Светлана Климова - Ангельский концерт
— Я никак не могу понять, почему сработала сигнализация в доме. Ты сказал, что Кокорины включили ее в десять, как всегда. Сигнал тревоги поступил на пульт в десять тридцать. Если дверь была на замке, кто-то же ее открыл?
— Необязательно на замке. Достаточно ее просто прикрыть, и датчик покажет, что все в норме… — Тут я вспомнил, как искал фонарь в стенном шкафу в прихожей, и следы собачьих когтей на дверной филенке. Входная дверь в доме Кокориных открывалась наружу.
— Это Брюс, — уверенно произнес я. — Больше некому.
Ева сообразила мгновенно.
— Ну-ка представь: Кокорины накрыли стол к праздничному ужину, включили сигнализацию, но входную дверь при этом запирать не стали. Затем скормили порцию отравы лабрадору, так как не могли знать, насколько быстро яд подействует на них самих, после чего оба покончили с собой, сделав по паре глотков вина с TeNT. Яд подействовал на Брюса медленнее, и он пополз из дома в сад — помирать. Для этого ему пришлось открыть входную дверь. Тут-то и сработала сигнализация… Господи! Ты-то сам, надеюсь, не веришь в эту чушь? Говорю тебе — в доме находился еще один человек.
Я попытался вернуть ее к фактам.
— Не забывай, что следственная группа не обнаружила никаких следов присутствия посторонних в доме. Отпечатки, вещдоки — ноль. Только при условии, что Кокориных посетил бесплотный дух…
— Следственная группа! — презрительно фыркнула Ева. — Пса они тоже не нашли. Это в двух шагах от дома! А записка в кухонном контейнере, согласно которой Матвей Ильич собирался двадцать второго июля связаться со своим французским коллегой?
Я пожал плечами:
— Скорее всего, Брюса они и не искали — он им ни к чему. Что касается записки, она могла попасть в контейнер вместе с мусором позже, уже после похорон. Павел и Анна занимались уборкой, не читать же им всякую скомканную бумажку!
— Не знаю… — Ева потерла висок и отвернулась к окну. Во дворе было темно и тихо, как на обратной стороне Луны. Только два-три окна еще горели в пятиэтажке напротив. — Не могу отделаться от ощущения, что все эти годы Кокорины прожили как под колпаком. Я не знаю, почему за ними следили и что там числилось за семейством Везелей, но нужно быть слепым или полностью погруженным в свой собственный мир, как Матвей Ильич, чтобы этого не замечать. Одна Нина Дмитриевна знала все, но у нее хватило мужества, чтобы не подавать виду и не проговориться даже в собственном дневнике…
Она обогнула кухонный стол и оказалась у меня за спиной. Я почувствовал, как ее ладони мягко легли мне на плечи.
— А самое главное, — произнесла Ева, — ничего не закончилось, не думай. Тот, кто явился к ним вечером шестнадцатого июля, придет в этот дом снова. Потому что он не получил того, за чем приходил. А иначе Кокорины были бы живы и здоровы. Если хочешь, можешь считать меня деревенской дурочкой.
— На этот счет будь спокойна, — заверил я. — Он уже приходил.
Ева напряглась. Наверное, мне следовало бы рассказать ей обо всем, что я заметил в доме на Браславской, в тот же день, но я был целиком поглощен чтением рукописей покойных супругов.
— Почему ты так думаешь?
— Ты хорошо помнишь комнату Нины Дмитриевны?
— Еще бы! Замечательная комната, мне понравилось. Сразу виден характер — ничего лишнего, все продумано, у каждой вещи постоянное место. Определенность и устойчивость. И знаешь еще что: если бы я не знала, то подумала бы, что она принадлежит гораздо более молодой женщине.
— Да, — сказал я. — Довольно точно. Только я не об этом. И у Нины Дмитриевны, и в кабинете Кокорина есть признаки, указывающие на то, что в доме кто-то побывал. Выведенный из строя датчик сигнализации на окне, которое выходит на верхнюю террасу и, соответственно, в сад — раз. Оставленная открытой ригельная защелка на том же окне — два. Приписать это случайности я не могу — провода, ведущие к датчику, не оборваны, а перерезаны и аккуратно заизолированы кусочком лейкопластыря. И похоже, что это было сделано в день похорон. При осмотре места происшествия окно оперативники не могли прошляпить — это азы.
— Ты, кажется, говорил, что в этот день в комнате побывал Галчинский?
— Ему понадобилось срочно прилечь — что-то с сердцем. Наверх его сопровождала некая Евгения Синякова.
— А это еще кто такая?
— Понятия не имею. Вроде бы знакомая Галчинского и Кокорина-младшего. Со слов Павла, не то искусствовед, не то журналистка. У Синяковых темно-вишневый «дэулэнсер». На этой машине Евгения с мужем подвозили Галчинского в день похорон. Потом ее или точно такую же машину видели соседи пару дней спустя. «Дэу» простояла на Браславской почти весь день, но не рядом с одиннадцатым номером, а метрах в ста. В машине никого не было.
— Вот как? — Ева прищурилась. — А что там вообще делала эта Синякова?
— Галчинский утверждает, что супруги просто подвезли его, а затем Евгении пришлось остаться, так как он еще по дороге почувствовал себя неважно.
— Она что, еще и сиделка?
— Вряд ли. Он, видите ли, крайне нуждался в дружеской поддержке и без Евгении вряд ли справился бы с ситуацией. Собственно потому Галчинский и позвонил с утра Синяковым — у него ведь есть своя машина.
— Слишком много Галчинского, — с сомнением проговорила Ева. — Уж больно он вездесущий. Интересно, успел он обнаружить, что картины в мастерской Кокорина уже нет? Тоже, между прочим, повод для тахикардии.
— Как бы там ни было, но я не думаю, чтобы Константин Романович стал собственноручно резать провода. Не его стиль. И потом — внизу, в гостиной, стояли два гроба, в одном из которых лежало тело женщины, которую он любил всю жизнь. И с которой ему не дали по-человечески проститься.
— Почему? — удивилась Ева.
— Об этом стоило бы спросить у Анны. Павел неохотно упомянул, что между сестрой и Галчинским произошла какая-то сцена, после которой Константин Романович вынужден был удалиться, чтобы прийти в себя. Именно тогда он и поднялся в комнату Нины Дмитриевны. В сопровождении Синяковой, разумеется.
— Странно. Брат и сестра не похожи на людей, способных устроить скандал на похоронах собственных родителей. Анну мне видеть не приходилось, но уж Павел Матвеевич — точно… Знаешь, Егор, иногда мне кажется, что Галчинского просто использовали. Втемную, как говорится. Кто-то взял и вскочил ему на плечи…
— Кто? — спросил я, поднимаясь, чтобы прикрыть окно. Оттуда сквозило, и Ева то и дело натягивала полы своего куцего халатика на голые колени. — Синяковы? Но ведь он сам им позвонил и попросил его сопроводить. Константин Романович далеко не так прост, чтобы дать себя обвести вокруг пальца.
— Пусть даже и так, — сказала Ева. — Все равно я рада.
— Чему тут радоваться? — возмутился я. — Все окончательно запуталось!
Ответом мне был грудной смешок.
— Тому, что все-таки смогла тебя убедить. Насчет картины. Я-то думала, ты станешь упрямиться.
— Респект, — буркнул я. — С того дня, как ты в два счета расправилась с кодовым замком на дверях нашего подъезда, я включил тебя в основной состав.
— Это я тебя включила в основной состав, — возразила Ева. — Ты даже и не заметил, когда… Кстати, а пресловутое «экспертное заключение», составленное Кокориным, — ты его видел?
— Еще бы! У меня даже есть ксерокопия. Хочешь взглянуть?
— Не хочу. — Ева сморщила нос. — Что бы там ни было написано, он наверняка уничтожил бы эту бумажку, если бы ему удалось пережить вечер шестнадцатого.
Ева была права, но сейчас у меня на уме вертелось совсем другое, вернее, другой — тот, кто посетил Кокориных в тот вечер. Кто сидел с ними за одним столом, иначе ему бы не удалось подсунуть супругам отраву.
— Послушай, — сказал я, — события могли выглядеть совсем иначе, чем мы поначалу представляли, но Брюс все-таки сыграл в них важную роль. Допустим, что за столом в гостиной Кокориных сидели трое. После того как их гость ухитрился добавить яд в бутылку «Шато-Марго» и угостить пса ломтиком сыра с той же приправой, он первым делом убедился, что супруги мертвы, а затем отправился на поиски того, за чем приходил. Возможно, перед тем у них состоялся разговор, из которого гость сделал вывод, что получить то, что ему нужно, обычным путем не удастся. Он абсолютно профессионально уничтожил следы своего пребывания в гостиной и поднялся наверх, чтобы продолжить поиски в мастерской, в комнатах Нины Дмитриевны и Матвея Ильича. Тем временем Брюс на короткое время очнулся и пополз к входной двери. Вот тогда и сработала сигнализация — об этом жильцов оповещает мигание неоновой лампочки и пищалка вроде тех, что теперь ставят на детских велосипедах; одновременно сигнал поступает на пульт отделения охраны. Гостю не оставалось ничего другого, как по-быстрому убраться… То есть шестнадцатого — я подчеркиваю: именно шестнадцатого — ему так и не удалось добыть искомое. И я не думаю, чтобы он, зная, что вот-вот появится патрульная машина с мобильной группой, стал заниматься такими второстепенными вещами, как окно в комнате наверху. Вот почему понадобился еще один визит, а проблема с окном и сигнализацией была решена в день похорон… Из чего, кстати, следует, что как минимум один человек из пары Галчинский — Синякова лично знаком с убийцей. Как тебе это нравится?
