Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского
Касторский загораживал спиною узкие полутемные сени. Следом за ним мы прошли в комнату и только здесь рассмотрели хозяина. Отвратительный коротышка с огромным, обвислым брюхом остановился у стола. Я увидел тот самый взгляд, от которого ноги наливались неподъемной тяжестью. Накладной бороды не было. Оказалось, что и шеи у него не было. Почти не было. Одутловатые щеки покоились на груди. Большущий нос был испещрен красными прожилками и черными угрями.
— Что вам угодно, сударь? — без тени почтения спросил он меня, не дожидаясь, пока подполковник Касторский скажет, зачем мы пришли.
На полковника Парасейчука и надворного советника Косынкина он ни разу не взглянул. Но я кожей ощущал их смятение оттого, что и они чувствовали себя в поле зрения этого человека и с отвращением ожидали, как однажды и им придется выдержать его взгляд в упор.
Послышались мягкие шаги, из соседней комнаты вышел горбун и остановился на пороге. Ростом уродец оказался еще меньше Яковлева.
— Скажите, где она? — произнес я неожиданно осипшим голосом.
—О ком вы? — спросил Яковлев.
— Вы знаете, о ком! — рассердился я. — Графиня Селинская!
— Не слыхал о такой, — стоял на своем Гаврила Яковлевич.
Он смотрел на меня, не мигая, красными, отекшими глазами.
— Лжете! — сказал я. — Вы по своим связям узнали, что Высшая воинская полиция готовится арестовать шпионку в Воронцове. Вы примчались туда и перехватили ее.
—Судя по тому, что вы приехали с господином Касторским, — благодушно заговорил Яковлев, — стало быть, знаете, что в Воронцове я бывал часто, очень часто. Однако я ездил туда не за девицами, хоть бы и графинями.
— Право, у Гаврилы Яковлевича совершенно не было задачи кого-то арестовывать, — произнес подполковник Касторский.
—У Гаврилы Яковлевича многих задач не было, — сказал я.
Хлопнула дверь, кто-то вошел с улицы.
— У нас гости? — послышался голос из сеней. — Я видел коляску Касторского у подъезда.
Не сговариваясь, мы расступились — в комнату вошел еще один господин. Тот самый субъект в зеленом кафтане, что крутился в Воронцове.
—Еще один знакомый! — воскликнул я.
—Вы? — удивился вошедший.
Я схватил его за плечи и повалил на пол. В следующее мгновение железные пальцы сомкнулись на моей шее. Яковлев, оказавшийся неожиданно проворным и сильным, сдавил меня так, что я и пошевелиться не мог. Перед глазами поплыли круги, в голове помутилось: я понял, что Гаврила Яковлевич либо удушит меня, либо сломает мне шею. Но завидную ловкость, несмотря на еще большую представительность в теле, проявил и полковник Парасейчук. Он врезал кулаком в ухо Яковлеву. Но одного удара было мало! Олег Николаевич вломил противнику еще раз, и только тогда железные пальцы перестали сжимать мое горло.
Я задыхался, кашлял и сквозь пелену заметил, как поднимается с пола поваленный мною субъект. Выхватив шпагу, я пнул его ногою и приставил клинок к ягодице поверженного.
—Отвечайте, где графиня? — прохрипел я.
— Я не знаю! Клянусь, я не понимаю, о ком вы? Что тут вообще происходит? Клянусь! Клянусь! Ничего не знаю! — затараторил он.
Яковлев, не проронив ни звука, заполз в кресло и скрючился. Над ним возвышался полковник Парасейчук, готовый обрушить на голову негодяя новые удары. Горбун вцепился в дверной косяк и зыркал на нас злобными глазами. Косынкин застыл в растерянности.
—Право же, это переходит все границы! — воскликнул подполковник Касторский.
—Замолчите! — оборвал я его и, надавив шпагой на ягодицу господина в зеленом кафтане, сказал: — Любезный, еще раз услышу «не знаю» — проткну тебя насквозь. Итак, где графиня? Что вы с нею сделали? Где вы прячете ее?
— Мы не прячем, — пролепетал тот. — Она у себя дома…
Неожиданно Гаврила Яковлевич издал злобный, полный досады стон. Но его помощник заговорил еще поспешнее, словно решил выдать все, пока Яковлев не приказал ему заткнуться.
—Она у себя дома! Там мы ее и держим, очень удобное место…
—Где — там? — рявкнул я.
— Алексеевское, старый путевой дворец[53], — поспешно ответил субъект в зеленом кафтане.
—Что ж, хорошо. Ты сберег свою задницу.
Я вытер шпагу об его кафтан и убрал в ножны. Он встал — сначала на четвереньки, затем, опершись о стул, поднялся на ноги, перепуганными глазами огляделся. Горбун подбежал к Гавриле Яковлевичу.
—Что ж, нужно ехать в Алексеевское, — произнес Касторский.
—И как можно скорее, — буркнул я.
Полковник Парасейчук жестом предложил нам всем выходить первыми, имея в виду, что он прикроет нас на случай какой-нибудь выходки со стороны Гаврилы Яковлевича сотоварищи. Первым в сени вышел Косынкин. Я покачал головой и глазами показал Олегу Николаевичу, чтобы шел вторым. Он вздохнул и вдруг виноватым голосом проговорил:
—Андрей Васильевич, простите меня, дурака, что напраслину на вас возвел. Видите ли…
—Будет вам! — махнул я рукой. — Никакой обиды я не держу. Забудьте об этом! А теперь нужно торопиться!
Он с неохотою согласился, окинул прощальным взглядом Яковлева и двинулся за Вячеславом.
Взяв под руку подполковника Касторского, я повел его к выходу. У самых дверей я остановился, выхватил шпагу и с разворота пронзил левое плечо господина в зеленом кафтане. Он взвизгнул, как свинья, которую режут, затем застонал, уставившись на меня глазами невинного страдальца.
— Извини, забыл предупредить, что если будешь врать, то тоже проткну тебя насквозь, — сказал я. — Еще раз спрашиваю: где графиня?
—В усадьбе Архарова, — срывающимся голосом выдал подручный Яковлева.
—Где? — переспросил я.
— Пречистенка, бывшая усадьба Давыдова, дом полицеймейстера Архарова, — скороговоркой произнес страдалец.
— Спрятаться в доме полицеймейстера, пусть даже и бывшего! Ловко придумала! — Я покачал головою с толикой восхищения.
Я выдернул шпагу. Он зажал рукою рану и застонал. Я вторично вытер клинок об его кафтан и убрал оружие в ножны, затем схватил раненого за отворот и потянул за собою:
—Поедешь с нами. Вдруг окажется, что ты опять что-нибудь напутал.
Субъект протестующе замычал, но я неумолимо тащил его за собой. Парасейчук и Косынкин, обернувшиеся на шум, замешкались в сенях.
—Вперед, вперед, господа! — приказал я.
— Как вы узнали, что он обманул нас? — спросил Касторский, когда мы спускались по лестнице.
— Я бы удивился, поступи он иначе, — ответил я. — К тому же из Алексеевского она не приехала бы так быстро.
Мы вышли на улицу. Парасейчук и Косынкин забрались в коляску, и в ней стало тесно.
— Вы остаетесь, — сказал я подполковнику Касторскому.
—Но… — протянул он.
— А коляску мы забираем, — перебил я и извиняющимся тоном добавил: — Война, сударь.
Глава 26
Мы подъехали к усадьбе. Старинные палаты возвышались над садом, и чем-то недобрым сразу же повеяло от дома. Ворота были закрыты. Я спустился на землю и подошел к ним. Думал, что хозяйский пес поднимет лай и кто-нибудь явится на шум. Но ни единого звука я не услышал и ни одной живой души не заметил, если не считать черного кота, лежавшего на крыльце и, судя по глазам, желавшего, чтобы я поскорее провалился.
Двери в дом оказались заколочены досками. Хозяева бросили его, бежав из Москвы вместе с челядью. И только черный кот полагал, что как-нибудь поладит с французами.
В маленьких окнах второго этажа мелькнула чья-то тень. Я взмахнул рукой, но неизвестный соглядатай более не показывался.
— Что-то народ здесь негостеприимный! — крикнул я подручному Яковлева.
— Там сбоку еще один вход, свободный, — отозвался он.
Подошел полковник Парасейчук, надавил плечом, раздался треск, и ворота открылись. Коляска проехала во двор. Мы с Олегом Николаевичем поднялись по лестнице, он без всяких усилий оторвал доски, вновь поддал плечом, двери с шумом распахнулись, и мы вошли внутрь.
