Патриция Корнуэлл - В объятиях смерти
Когда дежурный клерк вернул мне кредитную карточку, я попросила его проводить меня к лифту и в полусне отправилась к своей комнате на пятом этаже. Раздевшись до белья, я заползла в постель и следующие четырнадцать часов спала, как убитая.
Следующий день был таким же чудесным, как и предыдущий, и я снарядилась так же, как другие туристы, за исключением заряженного "Руджера" в сумочке. Возложенная мною на себя миссия заключалась в том, чтобы обыскать остров и среди тридцати тысяч человек найти двух мужчин, про которых мне было известно лишь то, что одного зовут Пи Джей, а другого Уолт. Из писем, написанных Берил в конце августа, я знала, что они были ее друзьями и жили в меблированных комнатах там, где она остановилась. В моем распоряжении не было ни малейшей зацепки насчет того, где находятся или как называются эти комнаты, и моя единственная надежда была на то, что кто-нибудь у "Луи" сможет мне помочь.
Я шла, держа в руках карту, купленную в сувенирном киоске отеля. Следуя по бульвару Дюваль, проходила мимо рядов магазинов и ресторанов, мимо домов с балконами, которые напоминали французский квартал Нью-Орлеана. Я миновала уличные вернисажи и маленькие лавочки, в которых продавались экзотические растения, шелка и шоколад "Перуджина", а затем подождала на перекрестке, наблюдая за ярко-желтыми вагонами поезда "Конч тур", прогромыхавшего мимо. Я начала понимать, почему Берил Медисон не хотела покидать Ки Уэст. С каждым моим шагом угроза присутствия Френки становилась все более и более расплывчатой и нереальной. К тому моменту, когда я повернула налево, на Саут-стрит, он стал таким же далеким, как промозглая декабрьская погода Ричмонда.
Ресторан "Луи" располагался в белом строении, которое когда-то было жилым домом на углу Вернон и Уоддел. На его деревянных полах не было ни пятнышка, столы, аккуратно застеленные бледно-персиковыми льняными скатертями, оживляли прелестные свежие цветы. Я прошла за хозяином через обеденный зал с кондиционерами и была усажена на веранде, где меня поразила пестрая голубизна воды, сходящейся с небом, пальмы и свисающие корзины с цветущими растениями, колышущиеся в воздухе, напоенном запахом моря. Атлантический океан плескался почти у меня под ногами, с яркими брызгами парусных лодок, стоящих на якоре недалеко от берега. Заказав ром и тоник, я думала о письмах Берил и спрашивала себя, не сижу ли я там, где она их писала.
Свободных мест почти не было. За своим столиком в углу, у перил, я чувствовала себя сторонним наблюдателем. Четыре ступеньки слева от меня вели вниз к широкому настилу, где небольшая группа молодых мужчин и женщин сидела, развалясь в купальных костюмах рядом с баром. Я смотрела, как мускулистый латиноамериканец в желтых плавках выкинул в море окурок сигареты, встал и вяло потянулся. Он подошел за очередной порцией пива к бородатому бармену, двигавшемуся со скукой уже немолодого человека, уставшего от своей работы.
Прошло немало времени после того, как я покончила с салатом и супом из моллюсков, когда группа молодежи, наконец, спустилась по ступенькам и шумно вошла в воду. Вскоре они уже плыли в направлении лодок, стоявших на якоре. Я заплатила по счету и подошла к бармену. Откинувшись на стуле под своим соломенным навесом, он читал роман.
- Что прикажете? - протянул он, засовывая книгу под стойку и без энтузиазма поднимаясь на ноги.
- Я хотела выяснить, продаете ли вы сигареты, - сказала я. - Я не вижу здесь автомата.
- Вот, - сказал он, доказывая на небогатый набор за своей спиной.
Я выбрала. Шлепнув пачку на прилавок, он назвал возмутительную сумму в два доллара и не проявил особой любезности, когда я добавила еще пятьдесят центов на чай. У него были зеленые недружелюбные глаза, лицо, обветрившееся за годы, проведенные на солнце, и густая, темная с проседью борода. Он выглядел враждебно и ожесточенно, и у меня возникло подозрение, что он жил на Ки Уэсте довольно долго.
- Вы позволите задать вам вопрос? - обратилась я к нему.
- Вы его уже задали, мэм, - ответил он.
Я улыбнулась.
- Вы правы, уже задала. А теперь я собираюсь задать еще один. Давно вы работаете у "Луи"?
- Пятый год. - Он достал полотенце и принялся протирать стойку.
- Тогда вы, должно быть, знали молодую женщину, которая была здесь под именем Стро? - спросила я, припоминая по письмам Берил, что, находясь здесь, она скрывала свое настоящее имя.
- Стро? - повторил он, нахмурившись и продолжая свое занятие.
- Это ее прозвище. Она - стройная, очень симпатичная блондинка, была здесь летом и почти каждый день приходила в "Луи". Она сидела за одним из столиков и писала.
Он прекратил вытирать стойку и уставился на меня тяжелым взглядом.
- А вам что за дело? Она ваша подруга?
- Она моя пациентка. - Это было единственное объяснение, которое я смогла придумать, - с одной стороны, я хотела избежать наглой лжи, а с другой - боялась его оттолкнуть.
- А? - Его густые брови поползли вверх. - Пациентка? Что вы сказали? Вы ее врач?
- Совершенно верно.
- Ну, теперь вы не слишком много можете для нее сделать хорошего, док. Мне неприятно это вам говорить, - Он шлепнулся на свой стул и откинулся назад.
- Понимаю, - сказала я. - Я знаю, что она умерла.
- Да, я был совершенно потрясен, когда узнал об этом. Пару недель назад сюда ворвались полицейские со своими резиновыми дубинками и наручниками. Я повторю вам то же, что мои приятели сказали им: никто здесь ни хрена не знает о том, что произошло со Стро. Она была тихой, славной дамочкой. Обычно сидела как раз вон там. - Он указал на пустой стул недалеко от того места, где я стояла. - Обычно она сидела там все время, просто занимаясь своим делом.
- Кто-нибудь из вас познакомился с ней?
- Конечно. - Он пожал плечами. - Мы несколько раз пили все вместе. У нее было пристрастие к "Короне" и лайму. Но я бы не сказал, что кто-нибудь здесь знал ее лично. То есть, я не уверен, что кто-нибудь мог хотя бы сказать вам, откуда она приехала, разве только то, что она оттуда, где бывает снег.
- Из Ричмонда, штат Вирджиния, - сказала я.
- Знаете, - продолжил он, - множество людей приезжают и болтаются здесь. Ки Уэст - это место, где основной принцип - живи сам и давай жить другим. И здесь много голодающих художников. Стро не слишком отличалась от людей, которых я встречаю, за исключением того, что большинство из них не убивают. Проклятье! - Он поскреб свою бороду и медленно покачал головой из стороны в сторону. - Это действительно трудно себе вообразить. Как будто по мозгам шарахнули.
- В этом деле полно вопросов без ответов, - сказала я, зажигая сигарету.
- Да, например, какого черта вы курите? Я думал, врачи должны лучше всех знать о вреде курения.
- Дурная, мерзкая привычка, я отлично это знаю. И вы можете также смешать мне ром с тоником, потому что я еще и пью. "Бабенкот", пожалуйста.
- Четыре, восемь - какой пожелаете? - Он бросил вызов моим познаниям в области хорошей выпивки.
- Двадцать пять, если у вас есть.
- Нет. Ром двадцатипятилетней выдержки вы можете раздобыть только на островах. Он такой приятный, что может заставить вас расплакаться.
- Ну, тогда лучшее, что у вас есть, - сказала я.
Он ткнул пальцем в бутылку сзади него, которая была мне знакома своим янтарным стеклом и пятью звездочками на этикетке. "Бабенкот", выдержанный в бочках пятнадцать лет, точная копия той бутылки, которую я нашла в кухонном шкафчике Берил.
- Это будет великолепно, - сказала я.
Усмехнувшись и внезапно воспрянув, он встал со стула, и его руки задвигались с проворностью жонглера, подхватывая бутылки, когда он, не прибегая к помощи мерного стаканчика, отмерял длинные струи жидкого гаитянского золота, за которыми следовали сверкающие брызги тоника. В качестве финала он искусно отрезал идеальный ломтик от ки-уэстского лайма, выглядевшего так, как будто его только что сорвали с дерева, выжал его в мой напиток и пробежал выжатой корочкой по краю стакана. Вытерев руки о полотенце, заткнутое за пояс его потертых ливайсов, он прошелся по стойке бумажной салфеткой и артистично вручил мне свое произведение. Без сомнения, это был лучший ром с тоником, который я когда-либо подносила к своим губам, и я сказала ему об этом.
- За счет заведения, - сказал он, помахав в воздухе десятидолларовой купюрой, которую я протянула ему. - Я рад каждому доктору, который курит и считает, что ром - это хорошо. - Сунув руку под стойку, он извлек свою пачку сигарет. - Я вам говорю, - продолжал он, чиркнув спичкой, - я так чертовски устал слышать все это ханжеское дерьмо о курении и обо всех остальных вещах. Вы понимаете, что я имею в виду? Начинаешь чувствовать себя, как какой-то проклятый преступник. Что до меня, то я говорю: живи сам и давай жить другим. Это мой девиз.
- Да. Я точно знаю, что вы имеете в виду, - сказала я, когда мы глубоко и с наслаждением затянулись.
- Они всегда найдут, за что тебя осудить. Ну, знаете, за то, что вы едите, что пьете или с кем встречаетесь.
