(Берхард Борге) Андрэ Бьерке - В убежище (тематическая антология)
— Я безбоязненно съем все, что приготовит Констанция.
— В самом деле? — сказал дядя Джулиан. — Рад за тебя. Я-то имел в виду, что для слабого желудка оладьи — тяжелая пища. А ты, полагаю, подумал про мышьяк.
— Садись завтракать, — сказала Констанция Чарльзу.
Я смеялась, спрятавшись за Ионой. Добрых полминуты Чарльз собирался с духом, чтобы взять вилку, и непрерывно улыбался Констанции. Все смотрели на него — и Констанция, и дядя Джулиан, и Иона, и я, — поэтому он отрезал, наконец, кусочек оладьи и поднес ко рту, но в рот положить не хватило духа. Кончилось тем, что он положил вилку с наколотым кусочком обратно на тарелку и обратился к дяде Джулиану:
— Знаете, а ведь… пока я здесь, я бы мог чем-то помочь: вскопать грядки или сбегать в магазин. Я с любой тяжелой работой справлюсь.
— Чарльз, ты же вчера ужинал и проснулся живым поутру, — сказала Констанция; я засмеялась, хотя Констанция говорила почти сердито.
— Что-что? — переспросил Чарльз. — Ах да! — Он взглянул на будто бы позабытую вилку, схватил ее, быстро сунул кусочек оладьи в рот, прожевал, проглотил и посмотрел на Констанцию. — Очень вкусно. — И Констанция улыбнулась.
— Констанция?
— Что, дядя Джулиан?
— Я думаю, что все-таки не начну сегодня сорок четвертую главу. Лучше вернусь к семнадцатой — там, помнится, вскользь упомянуты твой двоюродный брат и его семейство, как они отреклись от нас во время суда. Чарльз, ты разумный молодой человек. Я жажду услышать твою версию.
— Сколько уж лет прошло, — сказал Чарльз.
— Надо было все записывать, — укорил его дядя Джулиан.
— Нет, я не о том. По-моему, стоит все забыть. Какой смысл вспоминать об этом снова и снова?
— Какой смысл? — воскликнул дядя Джулиан. — Смысл?
— Это было печальное и ужасное время. И нечего беспрестанно напоминать о нем Конни, ей только во вред.
— Молодой человек, вы, насколько я понимаю, презрительно отзываетесь о моей работе. А людям свойственно свою работу уважать. Дело есть дело. Запомни это, Чарльз.
— Я просто сказал, что не хочу ничего вспоминать.
— Этим ты толкаешь меня на вымысел, выдумки, игру воображения.
— Хватит об этом.
— Констанция?
— Что, дядя Джулиан? — Она была очень серьезна.
— Ведь это вправду было? Я же помню, — дядя Джулиан уже потянул пальцы в рот.
Констанция, помолчав, сказала:
— Ну, конечно же было, дядя Джулиан.
— Мои записи… — проговорил он угасшим голосом и бессильно простер руку к бумагам.
— Конечно, дядя Джулиан. Все было на самом деле.
Я разозлилась: Чарльз не смеет так обращаться с дядей Джулианом. Вспомнив, что сегодня день сверкающих осколков, я решила положить что-нибудь сверкающее возле кресла дяди Джулиана.
— Констанция?
— Что?
— Можно мне на улицу? Я тепло одет?
— Можно, дядя Джулиан. — Констанция тоже жалела его. Дядя Джулиан печально качал головой, карандаш он отложил. Констанция принесла из комнаты шаль и заботливо укутала ему плечи. Чарльз, ни на кого не глядя, уплетал оладьи; неужели не понял, что обидел дядю Джулиана?
— Вот теперь пойдем на улицу, — тихонько сказала Констанция. — Там припекает солнышко, и все расцветает, а на обед я поджарю тебе печенку.
— Может, не стоит? — сказал дядя Джулиан. — Съем лучше яйцо. — Констанция бережно покатила его к двери и аккуратно свезла по ступеням. Чарльз оторвался было от оладий и привстал, собираясь помочь, но Констанция покачала головой.
— Я посажу тебя в твой любимый уголок, — сказала она дяде Джулиану, — буду все время на тебя посматривать и часто-часто махать из окошка.
Ее голос доносился до кухни все время, пока она везла дядю Джулиана. Иона соскочил с моих колен и уселся на пороге, глядя им вслед.
— Иона, — позвал Чарльз. Иона обернулся. — Сестрица Мари меня не любит.
Мне не понравилось, как он говорит с Ионой и как Иона его слушает.
— Как сделать, чтоб сестрица Мари меня полюбила? — спросил Чарльз; Иона метнул взгляд на меня и снова повернулся к Чарльзу. — Я приехал навестить двух моих милых сестричек, милых сестричек и старого дядюшку, я не видал их столько лет, а сестрица Мари обходится со мной так скверно. Как тебе это нравится, Иона?
Под краном искрилась и набухала капля, вот-вот упадет в раковину. Не буду дышать, покуда капля висит, — и Чарльз исчезнет; но нет, не поможет, задержать дыхание легче легкого.
— Ну, да ладно, — говорил Чарльз Ионе. — Зато меня любит Констанция, а это самое главное.
Констанция стояла у крыльца и дожидалась, пока Иона уступит ей дорогу, но он и ухом не повел — пришлось через него перешагнуть.
— Хочешь еще оладий? — спросила она Чарльза.
— Нет, спасибо. Я тут пытаюсь завязать знакомство с младшей сестренкой.
— Она к тебе скоро привыкнет. — Констанция смотрела прямо на меня. Иона принялся умываться, а я наконец надумала, что сказать:
— Нам сегодня дом убирать.
Дядя Джулиан проспал в саду все утро. Констанция то и дело отрывалась от уборки и подходила к окну взглянуть на него, порой она замирала там с тряпкой в руке, точно позабыв, что надо протирать мамину шкатулку; в шкатулке покоились жемчужное ожерелье, перстень с сапфиром и бриллиантовая брошь. Я выглянула из окна лишь однажды: дядя Джулиан сидел, закрыв глаза, а Чарльз стоял поодаль. Ужасно противно, что он расхаживает там, среди грядок, и под яблонями, и по лужайке, где спит дядя Джулиан.
— Папину комнату сегодня пропустим, — сказала Констанция. — Там теперь живет Чарльз. — Потом она задумчиво сказала: — Может, надеть мамино ожерелье? Я еще никогда не носила жемчуг.
— Но его место в шкатулке. Придется вынимать.
— Вынимать — не вынимать, кому это интересно?..
— Мне интересно — с ожерельем ты станешь еще красивее.
Констанция рассмеялась и сказала:
— Что-то я поглупела. Вздумала зачем-то жемчуг надевать.
— Пускай лучше ожерелье в шкатулке лежит, на своем законном месте, — сказала я.
Чарльз закрыл дверь в папину комнату — не заглянешь; интересно — трогал он папины вещи? Может, положил шляпу, платок или перчатку на комод около папиных серебряных расчесок? И в шкаф, верно, заглядывал, и ящики все выдвигал. Папина комната — над парадным входом, Чарльз глядел из окна вниз, на длинную аллею, что ведет к воротам, — не мечтал ли поскорей дойти до них и убраться отсюда подальше?
— Сколько времени Чарльз сюда ехал? — спросила я.
— Часа четыре. Или пять. До поселка на автобусе, а оттуда пешком.
— Значит, до дома ему тоже четыре-пять часов?
— Ну, конечно. Но пока он не уезжает.
— И сперва ему придется идти пешком в поселок?
— Если ты не подвезешь его на крылатом коне.
— Нет у меня никакого коня.
— Ох, Маркиса. Чарльз вовсе не плохой человек.
В зеркалах играли блики света, а в сумраке маминой шкатулки мерцали бриллианты и жемчужины. Тень Констанции плясала на стене, когда она шла к окну взглянуть на дядю Джулиана, а там, на улице, трепетала и переливалась под солнцем молодая листва. Чарльз проник сюда, потому что порвалась охранная сеть; вот восстановлю эту сеть, и Констанция окажется внутри, а Чарльз снаружи, и он непременно уедет. Надо смыть, стереть его следы по всему дому.
— Чарльз — призрак, — сказала я. Констанция вздохнула.
Я отполировала дверную ручку в папиной комнате — и один из следов Чарльза исчез.
Наверху все было убрано, и мы спустились с тряпками, помелом, мусорным ведром и шваброй — словно ведьмы с прогулки. В гостиной мы протерли золоченые ножки стульев, арфу, и все засияло, даже мамино голубое платье на портрете. Я нацепила тряпку на швабру и смахнула пыль с лепного свадебного пирога на потолке; я слегка пошатывалась, задирая голову, но представляла, будто потолок — это пол, и я просто подметаю и смотрю вниз, на щетку, а сама — невесомая — парю в пространстве; комната раскачивается, кружится… И вот я снова стою на полу, глядя вверх.
— Чарльз еще не видел этой комнаты, — сказала Констанция. — Мама ею так гордилась, и почему я сразу не показала?
— Можно, я вместо обеда бутерброды возьму? Хочу пойти на протоку.
— Рано или поздно тебе придется сесть с ним за стол, Маркиса.
— Вечером, за ужином. Честное слово!
В столовой мы протирали все: и высокие деревянные спинки стульев, и серебряный чайный сервиз. Констанция поминутно бегала на кухню — взглянуть на дядю Джулиана; один раз я услышала, как она засмеялась и воскликнула: «Осторожно, там сплошная грязь!» Она говорила с Чарльзом.
— А куда ты посадила Чарльза вчера за ужином?
— На папино место, — ответила она и добавила:
— У него есть полное право: он гость и к тому же очень похож на папу.
— Он и сегодня там сядет?
![Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]](/uploads/posts/books/13678/13678.jpg)