Майкл Коннелли - Пятый свидетель
— Кто такой Джерри Кастилле?
— Послушайте, вы только никому не говорите.
— Ты не в том положении, чтобы указывать, что мне делать, а чего не делать. Кто такой Джерри Кастилле?
— Он уполномоченный по западному побережью.
Я подождал, но это оказалось все.
— Слушай, парень, у меня нет времени возиться тут с тобой целый вечер. Уполномоченный по западному побережью от кого?
Окровавленный мужчина кивнул, словно понял, что у него нет другого выбора.
— От одной организации восточного побережья. Понимаете?
Я взглянул на Циско. Герб Дэл связан с организованной преступностью восточного побережья? Это казалось надуманным.
— Я-то понимаю, а вот ты, видимо, нет, — ответил я. — Я юрист. Мне нужен прямой ответ. Какой именно организации? У тебя есть ровно пять секунд, прежде чем…
— Он работает на Джоуи Джордано из Бруклина, ясно? Теперь нам крышка, так что иди ты к такой-то матери.
Он отполз назад и плюнул в меня кровью. Пиджак и галстук я оставил в конторе и сейчас, переведя взгляд на свою белую рубашку, увидел, что галстук не прикроет кровавого пятна.
— Это рубашка с монограммой, говнюк!
Внезапно между нами появился Томми-ган, из-за его мощных габаритов я ничего не видел, зато услышал, как его кулак врезался в лицо Говоруна. Когда Томми-ган снова отошел, Говорун плевался уже не только кровью, но и зубами.
— Рубашка с монограммой, парень, — спокойно произнес Томми-ган, словно объясняя жестокость своих действий.
Я выпрямился и сказал:
— Ладно, развяжите их.
Циско и двое «святых» в недоумении уставились на меня.
— Развяжите, — повторил я.
— Ты уверен? — переспросил Циско. — Они вполне могут побежать к этому чертову Кастилле и доложить ему, что мы в курсе.
Я посмотрел на двух распростертых на полу мужчин и покачал головой:
— Не побегут. Стоит им сказать, что они проговорились, и скорее всего им конец. Так что развяжите их, и сделаем вид, будто ничего не было. Они слиняют, не успеют у них сойти синяки. На том все и закончится. — Я наклонился к пленникам: — Я ведь прав, да?
— Да, — ответил Говорун, едва шевеля верхней губой, на которой уже начала вспухать шишка величиной с детский стеклянный шарик.
Я перевел взгляд на его брата:
— Я прав? Хочу услышать ответ от вас обоих.
— Да, да, вы правы, — ответил Драчун.
Я посмотрел на Циско. Мы закончили, но приказы здесь отдавал он.
— Ладно, Томми-ган, слушай: пусть они пока остаются здесь. Дождетесь темноты, потом наденете им на головы мешки и отвезете, куда попросят. Там выкинете их, но не тронете. Это ясно?
— Да, ясно.
Бедняга Томми-ган, он выглядел искренне разочарованным.
Я в последний раз посмотрел на лежавших на полу окровавленных пленников, а они — на меня. По мне словно искра пробежала от ощущения, что я держу их жизни в своих руках. Циско похлопал меня по спине, я вслед за ним вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и мы двинулись назад по коридору, но тут я тронул его за руку и остановил.
— Тебе не следовало этого делать — привозить меня сюда.
— Шутишь? Я был обязан тебя сюда привезти.
— О чем ты говоришь? Почему?
— Потому что они что-то с тобой сделали. Внутри. Ты что-то утратил, Мик, и если ты это не вернешь, от тебя будет мало толку даже тебе самому, не говоря уж о других.
Я долго молча смотрел на него, потом, кивнув, сказал:
— Уже вернул.
— Ну и хорошо. И не будем больше никогда это вспоминать. Можешь подкинуть меня обратно до конторы, чтобы я там пересел на свой мотоцикл?
— Да. Конечно, могу.
31Высадив Циско возле гаража, я поехал дальше, размышляя о праве государственном и уличном праве и о различиях между ними. Выступая в суде, я утверждал, что закон, действующий на территории страны, должен соблюдаться повсюду честно и надлежащим образом. В том, в чем я только что участвовал, не было ничего честного и надлежащего.
Тем не менее меня это не волновало. Циско был прав: мне требовалось одержать победу над самим собой в собственной душе, чтобы одерживать ее в суде и где бы то ни было еще. Сейчас я чувствовал себя обновленным. Направляясь к дому по Лорел-Кэньон, я открыл все окна, позволив свежему вечернему воздуху приятно обдувать салон.
На сей раз Мэгги воспользовалась ключом. Когда я приехал, она ждала меня внутри — неожиданный приятный сюрприз. Дверца холодильника была открыта, и она, наклонившись, заглядывала внутрь.
— Вообще-то я заехала, потому что накануне процесса ты всегда запасаешь провизию под завязку. Обычно, заглядывая в твой холодильник, чувствуешь себя так, словно идешь по подсобке в «Гелсонз». Что же случилось на этот раз? Внутри пусто.
Я бросил ключи на стол. Она успела после работы заехать домой переодеться. На ней были вылинявшие джинсы, свободная «крестьянская» блуза и босоножки на широких пробковых каблуках. Она знала, что мне нравился этот ее наряд.
— Полагаю, на этот раз я оказался не на высоте.
— Если бы я знала… Могла бы более плодотворно использовать свой единственный свободный вечер, когда приходит няня, и поехать куда-нибудь еще.
Она сухо улыбнулась. Я так и не мог понять, почему мы все еще не живем вместе.
— Как насчет того, чтобы поехать к «Дэну»?
— В «Дэн Тана»? Я думала, туда ты ездишь только в случае победы, одержанной в суде. Ты что же, уже цыплят считаешь, Холлер?
Я улыбнулся и покачал головой:
— Отнюдь. Никоим образом. Но если бы я ездил туда, только чтобы отпраздновать победу, боюсь, мне бы никогда не удалось там поесть.
Она наставила на меня указательный палец и улыбнулась. Это был танец, который мы оба хорошо знали. Закрыв холодильник, она вышла из кухни и проследовала мимо меня, не удостоив поцелуем, а лишь небрежно бросив:
— «Дэн Тана» работает допоздна.
Я наблюдал, как она по коридору направляется к хозяйской спальне; на пороге, перед тем как исчезнуть внутри, она стянула через голову свою «крестьянскую» блузу.
То, что между нами происходило, трудно было назвать любовью. Что-то, что я увидел и почувствовал в черной комнате у «Святых», все еще не отпускало меня. Можно было назвать это остаточной агрессией или высвобождением бессильного гнева. Но чем бы оно ни было, оно сказывалось на моем поведении. Я двигался слишком резко, кусал ее губы, крепко удерживал ее запястья, заведенные над головой. Я властвовал над ней, и делал это сознательно. Поначалу Мэгги терпела. Вероятно, ей было даже интересно, потому что в новинку. Но в конце концов любопытство сменилось раздражением, она отвернулась от меня и попыталась высвободить руки. Я не отпускал и наконец увидел, что ее глаза наполнились слезами.
— Что такое? — прошептал я ей в ухо, зарывшись носом в ее волосы.
— Просто прекрати, — ответила она.
Вся моя агрессия, весь драйв и желание вмиг сплыли по психологическому стоку. Ее слезы и требование остановиться окончательно выбили меня из колеи. Я перекатился на край кровати, прикрыл глаза рукой, но все равно продолжал ощущать на себе ее взгляд.
— Что?
— Что с тобой сегодня? Это как-то связано с Андреа? Ты вымещаешь на мне то, что произошло в суде?
Я почувствовал, как она встала с кровати.
— Мэгги, ну разумеется, нет! Суд не имеет к этому никакого отношения.
— Тогда что?
Но прежде чем я успел ответить, дверь ванной закрылась и, прекращая дальнейшее выяснение отношений, зашумел душ.
— Объясню тебе за ужином, — произнес я вслух, хотя она, конечно, не могла меня слышать.
«Дэн Тана» был забит, но Кристиан сразу подошел к нам и быстро провел в отдельную кабинку в левом углу. На протяжении тех пятнадцати минут, что заняла дорога в Восточный Голливуд, мы с Мэгги почти все время молчали. Я попробовал было затеять необязательный разговор о дочери, но Мэгги отвечала неохотно, и я оставил попытки, решив возобновить их в ресторане.
Мы оба заказали стейк «Хелен» с гарниром из пасты, Мэгги — с соусом «Альфредо», я — «Болонезе». Мэгги попросила принести ей красное итальянское вино, я — бутылку минеральной воды с газом. Когда официант ушел, я протянул руку через стол и накрыл ладонью запястье Мэгги — на сей раз нежно.
— Прости, Мэгги. Давай попробуем сначала.
Она отдернула руку.
— Холлер, ты мне так ничего и не объяснил. Это была не любовь. Я не понимаю, что с тобой происходит. Ты не должен ни с кем так обращаться, тем более со мной.
— Мэгги, думаю, ты немного преувеличиваешь. Тебе ведь сначала понравилось, ты сама знаешь.
— А потом ты начал делать мне больно.
— Прости. Я никогда не хотел причинить тебе боль.
— Не пытайся сделать вид, будто это ерунда. Если ты хочешь, чтобы мы когда-нибудь еще были вместе, лучше объясни прямо сейчас, что с тобой происходит.
Я тряхнул головой и перевел взгляд на переполненный зал. По телевизору, висевшему над барной стойкой, делившей помещение пополам, показывали игру «Лейкерсов». За счастливчиками, успевшими захватить табуреты, в три ряда толпились стоячие зрители. Официант принес напитки, что, как я думал, давало мне еще несколько минут на раздумья, но Мэгги продолжила, как только он отошел от стола:
