Анатолий Степанов - Привал странников
— Зачем ты все это сделал, Виля?
— Что именно?
— Зачем ты навел их на меховой склад? — начал задавать вопросы Смирнов. — Зачем ты их посадил?
— Навел, чтобы посадить, — спокойно пояснил Виллен.
— А лбами зачем их сталкивал, зачем стрелять друг друга заставил?
— Потому что их через восемь месяцев выпустили. А они не должны жить на свободе.
— За что ты их так ненавидишь? — Алик, сочувствуя, смотрел на Виллена.
— Я их ненавижу? — удивился тот. — Можно ли ненавидеть блевотину, дерьмо, помойку? Я просто хочу, чтобы их не было.
— Как красиво-то, Виля! — восхитился Смирнов. — А главное — вранье. Все это из-за Валерии, Алик. Аристократу Приорову сильно не нравилось, что сестра с приблатненными компанию водит. Сначала с Ленькой Жбаном дружила, а потом в Цыгана влюбилась по-настоящему. Так, Виллен?
— Не влюбилась, а путалась.
— Это ты о сестре? — спросил Алик.
— О сестре, о сестре, — подтвердил Виллен. — Глупенькую соплячку эту подонки разок-другой в кабак сводили, она про роскошную жизнь сразу все и поняла.
— Она Цыгана любила, — напомнил Смирнов.
— Да брось ты! Любила! Кого? Падаль эту?! Тварь эту, которая мне, понимаешь — мне! — рассказывала, как они в лагерях политических давили! Пятьдесят восьмая — значит, фашисты! Давили их! А охрана на это с удовольствием закрывала глаза!
— Я тебя посажу, Виля, к этим самым блатарям посажу, — пообещал Смирнов.
Виллен успокоился, посмотрел на него, презрительно фыркнул:
— Не посадишь. Руки коротки. Да и за что, собственно, ты можешь меня посадить?
— За многое. И на порядочный срок.
— Излагай, что имеешь, — предложил Виллен и откинулся на стуле: слушать приготовился.
— Твоя любовница, Елена Петровна Муранова, работает на той самой меховой фабрике. Сечешь?
— Ну, и что это доказывает?
— Пока ничего. Но я Елену Петровну потрясу, как умею, и кое-что докажу. Зрячую наводку докажу.
— Не докажешь. Дальше.
— А дальше — твоя доля в меховом деле.
— Нет моей доли, все Колхознику отдано было.
— Чтобы тот как можно быстрее засветился. Пили, что ли, вместе и ты его на опохмелку денег добывать отправил на рынок?
— Не докажешь, — повторил свое Виллен.
— Жбана под пулю подставил. Мне Валерия призналась. Ты ей говорил, будто от меня слышал, что Жбан всех на следствии заложил, и поэтому, мол, самый малый срок ему в суде отмотали. Девчонка тут же, естественно, все Цыгану доложила. Как ты посмел сестру свою в это кровавое болото затянуть?
— Я не собираюсь слушать твои нравоучения.
— Как ты устроил, чтобы Жбан пошел через Тимирязевский лес?
— Догадайся.
— Догадаюсь. И докажу подстрекательство к убийству.
— Не докажешь.
Смирнов вдруг успокоился, расслабился и, уподобясь Виллену, откинулся на стуле.
— Ты хуже их, Виллен. Они хоть по своему кодексу чести действовали. А ты с ними в дружбу играл, в наперсниках и мудрых советчиках у них ходил. И потом — нож в спину. Ты хуже их всех.
— Ты, Саня, судя по всему, когда клопов моришь, руководствуешься какими-то этическими нормами? Я ими не руководствуюсь.
— А чем ты руководствуешься? — устало поинтересовался Алик и сел на диван. Виллен вместе со стулом развернулся к нему и объяснил:
— Руководствуюсь я, Алик, одним. Всякое зло должно быть наказано. И по возможности уничтожено.
— Зло, а не люди, — возразил Алик.
— Люди, творящие зло, — не люди.
— Тогда и ты не человек, — решил Смирнов. — И я должен тебя уничтожить.
— Не сможешь, Саня. — Виллен был спокоен, рассудителен, несуетлив. Хорошо подготовился к разговору. — Не дам я тебе такой возможности.
— Ты их навел на Столба, ты им разъяснил, что он сделал отначку. Ты, вручив Цыгану пистолет, спровоцировал перестрелку, в которой Цыган был убит.
— Тебе ли, профессионалу, не знать, что все это недоказуемо! Украл у меня пистолет Цыган, украл, и все дела. Единственное, что ты можешь мне пришить, — незаконное хранение огнестрельного оружия. Да и то не мне одному. Пистолет-то наш общий с Алькой был.
— Угрожаешь, Робин Гуд вонючий?! — опасно полюбопытствовал Смирнов.
— Не угрожаю, нет. — Виллен же был доброжелателен. — Знакомлю вас с истинным положением дел. Да, кстати, Куркуля вы уже взяли?
— Он застрелился, — сказал Смирнов. — И пацана хорошего, Стручка, застрелил.
— Очень мило, — резюмировал Виллен.
Алик поднялся с дивана и попросил его:
— Встань.
— Пожалуйста, — весело согласился Виллен. Он знал, что сейчас Алик ударит, но не боялся этого.
Алик ударил его в челюсть. Виллен осел на пол. Прилег.
— Зря руки мараешь, — огорчился за Алика Смирнов и стал глядеть, как будет очухиваться Виллен.
Виллен открыл глаза, перевернулся на живот, встал на четвереньки. Цепляясь за столешницу, поднялся. Поморгал глазами, подвигал челюстью, проверяя сохранность. Как ни в чем не бывало спросил у Смирнова:
— Ты-то что ж хорошего пацана не выручил?
— Не сумел, — признался Смирнов и, хлопнув ладонью о стол, добавил: По недомыслию.
— Не огорчайся, — утешил его Виллен. — Не было хорошего пацана. Был маленький подлый вор.
— Тебе все люди отвратительны, да? — вдруг понял Алик.
— Не все. Но большинство, — подтвердил Виллен.
— И мы — в большинстве? — Алик хотел знать все до конца.
— Пока что в меньшинстве, — ответил Виллен, хихикнул и скривился: мелкое трясение челюсти, необходимое для смеха, вызывало острую боль. Подождал, пока боль уймется, и продолжил: — Поэтому и не хотел, чтобы вы докопались до всего до этого. Знал бы, что ты, Саня, Леркино письмо у Цыгана найдешь, хрена с два бы я вам фотографию с ее надписью показал…
— Знал бы, что я в старое дело нос суну, ты бы Елену с меховой фабрики уволил, — продолжил за него Смирнов. — Знал бы, что мы пистолет найдем, шурупчик бы заменил. Знал бы, что эксперты все до точности определят, труп ногой не переворачивал бы… Ты что, садист, Виллен?
— Нет. Просто проверить себя хотел — ужаснусь ли.
— И не ужаснулся, — докончил за него Алик.
— И не ужаснулся, — согласился Виллен.
— Пошли, Алик. — Смирнов поднялся. — Существуй, Виллен.
Совсем стемнело. Они вышли из калитки и увидели Валерию. Ее белое платье светилось в ночи. Она сидела на лавке у штакетника.
— До свидания, Валя, — попрощался Алик. Смирнов промолчал.
…Вышли на Красноармейскую и свернули на Малокоптевский. У дворовых ворот остановились, а во дворе опять танцы. Они стояли, смотрели, слушали.
— Как она теперь жить будет? — спросил Алик.
— Кто? — не понял Смирнов.
— Валерия, — пояснил Алик.
— Ри, — вспомнил Смирнов.
Привал странников
Поезд был скорый — теперь все скорые, но медленный, грязный и шумный, как все южные поезда. До Москвы дополз кое-как.
Смирнов, увидев сквозь мутное, узорами, стекло приближающиеся узкие перроны Курского, взял палку, взял сумку и вышел в тамбур. Открыв дверь, проводница протирала поручни. Смирнов дождался полной остановки и, хромая привычно, спустился в полутемный тоннель.
Смирнов не любил этот новый Курский, не нравился он ему. В раздражении миновав необъятный зал, он выбрался к стоянке такси. Выгода непрестижного поезда: строй машин и кучка таксистов стоял в ожидании пассажиров. Смирнов подошел к головному таксомотору и громко спросил у кучки:
— Кто на очереди?
На мягких кроссовках подошел парень в травленых джинсах, в оранжевой куртке с выведенной умельцами Рижского рынка надписью "Хонда". Совсем молодой паренек.
Паренек подошел, остановился и изучал Смирнова, вертя на указательном пальце ключи. Привычно-некурортно-загорелое лицо, рубашка, застегнутая на все пуговицы, неопределенный пиджак с затертой орденской планкой, отечественные портки, отечественная обувка. Вроде лох из Мухосранска. Но фирменная кожаная сумка через плечо, но легкая камышовая трость с монограммами… Ничего не поняв, водила полез к баранке. Непроизвольно покряхтывая, Смирнов устроился на заднем сиденье.
— Куда едем, батя? — игриво осведомился парень.
— Куда укажу, пасынок, — поставил его на место Смирнов и, выдержав паузу, дал начало маршрута: — Развернись на Садовом и через Обуха, на бульварное кольцо.
От всесоюзной суеты Садового кольца к московскому уюту кривых улочек и переулков. Дом родной. Он дома. Последний подъем Яузского бульвара, Покровский, Покровские ворота, Чистые пруды. После Трубной Смирнов попросил:
— Сейчас в переулок направо… — Шофер исполнил. — А теперь налево…
Желтое здание стояло на месте. Они развернулись на Каретном и доехали до Пушкинской площади.
— Вниз по Горького, — приказал Смирнов.
Телеграф, "Националь", Университет. У Библиотеки Ленина Смирнов скомандовал еще раз:
