Ирина Арбенина - Люблю трагический финал
Кроме того, налицо у Светловой полное фиаско в смысле расследования.
Да, пожалуй, это был тупик.
Анина идея насчет мотива этих убийств, «похожих на искусство», оказалась пшиком.
И даже с капитаном посоветоваться нельзя: у товарища Дуба в больнице неприемный день.
И Аня нехотя стала собираться в театр.
Мало того, что там рядом будет пустое кресло, предназначенное Пете.
И вообще… Идти в «Делос» сейчас все равно что сыпать соль на раны. Напоминание о поражении.
А как все складывалось — хочется тавтологии: складно… Светловой казалось, что она поняла не просто мотив, что она поняла его душу — темную, чудовищную. Поняла, как он думает…
И от этого сразу многое стало объяснимо. Например, то, что цыганка была красива… Это отметил даже сухой, не искушенный в стиле милицейский протокол. Как было сказать про длинные широкие летящие юбки, желтую косынку, про то, что это — высокая гибкая смуглая девушка. Не придумав ничего лучше, человек, составлявший протокол, так и написал «красивая». Что на что похоже, то то и есть.
И этот нож, похожий на кинжал, который казался таким странным. Народ-то больше — по автоматическому оружию…
Но ему-то нужен бы именно кинжал! Он продумывал детали. Именно кинжал, именно косынка… Дразнящая, смуглая, дерзкая… упала на зеленую траву.
Аня, задумавшись, прошла переулком и, дивясь преображению Центра даже в таких укромных уголках Москвы — она давно здесь уже не бывала! — свернула на улицу, где расположился «Делос».
Она пришла рано. Съела в буфете от скуки пирожок с грибами, обошла все закутки. Из маленького фойе окна выходили во внутренний двор. Как раз на ресторан «Молоток». Оттуда доносились вкусные, дразнящие запахи. Английская кухня! Аня разом вспомнила Алену Севаго, смешного официанта… свои версии…
Да уж… напридумывала Светлова… ничего не скажешь.
Уже звенел звонок…
Судя по тому, как плотоядно он смотрел на морщинистую шею пожилой женщины в ожерелье (так — одно из двух! — глядят охваченные страстью: либо любви, либо убийства), это была его дама…
Пиковая дама! Чуть покрепче стиснуть шею, просто как следует встряхнуть — много ли старушке, согласно классике, надо? Если ей столько лет, что она еще с графом Сен-Жерменом флиртовала…
Светлова, закрывшись программкой, почти вжалась в кресло, в попытке остаться незаметной…
Мечтала она только об одном, чтобы в зрительном зале театра «Делос» поскорее погас свет…
А он шел по залу, любезно придерживая за локоть пожилую даму. Он помогал зрительнице найти ее место… Это была его работа. Он был стюардом. Так же, как все эти осанистые молодые люди в бабочках и смокингах, вежливые, предупредительные, вышколенные…
В «Делосе» не было привычных старушек у входа в зал. Зрителей принимали красивые стюарды… Приглашение в программке — выпить у стюардов шампанского в антракте… Это относилось и к нему…
Светловой, оказывается, просто надо было прийти сюда раньше… ха-ха!.. и заказать у стюарда шампанского.
И все. И она бы давно получила ответы на все свои вопросы.
Как все просто.
При мысли о пропавшей темнокожей студентке у Светловой перехватило дыхание… Как там, в «Аиде», погибает темнокожая рабыня?
Кажется, Аиду замуровывают…
Видел ли он Светлову?
Кажется, нет…
Кирилл Дорман вернулся домой в отличном настроении. Ужин со спонсорами «Делоса» прошел в доверительной и способствующей взаимопониманию обстановке.
Посвистывая от удовольствия, Кирилл Бенедиктович прошел в душ, радуясь двойной удаче: вдобавок к спонсорским деньгам, в кране — о, родная столица! — была и горячая вода! Взял шампуня…
Когда у человека все о’кей, он непременно поет под душем… И даже если за дверью ванной в это время что-то происходит, собственный вокал и шум воды не дают возможности услышать и более громкие звуки, чем поворот ключа, осторожные шаги, шорохи. Да и было ли все это? В какой-то момент ему показалось, что отличный шампунь отчего-то щиплет глаза.
В горле сильно запершило, а ванная комната наполнилась пополам с водяным паром легкой дымкой…
Он хотел распахнуть дверь ванной, но она отчего-то не поддавалась. Поражаясь неожиданному бессилию своих мускулистых рук, он навалился на дверь всем телом, но вместо того, чтобы открыть ее, лишь медленно сполз вниз… Вода из душа продолжала литься. Сливное отверстие было прикрыто его тяжелой, бессильно откинувшейся головой… В благоухающей пене шампуня Кирилл Бенедиктович лежал, уткнувшись носом в дно ванны, а вода, прибывая, поднималась все выше.
В антракте его нигде не было видно.
Дормана в театре, как оказалось, тоже не было.
И Аня — теперь было не до церемоний! — поспешила к великому режиссеру домой.
Именно Кирилл Бенедиктович мог бы сейчас многое ей объяснить. И помочь!
В подъезд его дома Аня вошла с группой граждан, обремененных сумками, пакетами, и собакой — шумных, усталых, в общем озабоченных только собой, которым было явно не до Ани…
«Ну вот и хорошо, — подумала Анна. — А то по домофону… По домофону может и послать. Это просто — послать по домофону. А вот когда уже под дверью — как-то неудобно. Неудобно интеллигентному человеку творческой профессии послать девушку, которая стоит под дверью, куда подальше…»
Любопытно, но звонить в дверь Ане тоже не понадобилось. Дверь квартиры Дормана — солидная, металлическая — по непонятной причине отворилась сама собой, едва Анна притронулась к ней.
Анна постояла немного в нерешительности, прислушиваясь… Нажала все-таки кнопку звонка…
На заливистую трель квартира ответила молчанием. Анна сделала шаг и оказалась в коридоре…
— Кирилл Бенедиктович! — осторожно позвала она.
Тишина.
— Господин Дорман! — снова позвала она.
Никто не откликнулся, и она снова сделала шаг вперед… И вдруг увидела, что на полу в коридоре блестит вода…
Дверь ванной была закрыта снаружи, а вода лужей натекла из-под нее…
«Вода», — как-то слишком вяло подумала Светлова. Вода всегда, с самого детства, с колодца и Змеиного озера, наполняла ее душу тревогой. Ей вдруг стало тоскливо и страшно… так страшно, как бывало только в детстве, когда она с криком просыпалась посреди ночи… Словно сомнамбула, она коснулась приоткрытой двери ванной кончиками пальцев… дверь распахнулась настежь… Но уже за секунду до этого она точно знала, что она увидит…
Великий режиссер лежал в воде… Раскрытые глаза смотрели пусто и бессмысленно в потолок, вокруг плавали островки пены…
Светлова бросилась к утопленнику…
Ничего тяжелее мокрого Кирилла Бенедиктовича Анна в своей жизни не поднимала и не тащила.
Так… Резко нажать на грудную клетку… Поцелуй… Кто только придумал этот дурацкий способ спасения утопающих?! Жутко противно…
Да, видно, лучше ничего не изобрели.
Искусственное дыхание, то бишь «дурацкий способ», принесло первые результаты. Теперь набрать номер «Скорой помощи»…
Светлова, оставив мокрого и отплевывающегося Дормана, бросилась по квартире в поисках телефона.
Она, оказывается, успела к Дорману вовремя…
Когда через полчаса Кирилл Бенедиктович в банном халате с еще мокрой головой, но уже вполне живой, прихлебывал крепкий чай из кружки с видом брюссельского мальчика — Манекена Пис, Аня стала собираться.
— Мне пора…
— Да посидите еще, — испуганно остановил ее Дорман. — Честно говоря, я так ничего и не понял.
— Потом объясню… Если смогу.
— Но задержитесь еще немного!
— Да вы, кажется, уже вполне… Вполне здоровы и вне опасности.
— Я ваш должник! — Дорман попробовал встать… Но Светлова усадила его, как маленького, обратно в кресло.
— Это хорошо, что должник…
И Аня кратко сформулировала, какой именно помощи она ждет от великого режиссера.
Как только Дорман сделал необходимый ей звонок, Светлова бросилась к дверям.
— Я вас провожу!.. — успел прокричать ей вслед великий — всех времен и народов — режиссер.
— Не надо! Поправляйтесь, набирайтесь сил…
Про себя Аня подумала: что-то ей последнее время часто приходится говорить эту фразу…
Вот-вот появится творец, который сделает новую оперу! — предрекают одни критики.
Оперное искусство, мол, умирает, кричат другие. Что будет с оперой?
А ничего…
Опера уже четыреста лет существует, и каждые пятьдесят лет говорят, что она умирает. Но до сегодняшнего дня, как видите, жива. На Западе, кстати, вообще бум оперного искусства — невозможно попасть ни на один хороший оперный спектакль. И зритель помолодел. На спектаклях много молодежи.
Не умерла опера… Потому что всегда находились гениальные люди, которые ее реформировали.
