Ирина Боур - Слёзы Рублёвки
Да, умеет он говорить с девушками. Не отнимешь.
Наверное, перед родами, и до них, тогда, когда крутили её психосоматические боли, тогда, пожалуй, к ней можно было придраться в этом смысле. Тут она сама была виновата. Было не до мужа с его ласками. Понятно, что мог он и посмотреть на сторону.
Так что ему — тех девок было мало, про которых она не знала, но которые у них там вечно случаются, на корпоративных вечерниках? Шлюхи — они и есть шлюхи, их работа такая. Но связаться с посторонней женщ… то есть с шлюхой! Тоже шлюхой, иной она быть не может.
А Витя связался с ней всерьёз. С шлюхой!
Настя мстительно прошептала это слово несколько раз.
Легче не стало. Связался! С шлюхой! Пожертвовав семьей! Ребёнком маленьким. Своим ребёнком!
А что, если прав Антон, подумала она отстранённо, осторожно залезая в воду. Что, если дело действительно не в муже? Не в Вите? Так, может, дело в ней?
Но что? Что она делала не так? Почему ему понадобилась другая… эта девка?
Вспомнила, как они с Витей встретились после многолетней разлуки. Той, когда жизнь разнесла их после 'Плешки'.
* * *
— Послушай, зачем ты делаешь вид, что не узнаёшь меня? Это некраси?во… Недостойно тебя.
Виктор оглянулся в недоумении.
Вообще говоря, он никакого вида вовсе не делал. Не до того. Просто шли с Олегом после 'Швейка' — потому он был не на машине — и обсуждали то, что так и не успели до конца обговорить в ресторане.
Виктор любил изредка — именно изредка, потому как часто этот приём не срабатывал — собраться с кем-нибудь из доверенных партнёров или друзей в хорошем пивном ресторанчике. Чтобы именно там и именно за пивом обсудить дела. С расчётом на перспективу. Ибо текущие — постоянные, повседневные — заботы и действия требовали головы именно трезвой и чистой. Слишком много подводных камней вырастало из бурного потока бизнеса. Камней, о которые можно было разбить голову. И которые чаще всего хладнокровно этого и ждали часа, прячась под пеной, что взбивается потоком. Тут не до мыслей о стратегии — с непосредственными заботами и вызовами бы управиться.
И о перспективе остается думать только по вечерам, лёжа в постели и пропуская всё более ленивые мысли через успокаивающееся сознание. Но это не всегда удавалось. Нередко мешала голова на груди и грудь под ладонью…
А во время таких вот 'пивных митингов' как раз стратегически помыслить и удавалось. Сначала тихо и вдумчиво обсуждаешь тему. Затем потихоньку начинает действовать алкоголь. Тема становится всё более ветвистой, возникают новые идеи и решения. И к тому времени, когда расплачиваешься и выходишь из-за стола, стратегия почти ясна. Но неизбежно оказываются недоогранёнными какие-то новые стороны вопроса.
Потому отвлечённый неожиданными словами Виктор недоуменно оглянулся и воззрился на девушку, сказавшую эту фразу. Лицо казалось хорошо знакомым. Но глядело на него словно из-под воды, расплываясь и искажаясь под толщей прошедшего и случившегося. И образ никак не мог выплыть на поверхность настоящего, что мельтешило на эскалаторе станции 'Баррикадная'…
Девушка не стала дожидаться, пока его воспоминания обретут плоть. Она резко отвернулась и торопясь побежала вниз, туда, где клубились два встречных потока людей.
Секунду Виктор стоял столбом, глядя ей вслед. Что-то показалось…
Он сунул сумку Олегу и рванулся вниз.
В конце концов, просто не успел разглядеть…
Догнал знакомую незнакомку уже на перроне. Грубовато схватил за руку. Развернул к себе.
Девушка устало глянула на него, тяжело подняв веки.
— Господи, — смешался Виктор. — Я…
Он помотал головой:
— Я действительно тебя не узнал. Отвлёкся разговором, не успел разглядеть…
Незнакомка слабо улыбнулась:
— Уже не важно…
— Подожди, подожди, — торопясь, проговорил он. — Что-то… Я не делал вид… Просто… Вот уж не ожидал увидеть! Я знаю, что это ты, но…
Девушка молча наблюдала, не делая по?пыток уйти. Но помочь она тоже, как видно, не собиралась. В её глазах всё больше разливалось печали.
Виктор лихорадочно рылся в мозгу, отыскивая вдруг пропавшие слова. Вспышками проносились какие-то имена, образы, ли?ца…
Незнакомка всё с тою же тоскливой болью смотрела на него, прислонясь спиной к полированной мраморной стенке. А он что-то бормотал, уже не слыша сам себя, и всё напряжённее всматривался в её глаза. Печаль её, казалось, стала проникать и в его душу. Словно фотография в старом про?явителе, медленно, мучительно, тяжко в запутавшемся мозгу начало просту?пать почти забытое. Нет, не забытое! Убранное. В угол. В кладовку. В 'тёмную комнату'.
И образ начал всплывать…
Настя.
Тогда у неё были длинные волосы. Именно их отсутствие ныне сбило его.
В памяти Виктора её волосы отчего-то отложились золотистым цветом. Хотя на самом деле были обычными, разве что посветлее. Длинные, очень длинные. Они поразили, когда он в первый раз раздел её в своей комнате… Когда она их распустила — до этого он всегда видел их собранными на голове. Пошутил тогда: 'Зачем тебе одежда? Прищепки расстегнула — и всё закрыла'. 'Холодно. И это не прищепки', - отвечала она. 'Зато оригинально!' Она смеялась и легонько стукала его ладошкой по губам, то ли изображая смущение, то ли на самом деле смущаясь.
И ведь вполне они были счастливы!
Вот только потом эта нелепая ссора в Серебряном Бору. Господи, теперь и причину не вспомнить! А это была уже весна, за ней — выпуск, уход в работу, новая жизнь, новые дела. И новые женщины…
Всё промелькнуло в голове в одну секунду.
— Настя!
Какой-то мужичок досадливо толкнул Виктора, чтобы не загораживал дороги. Тот слепо глянул на него, не заметив.
— Настя…
Что было потом? Обрывки.
* * *
Самое важное теперь было, что прошлое, очерченное той ссорой и разлукой, истаяло, растворилось, словно чёрный весенний снег в потоках смывающих его светлых ручейков.
Какой-то смутный образ Олега, выдвигающийся из-за спины. Нет, не ушёл, оказывается. Неважно. Всё равно он куда-то незаметно исчез. Хотя, кажется, он с ними пошёл?
Куда-то делся.
Солнце, как жёлтый мячик. Небо. Шпиль высотки. Протыкает голубизну острой гранью звезды, но круглый обрамляющий венок мешает. И по-разгильдяйски растрёпанные облака катаются по нему, как по колесу.
'Поехали в Серебряный Бор?'
'Для чего?'
'А знаешь, я потом пытался догнать тебя. Обежал все тропки. Как ты умудрилась так быстро уйти?'
'Мне было плохо'.
'А я обиделся. Дурак'.
Май, солнце, лужи на асфальте. Толкающееся стадо машин.
'Тогда тоже был май'.
'Не вспоминай больше об этом'.
Свет, радость…
Эх, люди, ничего-то вы не знаете! Волнуетесь, спешите куда-то, нетер?пеливо копитесь у полосатых переходов, бежите за троллейбусами. Хотите, одарю всех своей радостью?
Губы не хотят слушаться, расползаются в глупую улыбку.
'Давай не поедем туда'.
'Почему?'
'Не хочу. Там было плохо тогда'.
'Мы встанем на том же месте и проклянём его'.
'Поздно. Столько лет…'
'Тогда я знаю, куда пойдём. Поехали в центр. Там есть один прекрасный кабачок. Отметим нашу встречу'.
Старые, пузатые дома, облепленные гукающими голубями. Потный милиционер на перекрестке. Зарывшийся в зелени особняк, перерезанный западным дизайном вывески.
Ты улыбаешься, Настя? Мало! Ты будешь смеяться, ты забудешь о том, что отвела себе и ему только час. Ты будешь удивлена, каким он стал. И не удивлена: а каким он ещё мог стать? Впрочем, это неважно, верно? Главное — что он весёлый, лёгкий, интересный. Так хорошо рассказывает… С ним тепло и раскованно. А как он улыбается!.. Снова всё тот же Витька! Всё тот же игривый леопард — со стальными мышцами и спрятанными до времени когтями…
Но сейчас он не играет. У него точно сегодня радость. И он не может вместить её в себя. Неужели это ты, Настя, — его нынешняя радость?
Волнуется хвост длинной очереди. Везде исчезли. Здесь, в Парке культуры, остались.
В очереди можно о многом поговорить. О том, как работала в разных фирмах и организациях, как справлялась с трудностями осложнившейся у всей страны жизни, как делала карьеру… И ничего — о личном.
* * *
После академии Анастасия нашла себе работу в пищепроме. Точнее, пищепрома, как и других советских министерств, уже не было. Но на заводе пищевого оборудования, куда она было устроилась, традиции ещё жили. Хоть сам завод уже начали разворовывать.
Распределения не было, родители её особыми связями не обладали, так что пришлось 'брать, что дают'. А 'дали' — намёк: в дополнение к технической работе по контрактам, переводам и всякой околоинженерной деятельности отдела внешних сношений нужно будет 'мыть вилки' в директорской 'чайной'.
Не нравится? Не будет и той работы.
Дудки.
Даже если бы речь действительно шла лишь о вилках. Но ей успели шепнуть, что директор и другие услуги требует. Менее невинные.
