Евгения Грановская - Код от чужой жизни
Нина Ивановна понимающе кивнула, хоть было видно, что она не совсем понимает чувства Риты и уж точно их не принимает.
– Ладно, – сказала Нина Ивановна, – теперь ставь тарелки на поднос. Будем пить чай в гостиной.
– Может, не надо? – нахмурилась Рита. – У вас там ковер такой красивый, а мои его хлебными крошками и чаем обгадят.
Но чаевничали все-таки в гостиной. Рита чувствовала себя неловко – ей было стыдно за свои манеры, за то, что дети чавкают, за то, что крошки падают на стол. И в то же время она впервые за долгое время чувствовала себя спокойной и защищенной от невзгод. Горечь из-за потерянных денег почти ушла, тоска по умершей Але тоже почти не давала о себе знать.
– Хорошо у вас тут, – сказала Рита, прихлебывая чай и оглядывая большую комнату.
Здесь не было ни привычного ковра на стене, ни приличной мебели-«стенки». В посудном шкафчике вместо тарелок и чашек были одни только бокалы – узкие, широкие, маленькие, большие, да и те не хрустальные, а из простого стекла. Но смотрелось все равно красиво. (Правда, Рита ума не могла приложить, для чего людям так много бокалов? Разве что на свадьбу, так и свадьбы же не каждый день.)
Что-то мелодично стукнуло за спиной у Риты. Она вздрогнула и завертела головой.
– Ох, матушки! Чего это? – испугалась Рита.
– Что? – не поняла Нина Ивановна.
– Да вот стучит-то!
– А, это. – Нина Ивановна улыбнулась. – Часы. Они отбивают каждый час.
Рита успокоилась и загляделась на часы, изображающие всадника, оседлавшего небольшую лошадку, вставшую на дыбы.
– Красивые, – похвалила Рита. – И мужчина такой важный. Настоящий командир. Дорогие, поди, часы-то?
– Не знаю. Мне от матери достались. А ей – от ее матери.
– Вот оно как. – Рита вздохнула. – Бывает же у людей.
Нина посмотрела на Лизу и Лешку.
– Дети, если вам скучно – бегите в соседнюю комнату, там есть шашки и лото.
Лешка с Лизой переглянулись. Затем соскользнули со стульев и ушли в соседнюю комнату.
– Только дверь за собой прикройте! – сказала им вслед Рита. – Чтоб не мешали людям!
Лешка обернулся, хмыкнул и плотно прикрыл за собой дверь. Рита, робко глядя на Нину Ивановну, отпила чаю.
– Что думаешь делать дальше, Рита? – мягко поинтересовалась та.
– Ну… – Рита пожала плечами. – Хочу устроиться на работу.
– А образование у тебя какое?
Рита слегка стушевалась.
– Так я это… девять классов в школе закончила. А потом еще на швею училась. Только не работала по специальности. У нас в рабпоселке почти сразу цех закрыли.
– Кем же ты тогда работала?
– Много кем. – Рита робко улыбнулась. – Уборщицей. Санитаркой. Дворы мела. Так а че – я ведь никакой черной работы не боюсь. За любую могу взяться. Когда санитаркой в больнице работала – утки за больными выносила. И туалет привокзальный мыла…
– Ладно, не продолжай. – Нина Ивановна задумалась. – Послушай, – сказала она после паузы, – я тут проходила мимо конторы, в которой когда-то работала, и видела объявление. Кажется, им требуется уборщица.
– Я могу! – тут же выпалила Рита, вся подобравшись и с надеждой глядя на Нину Ивановну, словно от той зависела вся ее жизнь.
– Еще поинтересуюсь у своего родственника, – продолжала Нина Ивановна. – Он работает управляющим в кафе. Может, им нужна посудомойка.
– Спасибо! – с чувством сказала Рита.
Нина Ивановна улыбнулась:
– Погоди благодарить. Еще ведь ничего не известно. Ты, главное, не раскисай, все образуется.
– Не буду, – пообещала Рита. – Вот только… – Она снова поникла.
– Что? – спросила Нина Ивановна.
– У меня ж детишки непристроенные. С кем их-то оставлять, когда я буду работать?
Нина Ивановна ненадолго задумалась, после чего объявила:
– Эту проблему мы решим. Моя знакомая работает директором в лицее. Уверена, она не откажется взять Лешку и Лизу. А зарегистрируем их у меня в квартире.
– Лиза еще маленькая, – неуверенно сказала Рита.
– В лицее есть нулевой класс. Как раз для шестилеток. Там очень душевные преподаватели, и твои дети будут под присмотром с утра до вечера. – Нина Ивановна посмотрела на часы. – Ну, а теперь спать. Мне завтра с утра на работу.
8
Валерий Аркадьевич Старостин, профессор-нейрофизиолог, автор двадцати научных публикаций в журнале «Сайнс», лауреат научной премии имени Кольцова – и все это в сорок шесть лет! – стоял на мосту, облокотившись на железный парапет, и смотрел на мобильный телефон, который держал в руке.
Выглядел профессор скверно. Рыжеватая бородка его была неухожена, дужка очков нелепо выгнулась, пальто было порвано на плече, а на лбу и правой скуле светлели кусочки пластыря.
Лицо профессора Старостина было задумчивым, во взгляде читалась тревога, ему явно было не по себе.
И вдруг мобильник зазвонил. От испуга Старостин вздрогнул и едва не выронил телефон из пальцев, но быстро овладел собой, глянул на дисплей («Номер не определен»), секунду помешкал, а потом поднес мобильник к уху.
– Слушаю, – сказал он в трубу.
– Здравствуйте, Валерий Аркадьевич, – услышал он знакомый ровный голос. – Где вы?
– Я? – Старостин быстро посмотрел по сторонам, затем негромко и сухо проговорил в трубку: – Я там, где вынужден быть. Из-за вас.
– Звучит не очень конкретно, – так же спокойно и сухо произнес голос. – Ну да ладно. Вы кое-что у нас забрали, Валерий Аркадьевич. И мы хотим, чтобы вы это вернули. И чем быстрее, тем лучше.
– Лучше? – Лицо Старостина исказила усмешка, похожая на болезненную гримасу. – Для кого лучше?
– Для всех. И для вас в первую очередь. Давайте встретимся и все спокойно обсудим.
Профессор облизнул пересохшие от волнения губы.
– Мне нужны гарантии, – хрипло вымолвил он.
– Гарантии?
– Да! Гарантии того, что меня не постигнет участь моих коллег по лаборатории.
– Взрыв в лаборатории был несчастным случаем. Это первое. Вы можете сами выбрать место встречи. Это второе. Со своей стороны, я лично гарантирую, что ничего страшного с вами не случится. Это третье. Есть и четвертое. Мое начальство решило увеличить размер вашего вознаграждения – в два раза.
Профессор Старостин вынул из кармана плаща платок и промокнул вспотевший лоб.
– Вы платите мне за молчание? – сипло проговорил он. – За то, чтобы я предал своих коллег, которых вы убили?
– Валерий Аркадьевич, успокойтесь. Я просто хочу вам помочь. Если вы не прислушаетесь к моим советам, то ваша жизнь превратится в ад. Одно утешение – ад этот будет длиться очень недолго.
Профессор нервно дернул щекой. Помедлил, мучительно морщась, а затем сказал:
– Я позвоню вам и сообщу о своем решении.
– Валерий Аркад…
Старостин отключил мобильник, размахнулся и яростно зашвырнул его в реку.
Затем он поднял воротник плаща, огляделся и быстро зашагал по мосту. Одутловатое лицо его было бледным, глаза запали, губы подрагивали. Перед глазами у Старостина снова пронеслась жуткая картина расправы. Вот он сидит за столом, уставленным колбами и пробирками с реактивами, настроение у него отличное, и не столько потому, что успех последнего опыта открывает ему дорогу к внушительному финансовому вознаграждению, а потому, что успех этот – доказательство его правоты, его профессиональной состоятельности, его – черт побери! – таланта.
Валерий Аркадьевич делает пометки в журнале наблюдений и закрывает его. После чего встает из-за стола и подходит к клетке с обезьянами, возле которой уже собрались его коллеги. Лаборант Зиночка Непряжская держит в руке шприц. Лаборант Митя Старовойтов подносит ей пробирку с препаратом М8МВ7.
Все уже знают, что будет дальше, потому что препарат М8МВ7 – это почти то же самое, что препарат М8МВ7, который они опробовали на обезьянах две недели назад, однако новый препарат абсолютно не вызывает отторжения и не должен вызвать никаких аллергических реакций.
Обезьянка уже лежит на железном столе, лапы ее пристегнуты пластиковыми ремешками к стальным рамам. Обезьянка находится под действием седатика, она не спит, но и не волнуется, лишь спокойно и как-то обреченно смотрит на собравшихся возле стола людей в белых халатах.
Набрав в шприц препарат, Зиночка поворачивается к профессору Старостину. В ту же секунду глаза других коллег – а это восемь пар глаз – также обращаются на него. Лица у всех радостные, ведь цель почти достигнута, работа последних полутора лет закончилась успехом. Все ждут от Валерия Аркадьевича сигнала к началу, и он, поправив пальцем очки, обводит лица коллег веселым взглядом и спрашивает:
– Ну, что? Все готовы?
– Да, – едва ли не хором отвечают ему коллеги.
И он переводит взгляд на лаборанта Непряжскую и говорит:
– Зиночка, вводите препарат.
– Хорошо, Валерий Аркадьевич!
Зиночка склоняется над обезьянкой и делает ей укол. Обезьянка издает недовольный сиплый возглас, но не кричит и не мечется, и Зиночка спокойно вводит препарат, затем вынимает иглу, быстро зажимает ранку на предплечье обезьяны ватой, кладет шприц в биксу и поворачивается к Старостину.
