Линвуд Баркли - Не отворачивайся
— Не возражаю.
— Не слышу восторга в твоем голосе.
— Отчего же? — проговорила она с наигранной веселостью. — И где ты предлагаешь поужинать?
— Может, в «Стейк-хаусе Престона»? Или «У Кловера»? Там подороже, но пока еще мы можем себе это позволить.
— А как насчет «Джины»?
Это был наш любимый итальянский ресторан.
— Замечательно. Если мы приедем туда к шести, то, очевидно, не надо бронировать столик, но я проверю, чтобы все было наверняка.
— Хорошо.
— Я заеду к тебе после работы, а твою машину заберем позднее.
— А если я выпью лишнего, что тогда?
Это уже было похоже на прежнюю Джан.
— Тогда утром на работу отвезу тебя я.
Я решил пройти к автостоянке через типографию — так путь был короче — и увидел там Мэдлин Плимптон.
Типография, по сути, душа газеты, как машинное отделение — душа линкора. И если «Стандард» перестанет существовать, то эти огромные машины, двигающие газетную бумагу со скоростью семнадцать метров в секунду и печатающие шестьдесят тысяч экземпляров в час, уберут отсюда в последнюю очередь.
Мэдлин стояла наверху на эстакаде, проходящей по обе стороны печатной машины, на вход которой поступал бесконечный лист газетной бумаги, а на выходе появлялась уже сброшюрованная газета. Там сейчас шел текущий ремонт, и печатник в рабочем комбинезоне что-то показывал Мэдлин.
Мне очень хотелось поговорить с ней, но подниматься на эстакаду я не решался. У печатников были свои принципы. Один из них — категорический запрет сотрудникам газеты подниматься на эстакаду без их позволения, которое давалось редко и в самых крайних случаях. Если кто-нибудь, особенно из администрации, вдруг там появлялся, печатную машину останавливали и не запускали, пока нарушитель не покидал их территорию.
Но для Мэдлин Плимптон они делали исключение. Во-первых, она являлась хозяйкой газеты, а во-вторых, к ней относились с большой симпатией. Мэдлин запросто общалась с любым, даже самым незначительным, сотрудником газеты, знала всех по именам и фамилиям и кто какую должность занимает.
На Мэдлин был ее обычный наряд: темно-синяя юбка до колен и в тон ей жакет. Все это подчеркивало красоту ее белокурых волос, хотя мне казалось, что в душе она предпочла бы надеть облегающие джинсы и ковбойку, какие носила в свою репортерскую пору. Сейчас она была бы в них так же хороша, как и тогда. Даже смерть мужа на ее внешности совсем не отразилась.
Мэдлин посмотрела вниз и увидела меня.
— Привет, Дэвид!
Обычно в помещении стоит оглушительный грохот, но сейчас машина стояла и слышимость была хорошая.
— Привет, Мэдлин! — Мы были знакомы много лет и когда-то работали вместе, поэтому звали друг друга по имени. — Можно тебя на минутку?
Она кивнула, сказала что-то печатнику и спустилась вниз. О том, чтобы предложить подняться к ней, не могло быть и речи.
— Как поступить с материалом по Ривзу?
— С каким материалом?
Я усмехнулся.
— Ты прекрасно знаешь с каким. Отчего тебе вдруг так понравилась идея построить у нас тюрьму? Собралась продать под нее землю? — Я подводил Брайана. Ну и ладно. — Но надо подумать о последствиях, Мэдлин. Читатели сообразят, что проблемы города и страны нас больше не волнуют, мы превратились в обычный информационный бюллетень. Да, мы по-прежнему станем писать об автомобильных катастрофах и пожарах третьей степени, будем делать ежегодные выпуски, посвященные Хеллоуину, давать под Новый год интервью с местными знаменитостями, но это уже будет не газета. Понимаешь, не газета.
Мэдлин посмотрела на меня с грустной улыбкой.
— А твои-то как дела, Дэвид? Как Джан?
У нее была такая манера. Ты завелся, высказал ей черт-те что, а она в ответ спросит тебя о погоде.
— Мэдлин, прошу тебя, позволь мне выполнять свою работу.
Улыбка на ее лице исчезла.
— Что с тобой, Дэвид?
— А я спрашиваю, что с тобой. Помнишь, как мы вместе делали репортаж о захвате заложников? Когда один идиот держал под прицелом свою жену и ребенка, пока власти не выполнят его требования?
Мэдлин промолчала, но я знал, что она это помнит.
— Мы находились между полицией и домом, видели, как копы штурмовали квартиру и выбили из того типа дурь. Правда, потом оказалось, что его ружье не было заряжено…
Ее взгляд смягчился.
— Я все помню. — Она помолчала. — И по тем временам скучаю.
— Я тоже.
— Но мне страшно потерять газету, — продолжила Мэдлин. — Ты ложишься вечером спать, переживая, пойдет ли в печать твой материал, а я переживаю, будет ли существовать газета. Надеюсь, ты понимаешь, что это не одно и то же.
Возразить мне было нечем.
* * *Без двадцати минут шесть я поставил машину на стоянке фирмы кондиционеров и, выходя, окликнул Лианн Ковальски. Кажется, она кого-то ждала.
— Как дела, Лианн?
— Какие могут быть дела, если этот скотина Лайал до сих пор не приехал?
Лианн, сколько я ее знал, пребывала в двух состояниях: просто раздраженном и очень раздраженном. Высокая, худая, узкобедрая, плоскогрудая. Одним словом, тощая стерва. Короткие, чуть с проседью черные волосы, длинная челка, которую нужно постоянно убирать со лба.
— А где твой автомобиль? — поинтересовался я.
Обычно ее старый синий «форд-эксплорер» стоял рядом с «фольксвагеном» Джан.
— Лайал отдал свою развалюху в ремонт и взял мою. И вот теперь жди его. Он должен быть здесь уже полчаса назад.
Я понимающе кивнул и вошел в офис. Джан уже выключила компьютер и повесила сумочку на плечо.
— Лианн, как всегда, в своем репертуаре, — произнес я.
Она улыбнулась.
А за окном в это время разыгрывалась такая сцена. Машина Лианн заехала на стоянку. За ветровым стеклом можно было разглядеть круглую физиономию Лайала и даже сжимающие руль толстые, похожие на сосиски пальцы. Сзади на сиденье застыл крупный пес. Я ожидал, что Лианн сядет рядом, но она распахнула дверцу водителя и разразилась криком. Слова различить было нельзя, да нам это и не было особенно интересно. Просто не хотелось появляться в такой момент.
Лайал, почти совсем лысый, грузный, в майке-безрукавке, послушно вылез и, почти крадучись обойдя машину, молча скользнул на сиденье.
— Ему не позавидуешь, — заметил я.
— Не знаю, почему она с ним живет, — отозвалась Джан. — Пилит его постоянно. Неужели действительно любит этого лузера?
Лианн села за руль, муж опустил голову.
— Рада снова видеть чету Харвуд, — с улыбкой проговорила Джина, провожая нас к столику. Из двадцати столиков в этот час были заняты только три.
Это была полная женщина лет шестидесяти. Ее ресторан славился в городе и за его пределами своей великолепной кухней. Подали минестроне, овощной суп по-милански.
— Ты сказал своим родителям, когда мы приедем за Итаном? — спросила Джан.
— В половине девятого, может, чуть позже.
Она потянулась левой рукой за солью — в правой у нее была ложка, — рукав скользнул наверх, открыв забинтованное запястье, и задумчиво проговорила:
— Ему у них действительно хорошо.
Это прозвучало как уступка, если вспомнить ее слова о моих родителях, произнесенные совсем недавно.
— Да, — кивнул я.
— Твоя мама энергичная женщина, — продолжила Джан. — И выглядит моложе своего возраста.
— Да и отец еще хоть куда.
— Вот и чудесно. — Джан помолчала. — Так что если со мной… что-то случится, ну или с тобой, они помогут.
— Что такое с нами может случиться, Джан? А почему у тебя забинтована рука?
Она поспешно одернула рукав, оставив ложку в тарелке.
— Ничего. Просто порезалась.
— Дай посмотреть.
Я потянулся через стол, схватил ее руку и приподнял рукав. Запястье было плотно перебинтовано.
— Что это, Джан?
— Отпусти меня! — выкрикнула она, высвобождая руку.
Люди за соседними столиками посмотрели в нашу сторону. Джина, стоящая у входа в зал, тоже.
— Успокойся, — тихо произнес я. — И объясни, что случилось.
— Ничего не случилось. Я резала овощи, и нож нечаянно соскользнул. Вот и все.
— Когда нарезаешь овощи, можно порезать палец, но как нож мог соскользнуть так высоко, к запястью?
— Клянусь, все было именно так. — Джан смутилась.
— Дело в том, что в последнее время я… я сильно о тебе беспокоюсь.
— А чего беспокоиться? — пожала плечами она, доедая суп. — Все в порядке.
— Потому что… люблю тебя.
Мы перешли ко второму блюду. Джан дважды пыталась заговорить и замолкала. Наконец решилась:
— Понимаешь, иногда мне кажется, что вам с Итаном без меня было бы лучше.
— Что за чушь ты несешь?
Она не ответила.
— Джан, скажи честно, почему в последнее время тебе лезут в голову такие мысли?
