Анатолий Степанов - Привал странников
Обзор книги Анатолий Степанов - Привал странников
Анатолий Степанов
Привал странников
В последнюю очередь
Тот апрель был чудесен в Москве. Теплый, беспрерывно солнечный, он все свои тридцать дней жил в напряженном предчувствии небывалого майского счастья. Уже дымились набухавшими почками старые деревья вечно молодых московских бульваров для того, чтобы вскоре вместе с победными салютами взорваться ослепительной зеленью листьев.
А теперь быстрей — через улицу Горького на просторы самого знаменитого российского тракта.
Со второго этажа сине-голубого троллейбуса армейский капитан рассматривал набегавшее на него Ленинградское шоссе весны 1945 года. Рассматривал с отвычки незнакомый и щемяще родной путь своего детства, своей юности и своей мужской решимости, с которой три года тому назад в последний раз совершил этот путь от дома к войне.
У остановки "Протезный завод" две веселые тетки помогли ему сойти: капитан был при чемодане и здоровенном вещмешке, а левая рука действовала плохо.
— Спасибо, сестрички! — крикнул он в уплывающую и закрывающуюся дверь и озабоченно осмотрел себя.
Он был франт. Хорошего тонкого сукна коротенький китель с выпуклой ватной грудью и прямыми ватными же плечами, той же материи, роскошные бриджи, смятые в гармошку маленькие сапоги дорогого хрома и фуражка, основанием блестящего козырька привычно сидевшая на лихой брови.
Закинув вещмешок за правое плечо и взяв в правую руку чемодан, капитан, скособочась немного, побрел по Шебашевскому переулку. У четырехэтажного красного кирпича здания школы подзадержался.
— Шестьсот сорок вторая, — произнес он с удовольствием знакомые цифры и удивленно дочитал: — Женская!
Обидно было: он, Александр Смирнов, учился в этой школе, а сейчас вот, глядите, женская! Но настроение не испортилось: присвистнув, пошел дальше, прищуренными счастливыми глазами рассматривая и узнавая забытое и вдруг знакомое: маленькие дома, большие деревья, волнистую булыжную мостовую.
Справа беспокойно существовал Инвалидный рынок.
Палатки с непонятным товаром, ряды со скудной снедью — картошка, соленые огурцы, квашеная капуста, семечки — и люди, торгующие с рук всем, чем можно было торговать обнищавшему за четыре страшных года человеку. Капитан свернул к торгующей толпе. У крайнего ряда заметил мешок с семечками, подошел, спросил:
— Почем?
— Двадцать рублей, — сурово ответил красномордый спекулянт.
Капитан поставил чемодан, скинул вещмешок, из нагрудного кармана достал толстую пачку денег, вытянул красную тридцатку и сказал строго:
— Стаканчик-то маловат.
— Стандарт.
— Полтора стакана, — приказал капитан и развернулся к красномордому карманом великолепных своих штанов.
Красномордый посмотрел наконец на покупателя и сразу же разглядел иконостас: два Знамени. Отечественной всех степеней. Звездочка, медаль… И, почтительно ссыпая в оттянутый им же карман семечки, поинтересовался грустно:
— Давно оттуда?
— Оттуда месяц как, а сегодня прямо с поезда.
Красномордый кивнул на левую руку капитана:
— Где лежал?
— В Смоленске, — капитан до хруста в суставах сладострастно потянулся, спросил: — Звать тебя как?
— Петро.
— Вот что, Петя. Я прогуляюсь малость, а ты за вещичками присмотри.
— Слушаюсь, — привычно подчинился Петро, выскочил скрипя протезом из ряда, подхватил чемодан, вещмешок и споро припрятал их под прилавок. Капитан слегка кивнул, командирски благодаря, и, шикарно лузгая семечки, двинул в людское море. Он развлекался: щупал перекинутые через чьи-то плечи брюки, листал диковинные книги, рассматривал металлические финтифлюшки.
То ли мальчик, то ли старичок раскладывал на фанерном обломке три листика. Смятые коробом карты мелькали.
— Отгадай бубновый туз — унесешь рублей картуз! — кричал мальчик-старичок и двигал, перебирал, вскидывал три карты.
— Хочу рублей картуз, — сказал капитан и вытянул из своей пачки радужную сотенную.
Мальчик-старичок мгновенно показал ему карты и снова замелькал. Помелькав, заявил торжественно: — Не отгадаешь туза — стольник мой, отгадаешь — триста твои.
— Готовь триста. Отгадал, — лениво сказал капитан и, стремительно вскинув руку, вырвал из рукава старичка спрятанную карту, потом опять, не торопясь, перевернул карты на фанерке. То были шестерка, девятка, валет.
— Гони три сотни, — капитан показывал, держа двумя пальцами бубнового туза.
— Грабят! — тонко завопил мальчик-старичок. И за спиной у капитана с угрозой поинтересовались:
— Ты щё бандитствуешь, офицер?
Тельник под грязной белой рубашкой, а поверх — стеганка, прахаря с обширным напуском, косой чубник под малокозыркой-восьмиклинкой с хвостиком и круглая прыщавая харя с неряшливой молодой щетиной.
— Я тебя не звал, приблатненный, — холодно сказал капитан.
— Вица, он деньги отнять хочет! — проплакал мальчик-старичок.
— Убогого обижаешь! — осудил капитана прыщавый.
— Иди отсюда, пока я из тебя убогого не сделал, — настойчиво посоветовал ему капитан. И мальчику-старичку:
— Давай проигрыш!
— Вица, убьет!
— Бандюга! — возликовал прыщавый и слегка толкнул капитана плечом. От неожиданности тот попятился, но тотчас был возвращен на прежнее место: до чрезвычайности похожий на прыщавого, только не прыщавый, был уже за спиной капитана. Тут же их стало четверо. Капитан оглядел их всех и вдруг жестко приказал на отработанном командирском крещендо:
— Солдаты, ко мне!
— Сдрейфил, гад, — выкрикнул прыщавый и ударил. Капитан нырком ушел от удара, одним шагом сблизился с прыщавым и ребром ладони врезал ему по шее. Прыщавый еще мягко усаживался на землю, а капитан, мигом развернувшись, уже был лицом к оставшейся троице. Но троица растворилась в толпе, потому что из толпы пробивались к капитану солдаты. Один. Второй. Третий. Третий — высокий, широкоплечий, с полным бантом ордена Славы, спросил строго:
— Что здесь происходит?
— В три листка играем, — ответил капитан, глядя на то, как мальчик-старичок, склонившись над прыщавым, любопытствовал радостно:
— Больно, Вица, да? Больно?
Прыщавый сидел на земле и ничего не понимал. Подковылял на протезе красномордый Петро — обеспокоенный:
— Ты что шумел, капитан?
— Вещички мои там не уведут? — капитан нагнулся, поднял оброненного в заварухе бубнового туза, постучал в спину мальчика-старичка пальцем: Гони проигрыш, убогий.
Мальчик-старичок показал обиженное личико:
— Ты его не угадал, ты его у меня из рукава вырвал!
Солдаты захохотали как по команде. Один из них, хохоча, мотал головой, приговаривая:
— Ну, Семеныч, ну, артист!
А высокий добавил, как само собой разумеющееся:
— Деньги-то отдать придется.
Семеныч заплакал и полез за пазуху.
— Откуда ты такой лихой, капитан? — осведомился высокий.
— Я-то отсюда. А откуда здесь вся эта шелупонь? — Капитан принял от Семеныча деньги, пересчитал и бережно приложил к своей объемистой пачке. Ну, братки, давайте знакомиться. Капитан Смирнов. Смирнов. Смирнов.
Он жал руки, а в ответ неслось:
— Сергей, Борис, Миша, Петро.
А бедный Вица все сидел на земле.
Рынок редел, когда паренек лет шестнадцати, интеллигентный такой паренек — высокий, худенький, складный — с карточной полбуханкой под мышкой, не глядя по сторонам, решительно пересекал его. В крайнем ряду шумели. Паренек посмотрел туда и увидел серьезно загулявшую компанию капитана Смирнова. Пятеро у прилавка, а меж ними — бутылка, граненые стаканы, морщинистые соленые огурцы. Мешок с семечками одиноко стоял в стороне. Паренек подошел к нему, застенчиво осведомился:
— Почем семечки?
— Двадцать рублей, — не оборачиваясь сказал Петро.
— А полстакана можно?
— Клади червонец и сам насыпай.
Паренек точно отмерил полстакана, высыпал семечки в карман и сказал тихо:
— Саша, пойдем домой.
Капитан Саша поднял рассеяные глаза, лицо его дрогнуло, и, звучно втянув в себя воздух, спросил у паренька, уже зная:
— Алик? Алька?
Паренек всхлипнул и шагнул к Саше. Здоровой правой рукой тот схватил Алькину голову за затылок, с силой прижал к орденоносной груди и затих в ожидании слезы.
— Пусти. Орденами корябаешь. — Алик вывернулся из-под Сашиной руки и поднял сияющее свое лицо.
— Алик, Алька, — повторил Саша.
— Брат? — поинтересовался широкоплечий Сергей.
— Друг. Вместе книжки читали, — ответил Саша, и, любовно потрогав Алика за щеку, спросил: — Где покарябал-то?
— Нигде, — грубо ответил Алик, ощущая всеобщее внимание. Свершилось то, чего уже целый месяц жаждала его неспокойная и виноватая мальчишеская душа: к нему, не воевавшему, вернулся старший друг — офицер, герой войны. А этот друг спокойно расположился в компании сегодняшних случайных знакомых и вовсе не спешит встретиться с ним. Конечно, все справедливо: они были там, в грохочащем аду, а какое им дело до щенка, просидевшего все эти годы за ученической партой. Хотелось плакать, но Алик не заплакал.
