Леонид Марягин - Экран наизнанку
- На Балтике.
- Точнее!
- Рижская военно-морская база...
- О! - оживился режиссер, - я поднимал в Риге национальное кино. Там тогда командовал адмирал Головко-младший...
- Он и сейчас командует...
- Хочешь у меня работать? - великодушно спросил народный.
Вопрос не требовал ответа.
На этой съемке ни Севе, ни его нынешнему коллеге ассистенту режиссера Певзнеру нечего было делать. Командовал съемочной площадкой представительный мужчина с обширными залысинами и волевым профилем - второй режиссер Иван Иванович, которого в обиходе для удобства звали Ван Ванычем.
- Мотор! - Ефим Давыдович - режиссер, которого мы видели в "Национале", откинувшись в кресле, командовал тихо, не затрачивая энергии.
И Ваныч так же негромко вторил через микрофон:
- Мотор!
Сторож с берданкой на плече стоял, подперев дверь магазина.
- Сторож, высморкайся и уйди налево, - приказал шеф.
Второй повторил в микрофон.
Сторож оставался неподвижен.
- Сторож, высморкайся и уйди налево, - снова приказал шеф.
Ван Ваныч старательно повторил в микрофон:
- Сторож, высморкайся и уйди налево!
Команда не действовала на сторожа.
Шеф начал терять терпение:
- Пусть немедленно уйдет налево!
Второй повторил:
- Сторож, уходи налево!
Сторож по-прежнему стоял.
- Стоп! - закричал шеф без микрофона так, что Севе захотелось заткнуть уши, - он что, глухой?
- Сейчас выясню, - Ваныч важно направился к сторожу, заслонил его собственной фигурой и, как-то объяснившись, вернулся к съемочной камере.
- Он - глухой.
- Ты узнал это только сейчас? - угрожающе спросил шеф.
- Да.
- Какой ты второй режиссер! - кричал Давыдович, воздев массивную палку над собой, - второй режиссер обязан знать не только занятость актера, но и его медицинскую карту! Это - начальник штаба! В его руках - все: от последней вилки в реквизите до тысячной массовки, которой он руководит! Этого может не знать еще, - шеф поискал глазами и нашел Севу, - вот он! - и ткнул в направлении Севы палкой, - ему я могу простить. Он в кино без году неделя! А ты? Говорили мне, что ты - работник во-о-о-от такого масштаба, Ефим Давыдович показал кончик указательного пальца и горестно развел руками.
Ван Ваныч воспользовался паузой и высказался:
- Хорошо, что сторож глухой. Мы же снимаем ограбление магазина!
Съемочная группа захохотала.
- Ты это серьезно или шутишь? - Шеф, белый от бешенства, подошел вплотную ко второму.
Тот не отвечал, боясь высказаться невпопад.
- Я спрашиваю: ты это серьезно или шутишь? - повторил Давыдович шепотом.
- Шучу, - наугад ответил второй.
- Ну, тогда работай пока, - махнул рукой шеф и отошел от Ваныча, нелепо торчавшего в центре пустой съемочной площадки.
Хлопушка "Цена человека".
- Кадр семь, дубль четыре! - Щелчок дощечки, и помреж Люся Яровая выбежала из кадра, открыв строй заключенных из бригады хозобслуги во дворе пересыльной тюрьмы.
- Плотники - шаг вперед! - звучит голос нарядчика.
Зеки названной специальности выходят из строя.
Начальник, стоящий под сторожевой вышкой, наблюдает за назначением на работы.
- Каменщики - два шага вперед!
Снова хлопушка "Цена человека".
Каменщики делают свои два шага. Камера панорамирует по лицам оставшихся в разреженном строю заключенных - здесь мы впервые видим лицо актера, играющего главного героя в фильме "Цена человека".
- Остальные - разобрать носилки и лопаты и - на погрузку.
Остатки строя рассыпаются.
Зеки разбирают носилки и лопаты. Удаляются к машинам. Одни - направо, другие - налево.
Крик:
- Стоп! - Движение в кадре остановилось, все зеки развернулись лицами к издавшему этот требовательный и недовольный крик.
Ефим Давыдович командовал съемочной площадкой через микрофон, не вынимая грузного тела из режиссерского кресла.
- Этюды лепите с массовкой, этюды! Что они у вас ходят слева направо и справа налево!
- Вы абсолютно правы, - поддакнул второй режиссер из-за спины шефа.
Ассистенты - их было двое: Певзнер и наш герой, Сева, находившиеся в гуще "зеков", обернулись и застыли.
- Вы бездарны!
- Что? - выставил челюсть вперед Певзнер.
- А то! - взревел Ефим Давыдович, - еще раз огрызнешься - поедешь туда, где лес рубил. Не забывай, что у нас консультант - комиссар милиции города! Севка! - режиссер направил свою энергию на Севу, - боржом!
На глазах у застывшей массовки, среди которой выделялись молодые особы, изображавшие подруг "зеков", приехавших на свидание в лагерь, Сева шел нарочито медленно.
- Бегом! - заорал режиссер.
И Сева кинулся к стоящему поодаль деревянному ящику с боржомом, выхватил бутылку и, на ходу открывая и обливаясь, протянул ее Ефиму Давыдовичу.
Тот глотнул прямо из горлышка.
- Видишь, - бросил Ефим Давыдович, отдавая ему пустую боржомную бутылку.
- Что вижу? - не понял он.
- Я прочитал твои рассказы для института. Видишь.
Жить в Москве было негде, и он ночевал на диване в кабинете у Давыдовича. До случая - ночью комнаты проверяла охрана.
Охранники в специфической форме, которую почему-то принято было называть полувоенной, шли по студийному коридору со связками ключей в руках, приоткрывали ближайшую дверь, заглядывали внутрь и, закрыв, устремлялись дальше.
Сева уловил звяканье ключей и, прихватив туфли, выглянул в окно.
Кабинет находился на втором этаже. Рядом с окном пролегала водосточная труба.
Сева дотянулся до нее и провисел снаружи корпуса, пока шла проверка скрипела дверь, звенели ключи...
Но больше не рисковал ночевать в этом кабинете.
- Где ты теперь ночуешь? - спросил коллега - ассистент Певзнер. Они сидели в курилке на пересечении павильонных коридоров.
- В поезде "Москва - Петушки".
- Почему именно "Москва - Петушки"?
- Негде было ночевать, решил поехать домой. Сел в поезд. Залез на вторую полку и проспал свою платформу "Крутое", вышел в Петушках, снова сел в поезд и... До Москвы. Удобно! - отшутился к финалу монолога Сева.
- Не сладко, - заключил Певзнер.
Рабочие-постановщики пронесли мимо сидящих в курилке бутафорскую, под металл, кованую решетку.
Певзнер полез во внутренний карман пиджака, вынул распухшую записную книжку и, разыскивая нужную запись, рассказывал:
- Когда я, желторотый студент, попал в лагерь на лесоповал, я выжил только потому, что мне помогали опытные зеки...
- Политики или урла? - полюбопытствовал Сева.
- Честные - есть везде, - ушел от ответа Певзнер.
- Тебя за глаза Давыдович зовет "еврейский бандит Певзнер".
- Знаю, меня посадили по уголовной статье...
- А на самом деле?
- А на самом деле за то, что был студентом еврейской студии и раза два или три видел самого Михоэлса.
- И ты терпишь это прозвище Давыдовича?
- Он взял меня на студию. Это - не просто. Ну, хватит травить - вот телефон. Звони от меня. Хозяйка - баба с бурным прошлым, но сейчас жутко идейная. Общественница фабрики "Гознак". Обещай вести себя в ее комнате тише воды и ниже травы. А там - как выйдет.
- Я - твой должник.
Певзнер запрокинул красивую голову и с прищуром посмотрел на Севу:
- Время покажет.
- Баб - не водить. Тишину - соблюдать. По счетам будешь платить сам. Я - буду проверять, - общественница "Гознака" загасила окурок беломорины о надколотое блюдце, поправила криво висящую иллюстрацию из "Огонька" в рамке. - Чего не выполнишь - пеняй на себя! Значит, ты здесь не жилец!..
После своих наставлений она удалилась, позвякивая медалями на двубортном пиджаке.
Обстановка в комнате была безумно убогой и скучной: старая мебель с продавленным диваном на видном месте, мертвые настенные часы, параллельный телефон у самой двери. Когда он попробовал набрать номер, дверь распахнулась, на пороге появилась ровесница англо-бурской войны в халате и заявила:
- Ты что, не слышишь? Я разговариваю. Учись правилам общежития! Это не твой личный телефон, а параллельная трубка!
После такого замечания телефонировать не захотелось. Он пересчитал скудную наличность и принял решение.
В кафе "Националь" в этот час было еще пусто, но собеседник все-таки обнаружился. За столик сел парень старше его лет на семь, с губами-плюшками, курносым носиком и глазами дауна.
- Пижонишь? - спросил он Севу, как старого знакомого. Впрочем, такая манера общения была у Губана со всеми - и со знакомыми и с незнакомыми.
- Что вы имеете в виду? - Сева постарался не грубить.
- Твою тельняшку. За сколько купил? Хочешь выглядеть мужественным?
- Я, чтоб ты знал, старший матрос! - ощетинился Сева.
- С Неглинки, которая течет в трубе. - Губан осклабился, обнажив ряд кривых зубов.
- С Балтики!
- О! Приятно познакомиться. А я представитель второй древнейшей профессии! Какая первая - знаешь?
Не хотелось признаваться, но Сева не знал.
- Первая - проституция, а вторая - журналистика! - победно пояснил Губан.
