Анна Малышева - Голоса ночи (сборник)
– Из-за меня?
Лена так на нее посмотрела, что Анжелика снова усомнилась – понимает ли та, кто сидит рядом с ней, кому она все это рассказывает? И с каждой минутой она убеждалась, что превратилась для Лены в чистую абстракцию. Та говорила:
– Его жена играла в казино. Он был расстроен. Я пришла к нему в гости. Он меня не звал. Он сказал, что ему плохо. Сказал, что он одинок. Я его любила. Давно. Всегда.
– Успокойся, – попросила Анжелика, потому что последнее слово Лена чуть ли не выкрикнула.
– Всегда, – продолжала та, упрямо не понижая голоса. – Я стала с ним спать. Ему не нравилась моя грудь. Она была не такая, как он любил. Ему нравились такие груди, как у молодых девчонок. Я была для него старая. Я плакала. Он сказал, что любит другую женщину. Не свою жену. Другую. Я плакала. А его жена не знала об этом. Теперь и она плачет. Она теперь все знает.
– Я не плачу, – тихо ответила Анжелика.
В глазах у Лены вдруг блеснул какой-то огонек. Она шевельнула губами и внезапно спросила так тихо, что Анжелике пришлось нагнуться к постели, чтобы расслышать:
– А ты ее убьешь?
Горящий пристальный взгляд, вполне разумная интонация, при совершенном безумии слов. Анжелика, пораженная и этой переменой, и этим вопросом, только и смогла нахмурить брови в знак недоумения. Лена повторила:
– Ты ее убьешь? Ты должна ее найти и убить. Ты теперь все знаешь. Я слышала, ты говорила о ней. Убей ее, убей!
– О чем шепчемся, девочки? – бодро спросил Саша, останавливаясь на пороге с чашкой чая в руке. Анжелика, не слышавшая, как он вошел, так и подскочила. А Лена даже не шевельнулась, только прикрыла глаза и сжала губы.
– Зачем ты ее слушаешь? – спросил Саша, устраиваясь в кресле и попивая чай. – Такая большая девочка, и слушает такие глупые сказки.
– Если я буду слушаться тебя, то мне вообще ни с кем разговаривать будет нельзя, – буркнула Анжелика, вставая с пола и присаживаясь в другое кресло. – Куда ты утащил мои сигареты?
Они вместе закурили. Саша выглядел посвежевшим – его умиротворил горячий обед. Анжелика задумчиво смотрела в пол, перебирая сказанное Леной и пытаясь понять, что из этой информации – полный бред, а в чем есть доля правды. «В одном я уверена, – сказала она себе. – Он ее не травил таблетками. Она говорила чепуху, бредила. Такого не бывает».
– Матушка, ты что поникла? – иронично спросил он. – Я же тебе говорил, с нею очень тяжело общаться. Не стоит даже прислушиваться к ней. Я, например, не прислушиваюсь. Боюсь сам сойти с ума. Это, знаешь ли, заразно.
– Она с тобой хоть немного говорила или молчала все время?
– Молчала. Иногда начинала хохотать, но даже головы не поворачивала. Каждый такой приступ веселья обходился мне в парочку седых волос. Такой веселенькой она в жизни не была. Жуть какая-то… – фальшиво вздохнул он, все еще неестественно кривляясь. – А вот с тобой поговорила от души, я слышал на кухне ваши голоса. Так мило, что ты ее позабавила. Я знал, что она будет рада тебя видеть. О чем вы говорили?
– Ты это назовешь сказками.
– А все же?
Анжелика глянула туда, где на подушке неподвижно лежала белокурая голова и пожала плечами:
– Да чепуху. Говорила об Игоре, обо мне, о тебе.
– А что обо мне?
– Ничего хорошего. Это же для тебя не новость, верно?
– Только бы эти дни пережить… – пробормотал он.
– Послушай, – Анжелика больше не настаивала на том, чтобы говорить о Лене на кухне. Теперь она нарочно стремилась говорить в присутствии Лены, чтобы та могла все слышать и как-то оценивать обстановку. Эта женщина вызывала в ней острую жалость и сильное беспокойство. – Что ты станешь с ней делать, когда найдут убийцу?
– Лечить. Я же говорил.
– Но если она?..
– Что? Расскажет докторам, что мы хотели убить Игоря?
– А ты думал об этом?
– Милая, у нее сейчас куча всяких навязчивых идей в голове… Даже если она станет рассказывать правду направо и налево, кто сможет определить, где правда, где бред?
– Врачи определят, когда ее вылечат.
– Когда врачи ее вылечат, она сама не захочет кому-то это рассказывать.
– Но она была нормальной, когда рассказала все Игорю!
– О чем ты говоришь? У тебя у самой-то все шарики в голове целы? Влюбленная женщина – тоже ненормальная, – отрезал он. – Хотя тебе этого не понять, как ни старайся. Ты же никогда никого не любила. Я тебе просто завидую!
С кровати раздался тихий, отчетливый смех. Оба вздрогнули, и Саша скривил губы:
– Ничего. Пусть развлекается. Надеюсь, ты не ослабила узлы? Боюсь, что она снова попытается откусить от меня сто грамм филея.
– Филей в заднице, а не на руке. И меня уже тошнит от твоего юмора. Мне надо идти, – Анжелика тоскливо смотрела, как тлеет ее сигарета. – Все это ужасно. Я так хочу уехать. Далеко-далеко… Слушай, а что ты говорил про банк? Что это за банк, который не сможет проверить следователь?
– Частный банк.
– Такое бывает?
– Милая моя, просто даешь деньги какому-нибудь человеку, а он тебе потом возвращает с процентами. Вот и все.
– Постой… – насторожилась она. – Так это ты делаешь от себя? Ты и есть банк?
– Ну, вроде того.
– И давно этим занимаешься?
Он вдруг замолчал, а потом тихонько начал смеяться:
– Ну, мать, прозрела. Поздно, конечно, но лучше поздно, чем никогда. Да, это я тогда дал тебе денег под проценты. Деньги были мои.
– Я это знала давно, не считай меня такой уж дурой! – отрезала она. – Но я все же не думала, что была не единственная. И многим ты даешь деньги под проценты?
– Какая тебе разница?
– Ксении давал? Лизке? Армену?
– Армену давал.
– Под такие же дикие проценты, как мне? У тебя для всех такие условия?
– Отвяжись ты!
– А зачем же ты меня запугивал? Зачем угрожал? Зачем вообще все это придумал?
– Да потому что, глупая тетеря, если бы ты знала, что деньги мои, ты бы никогда не согласилась пойти в банк и пощипать счет Игоря! – фыркнул он. – Пороху бы не хватило. Пришлось немножко подтолкнуть тебя в спину. Иначе я бы никогда не вернул своих денег. Это было справедливо.
Она сунула сигареты в сумку, вскочила и перебросила через плечо ремешок:
– Все, если что, звони.
– Торопишься? – Саша не возражал против ее ухода, не спрашивал, когда они увидятся. Она посмотрела на него пристальнее и увидела, что он часто смаргивает и вот-вот уснет.
– Знаешь, – сказала девушка, уже берясь за ручку входной двери. – Я, в общем, всегда знала, что ты сволочь. Но какая ты сволочь, понимаю только теперь. И если с Ленкой что-то случится, я буду знать, кто это сделал!
– Ладно, – он нетерпеливо оттолкнул ее от двери, отпер замок и издевательски раскланялся: – Идите к черту, миссис Робин Гуд!
Глава 15
Блондинка с резкими чертами лица и темными глазами оказалась очень фотогенична. Юра был прав, когда сказал, что лицо у нее настолько запоминающееся, что она вполне может сниматься в кино. Вероятно, в таком случае ее ожидала бы карьера звезды. Ее большую, превосходную черно-белую фотографию, сделанную с видеокассеты, сразу стали опознавать. Анжелика зря клеветала на следователя – он хотя и не торопился, но свое дело делал.
– Да, помню, – сказала первая же старушка, живущая в том же подъезде, что и Анжелика, только на первом этаже. – Ходила такая.
На вопрос, когда «такая ходила», старушка неуверенно ответила:
– Давно… Может, лет десять назад.
– А к кому?
– На пятый этаж, к Прохоровым. То ли к младшему сынку, то ли к старшему, которого вот убили… Нет, погоди, сынок, младший в армии был, к старшему, значит.
Старушка еще проконсультировалась со своей дочерью – заморенной грузной женщиной, бросившей на плите кастрюлю с тушеной капустой, и наконец уточнила показания:
– К старшему, к Игорьку. Санька-то был в армии, верно, он на год раньше моего внука ушел… А я помню, мы как раз нашего провожали, когда она тут бывала. Аккурат, в тот самый день, на проводах, я ее возле подъезда видела, потому и запомнилось, что день такой… Стало быть, значит, к Игорьку.
– Она вроде за него замуж собиралась, – дочь старухи старательно обтерла руки полотенцем и взяла фотографию, поднеся ее к своим тусклым, слезящимся от кухонного чада, близоруким глазам. – Да, я ее помню. Только она тогда не такая белая была, обесцветилась, значит. Русые были волосы, темно-русые.
– Коса была, – радостно припомнила старушка. – Почти до пояса!
– А что же свадьба, расстроилась? – спросил помощник следователя.
– Нам не докладывали, – женщина вернула ему фотографию. – Они вообще необщительные были, эти Прохоровы. Игорь потом на другой женился.
– До-о-лго он ждал… – пригорюнилась старушка. – Игорь-то. Лет пять, что ли? Уж совсем мужик стал, а все не женился. Значит, эту любил. Она ничего была, вежливая. Не то что эта, теперешняя… Никогда не поздоровается.
– Прохоровы за что боролись, на то и напоролись, – резко заметила ее дочь.
