Филлис Джеймс - Женщина со шрамом
Он назвал адрес и помолчал, наблюдая, как Уоррен его записывает, медленно водя огромной рукой над блокнотом.
— А каким именно делом вы сейчас занимаетесь, мистер Бойтон? — спросил Бентон.
— Можете записать, что я — актер. У меня есть членский билет актерского профсоюза «Экуити», и время от времени, если представляется такая возможность, я играю. А еще я, что называется, предприниматель. У меня рождаются идеи. Некоторые из них срабатывают, некоторые — нет. Когда я не играю и у меня не рождаются яркие идеи, мне помогают друзья. А когда и это не срабатывает, я обращаюсь к благожелательному правительству за тем, что так смешно называется пособием по безработице.
— А здесь что вы делаете? — спросил Бентон.
— Что за вопрос? Я снял этот коттедж. Я за него заплатил. У меня отпуск. Вот что я здесь делаю.
— Но почему именно в это время? Декабрь — не самый благоприятный месяц для отпуска.
Синие глаза пристально смотрели на Бентона.
— Я мог бы спросить у вас, что вы здесь делаете? Я выгляжу здесь гораздо более на своем месте, чем вы, сержант. Речь у вас — очень английская, лицо очень… ну, скажем… индийское. И все же, возможно, именно это помогло вам получить такую работу. А ведь, наверное, не такое уж простое дело — работа, которую вы для себя избрали. Не простое — для ваших коллег, я хочу сказать. Одно неуважительное или недостаточно учтивое слово о цвете вашей кожи, и их могут уволить или выволочь на какой-нибудь трибунал, занимающийся межрасовыми отношениями. Вы вряд ли вписываетесь в культуру полицейской столовки, не так ли? «Этот — не из нашей тусовки». С этим нелегко справиться.
Малколм Уоррен поднял голову и чуть заметно покачал ею, словно осуждая новый пример стремления человека, попавшего в яму, зарываться все глубже и глубже, затем снова вернулся к своим записям, по-прежнему медленно водя ручкой по странице блокнота.
Бентон спокойно попросил:
— Будьте любезны, ответьте на мой вопрос. Почему вы оказались здесь именно в это время?
— Потому что мисс Грэдвин просила меня приехать, вот почему. Она записалась сюда на операцию, которая должна была изменить всю ее жизнь, и ей хотелось, чтобы рядом был друг — провести с ней неделю, пока она будет выздоравливать. Я приезжаю в этот коттедж довольно регулярно, как, вероятно, мой кузен и кузина вам уже сообщили. Может быть, именно потому, что мой двоюродный брат, Маркус Уэстхолл, работает здесь ассистентом хирурга, и я рекомендовал Роде Манор, она и поехала сюда. Во всяком случае, она сказала, что я ей нужен, и я приехал. Я ответил на ваш вопрос?
— Не вполне, мистер Бойтон. Если ей так хотелось, чтобы вы были рядом, почему же она ясно дала понять мистеру Чандлеру-Пауэллу, что не желает никаких посещений? Так он говорит. Вы обвиняете его во лжи?
— Не надо приписывать мне ваши слова, сержант. Она могла передумать, хотя мне кажется, это на нее не похоже. Она могла не захотеть меня видеть, пока повязку не снимут и шрам не заживет, или сам Великий Джордж мог счесть неразумным с медицинской точки зрения, чтобы ее посещали, и наложил запрет. Откуда мне знать, что произошло? Я знаю только, что она просила меня приехать, и я собирался пробыть здесь до ее отъезда.
— Но вы послали ей текстовое сообщение, верно? Мы обнаружили его на ее мобильнике. «Случилось что-то очень важное. Необходим твой совет. Прошу тебя, разреши мне прийти, пожалуйста, не запирайся от меня». Что же такое важное случилось?
Ответа не последовало. Бойтон спрятал лицо в ладонях. Этот жест, как подумал Бентон, мог быть вызван попыткой скрыть охватившие его чувства, но это было и весьма удобным способом привести в порядок мысли. Помолчав несколько мгновений, Бентон спросил:
— Вам удалось повидать ее и обсудить этот важный вопрос в какое-то время после ее приезда в Манор?
Бойтон заговорил, не отнимая ладоней от лица:
— Как я мог? Вы же знаете, что не обсудил. Меня ведь не пускали в Манор ни до, ни после операции. А к утру субботы она уже умерла.
— Я должен еще раз спросить вас, мистер Бойтон, что это был за важный вопрос?
Теперь Бойтон уже смотрел прямо на Бентона и отвечал сдержанным тоном:
— На самом деле это было не так уж важно. Я просто хотел, чтобы это так прозвучало. Речь пошла бы о деньгах. Нам с партнером нужен другой дом для нашего бизнеса, и как раз подходящий дом оказался в продаже. Для Роды это было бы по-настоящему хорошим помещением денег, и я надеялся, что она поможет. Избавившись от шрама, собираясь начать совершенно новую жизнь, она могла бы этим заинтересоваться.
— Я предполагаю, что ваш партнер это сможет подтвердить?
— Про дом? Да, он мог бы, но я не понимаю, зачем вам его об этом спрашивать. Я не говорил ему, что собираюсь обратиться к Роде. И все это совершенно вас не касается.
— Мы расследуем убийство, мистер Бойтон, — возразил Бентон. — Нас касается все. И если вам была дорога мисс Грэдвин и вы хотите видеть ее убийцу пойманным, лучше всего будет, если вы станете отвечать на наши вопросы полно и правдиво. Вы, несомненно, захотите теперь как можно скорее вернуться в Лондон, к вашей предпринимательской деятельности?
— Нет. Я снял коттедж на неделю и останусь здесь на неделю. Я обещал, что так сделаю, и мой долг перед Родой — выполнить обещание. Я хочу выяснить, что здесь происходит.
Его ответ удивил Бентона. Большинство подозреваемых, кроме тех, кому доставляет удовольствие быть хоть как-то связанными с насильственной смертью, всегда торопятся оказаться как можно дальше от преступления. Очень удобно, что Бойтон останется здесь, под боком, но Бентон как раз ожидал от их подозреваемого возражений, что они не могут законным образом задержать его в Маноре и что ему нужно немедленно возвратиться в Лондон.
— Как долго вы были знакомы с мисс Грэдвин и как познакомились? — спросил он.
— Мы познакомились около шести лет назад, после не очень успешного спектакля экспериментального театрика группы «Фриндж», ставившего пьесу Беккетта «В ожидании Годо». Я тогда только что окончил школу драматического искусства. Мы с Родой встретились на выпивке, которая была устроена после спектакля. Кошмарное мероприятие, но обернулось большой удачей для меня. Мы поговорили. Я предложил ей пообедать вместе на следующей неделе, и она, к моему удивлению, согласилась. После этого мы время от времени с ней встречались — не очень часто, но всегда с удовольствием, во всяком случае, что касается меня. Я же сказал вам — она была моим другом, дорогим другом, и одной из тех, кто меня выручал, когда не было работы в театре, а моя голова не рождала выгодных идей. Она помогала мне не часто и не очень много. Она всегда платила за обед, когда мы встречались. Я не могу объяснить вам так, чтобы вы поняли, и не вижу, зачем мне даже пытаться это делать. Это вас не касается. Я ее любил. Мне необходимо было видеться с ней. Мне нравилось думать, что в моей жизни есть Рода. Я не хочу сказать, что был в нее влюблен, я хочу сказать — я ее любил. Не думаю, что она меня любила, но она обычно встречалась со мной, когда я просил. Тут не было ничего плотского, это не имело отношения к сексу, но это была любовь. А теперь кто-то из этих подонков в Маноре ее убил, и я не уеду отсюда, пока не узнаю — кто. И не собираюсь я больше отвечать на ваши вопросы о ней. Что мы чувствовали, то чувствовали. Это не имеет отношения к тому, почему или как она погибла. А если бы я даже смог объяснить, вы все равно бы не поняли. Вы бы только посмеялись.
Из глаз его полились слезы, поток которых он даже не пытался сдержать. А Бентон сказал:
— Зачем же нам смеяться над любовью? — И подумал: «О Господи, это прозвучало как какой-то кошмарный шлягер: „Зачем же нам смеяться над любовью? Зачем нам, ах, зачем же нам смеяться над любовью?“» Он прямо-таки слышал веселый, пошленький мотив, непрошенно зазвучавший у него в голове. Шлягер прекрасно прошел бы на певческом конкурсе «Евровидения». Глядя через стол на опавшее лицо Бойтона, он подумал: «Его чувство — искреннее, но какое это чувство?» — и спросил более мягко: — Вы могли бы рассказать нам, что вы делали с момента вашего приезда в Шеверелл-Манор? Когда это было?
Бойтону удалось взять себя в руки быстрее, чем ожидал Бентон. Глядя в лицо Бойтону, он задавался вопросом, не была ли такая быстрая смена настроений всего лишь актерской демонстрацией широкого спектра эмоций…
— Вечером в четверг, — ответил Бойтон, — примерно в десять часов. Ехал из Лондона на машине.
— Значит, мисс Грэдвин не попросила вас отвезти ее в Манор?
— Нет, не попросила. Да я и не ждал, что попросит. Она любит сама водить машину, не любит, чтобы ее возили. И все равно ей надо было приехать раньше, на осмотр, а я не мог уехать из города до вечера. Я привез с собой немного еды — позавтракать в пятницу, но вообще-то предполагал сделать необходимые покупки в здешнем магазине. Позвонил в Манор — сообщить, что приехал, и узнать про Роду, и мне сказали: она уже спит. Поинтересовался, когда я смогу ее увидеть, и сестра Холланд ответила, что она специально просила не допускать к ней посетителей, так что я не стал настаивать. Я было подумал зайти к своим двоюродным — они тут, рядом, в Каменном коттедже, и свет у них горел, только усомнился, что они так уж будут мне рады, особенно после десяти вечера. С часок посмотрел телевизор и отправился спать. В пятницу, боюсь, я поздно проснулся, так что нет смысла спрашивать, чем я занимался до одиннадцати, потом опять позвонил в Манор, и мне сказали, что операция прошла хорошо и Рода оправляется от наркоза. Мне повторили, что она не желает видеть никаких посетителей. Примерно в два я съел ленч в деревенском пабе, а потом проехался на машине и сделал кое-какие покупки. Потом вернулся сюда и провел здесь весь вечер. В субботу я узнал, что Роду убили, когда увидел, как подъехали полицейские машины, и попытался пройти в Манор. В конце концов мне удалось протиснуться в дверь мимо балды-полицейского, и я ворвался в миленькую маленькую мизансцену, поставленную вашим боссом. Но об этом вы и сами все знаете.
