Харлан Кобен - Один неверный шаг
Майрон кивнул.
— А такого рода упоминания появлялись в особых колонках или статьях на общие темы… Короче говоря, где?
— К примеру, в газете «Джерси леджер» имелась колонка, освещавшая светские события. Назвалась «Соушиэл суаре», если мне не изменяет память.
— Броско. — Майрон смутно помнил эту колонку с детских лет. Его мать имела обыкновение просматривать ее, выискивая среди выделенных жирным шрифтом фамилий знакомые имена. Между прочим, мама тоже пару раз в ней фигурировала как «известный местный адвокат Эллин Болитар». Потом она в шутку требовала, чтобы дома ее называли именно так, и когда Майрон орал: «Мама!» — появляясь, говорила: «Известный местный адвокат Эллин Болитар к вашим услугам, мистер Мятые штаны».
— Кто вел эту колонку? — спросил Майрон.
Эсперанса протянула ему лист бумаги. На нем красовался фотопортрет симпатичной женщины с несколько сложной в стилистическом отношении прической, скажем, a la леди Бёрд Джонсон. Подпись внизу фотопортрета гласила, что это некая Дебора Уиттэкер.
— Думаешь, нам удастся разжиться ее адресом?
Эсперанса кивнула:
— Уверена, много времени это не займет.
С минуту они пристально смотрели друг на друга. Срок, назначенный Эсперансой, истекал и нависал над ними как дамоклов меч.
Майрон сказал:
— Не могу представить, что ты исчезнешь из моей жизни.
— Этого не произойдет, — ответила женщина. — Независимо от того, каким будет твое решение, ты все равно останешься моим лучшим другом.
— Партнерские отношения разрушают дружеские.
— Ты в этом уверен?
— Я это знаю. — Он довольно долго избегал этого разговора, но время почти вышло, и откладывать неизбежное в надежде, что оно словно по мановению волшебной палочки само растворится в воздухе и исчезнет, не приходилось. — Мой отец и дядя пытались сделать это. Попытка завершилась тем, что они после этого не разговаривали четыре года.
Эсперанса кивнула:
— Я знаю.
— Даже сейчас их взаимоотношения далеко не те, что прежде. И уже никогда прежними не станут. Я лично знаю десятки друзей и членов различных семейств — и все они, поверь, хорошие люди, — которые пытались вступить в партнерские отношения вроде тех, о которых говоришь ты. Ну так вот: не помню ни одного случая, когда им это удалось и все с течением времени пришло в норму. Повторяю, ни одного. Все переругались или даже стали врагами. Брат возненавидел брата, дочь подала в суд на отца, друг стал желать смерти своему лучшему другу — и так далее. Деньги очень сильно влияют на людей и творят с ними удивительные вещи.
Эсперанса снова согласно кивнула.
— Наша дружба может выдержать любое испытание, — продолжал Майрон, — но я сильно сомневаюсь, что она переживет партнерские отношения.
Эсперанса поднялась с места.
— Пойду искать адрес Деборы Уиттэкер, — сказала она. — Как я уже говорила, это не займет много времени.
— Благодарю.
— Я готова предоставить тебе три недели для реорганизации всех твоих дел. Надеюсь, этого хватит?
Майрон кивнул, почувствовав, как сильно у него пересохло в горле. Ему хотелось сказать что-то еще, но очередная мысль, приходившая в голову, казалась еще более пустой и бессодержательной, чем предыдущая.
Неожиданно послышался сигнал интеркома. Эсперанса вышла из комнаты. Майрон нажал на кнопку.
— Слушаю…
Верзила Синди произнесла:
— На первой линии «Сиэтл таймс».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Реабилитационный центр в Инглмуре радовал глаза яично-желтым цветом стен и яркой, жизнеутверждающей отделкой и располагался в живописном месте. При всем том посетителя не оставляло впечатление, что сюда приезжают умирать.
На стене фойе красовалась многоцветная радуга. Мебель в заведении была новая, светлая и функциональная. Никаких мягких глубоких кресел с плюшевой или велюровой обивкой — должно быть, для того, чтобы выздоравливающий больной не прилагал слишком больших усилий, поднимаясь на ноги. В центре приемной стоял стол с большим букетом свежесрезанных роз в стеклянной вазе. Розы отличались удивительно красивым глубоким красным цветом, тем не менее, несмотря на капельки росы на лепестках, каждому было ясно, что через пару дней они завянут.
Майрон глубоко вздохнул. Спокойствие, только спокойствие, сказал он себе. Здесь нельзя давать волю эмоциям.
Помещение благоухало вишней в период цветения. Майрон подумал, что похожий запах исходит от ароматических устройств в форме деревца, которые обыватели часто вешают в машине на зеркало заднего вида. У конторки дежурной сестры или администратора (кто тут разберет?) его приветствовала женщина в светлой блузке и брюках из серии «скромненько, но со вкусом». Ей было слегка за тридцать, и улыбка, игравшая на губах, излучала тепло и искренность, как у героинь известного женского романа «Степфордские жены».
— Я приехал повидаться с Деборой Уиттэкер.
— Нет проблем, — сказала женщина. — Полагаю, что Дебора сейчас находится в рекреационной комнате. Меня зовут Гейл. Я отведу вас туда.
Дебора. Гейл… Здесь всех называют по имени. Очень может быть, что за больными присматривает доктор Боб. Они двинулись по коридору, где стены были расписаны подобием фресок с преобладающим изображением ярких крупных цветов и экзотических растений. Но праздничный декор не помешал Майрону заметить на полу темные полоски от шин инвалидных колясок. Весь обслуживающий персонал постоянно улыбался почти искренними доброжелательными улыбками. Должно быть, подумал Майрон, это входит в программу подготовки сотрудников. Все эти люди — санитарки, сестры, врачи и бог знает кто еще — носили обычную, а не форменную одежду. Пока они с Гейл шли по коридору, Майрон не заметил у проходивших мимо сотрудников ни одного стетоскопа или пришпиленного к нагрудному карману попискивающего пейджера срочного вызова — вообще ничего, что позволило бы судить о пребывании в медицинском учреждении. Здесь, в Инглмуре, нет врачей и больных, а только добрые друзья и подруги.
Через несколько минут Гейл и Майрон вошли в рекреационную комнату с новенькими столами для пинг-понга, бильярдными столами для игры в пул и столиками для игры в карты. Было видно, что эти предметы никогда не использовались, зато стоявший в комнате телевизор имел довольно потрепанный вид.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала Гейл. — Бекки и Дебора выйдут к вам через минуту.
— Бекки? — спросил Майрон.
Очередная улыбка — еще более широкая, чем прежде.
— Бекки — подруга Деборы.
— Понятно…
С этими словами Гейл удалилась, и Майрон остался в компании шести очень пожилых людей, пятеро из которых относились к лицам женского пола. На стадии дожития сексизм отсутствует. Впрочем, все эти люди имели ухоженный вид, были хорошо и чисто одеты, а мужчина даже носил галстук. И все они сидели в инвалидных креслах на колесиках. У двоих тряслись руки, а двое других что-то бормотали себе под нос. Их кожа напоминала посеревшую от времени побелку, без малейшего телесного оттенка. Одна женщина помахала Майрону тонкой почти прозрачной рукой с просвечивающимися голубыми венами. Майрон улыбнулся и помахал в ответ.
На стене висел плакат со словами, которые можно было истолковать как девиз учреждения.
«Инглмур: живи сегодняшним днем».
Великолепно, подумал Майрон и тут же придумал девиз, который, на его взгляд, больше соответствовал окружающей действительности.
«Инглмур: лучше, чем альтернатива».
«Надо будет записать этот лозунг на листочке бумаги и положить на обратном пути в ящик для отзывов и предложений».
— Мистер Болитар?
Шаркая ногами, в рекреационную комнату вошла Дебора Уиттэкер. На голове у нее по-прежнему красовалась экзотическая прическа — как на фотографии, — теперь это сложное построение из седых волос, которое постоянно подкрашивалось и опрыскивалось лаком-фиксатором, больше походило на конструкцию из фибергласа. В целом же внешность женщины чем-то напоминала образ героя романа «Портрет Дориана Грея» — казалось, Дебора в одно мгновение постарела лет эдак на сто. А еще в ее чертах наблюдалось некое странное подергивание — как у Кэтрин Хэпбёрн в старости. Возможно, так на ней сказывалась болезнь Паркинсона, но Майрон не стал бы этого утверждать, не будучи специалистом.
Интересно, что Майрона позвала по имени вовсе не Дебора, а ее так называемая подруга Бекки, которой было от силы лет тридцать. Она тоже носила обычное платье, а не белую форму сиделки и, хотя в ее лице и повадке ничто не говорило о принадлежности к медицинской профессии, Майрону сразу вспомнилась Луиза Флетчер в роли медсестры из фильма «Пролетая над гнездом кукушки».
Он поднялся с места.
