Ирина Боур - Слёзы Рублёвки
— Как минимум лицензию у банка этого отзовут. Потому как в крови большой денехки те…
'Денежки' он произносил так же, как 'бумажки'.
— Но только ты учти, Витечка, ходу этому всему не будет, если ошибёшься. А тебя — тебя грохнут. Только в нужное время нужному человеку. Чтобы он по должности в том заинтересован был. Потому как на банкире твоём большое хозяйство крутится. Много счетов обрушиться может. И не одних детских садов счета то будут. Сам понимаешь. Потому здесь под какую-нибудь избирательную кампанию действовать надо. Или под репрессивную. Лучше — под репрессивную.
Серебряков пожал плечами:
— Путин — не Сталин.
Тихон перевернулся на живот. На спине корчащимся осьминогом белел шрам.
— А жаль, — протянул он с удовольствием. — Пора тут кое-кого прочистить, пора… Но это не важно, Витя. Есть масса хороших людей пониже. Которые всегда спокойно засыпают, но не всегда удовлетворены, проснувшись. Ибо немало видят вокруг себя собственности, задурно распиханной Чубайсом по близким рукам. Ему близким, заметь, а не этим людям.
— А они хотят и просыпаться удовлетворёнными, — хмыкнул Серебряков.
— Угадываешь. Дело 'Транда' и 'Двух китов' с пуста ли возобновили? Да так разогнали? Там, Витечка, такие чубы трещали, что… И кое-кому не без интереса была бы информация о связях кое-кого нехорошего с нехорошим банкиром. И сам понимаешь, когда оппоненты друг друга пригасят, крайним окажется именно твой недруг. Тем более, что он связан с замминистром финансов. Которого не все достойные люди хотят видеть на его достойном посту.
Тихон закряхтел, снова переворачиваясь.
— Подбрось-ка парку, — велел он.
Виктор плеснул от души. По бане потянуло можжевельником.
Помолчали.
— Но и в этом случае никто не должен связать тебя с той информацией, Витечка, — чуть нараспев продолжил Тихон. — Многие идут к знакомым и друзьям высокопоставленным — и на том палятся. Потому как круг знакомых просто вычисляется. Даже пытать не надо. И про зампрокурора своего — забудь. Он ежели и захочет…
Виктор поморщился. Володька Майоров — человек кристальный. Когда-то, в бытность замгубернатора, вывел своего начальника с коррупцией на чистую воду. И на нары. До сих пор тот экс-губернатор, кажется, сидит.
И друг Володька давний. Не сдаст. На него Серебряков весьма рассчитывал.
Но Тишка махнул рукой на возможные возражения:
— Да знаю я его. Не в том дело. Он без процессуального оформления вообще ничего сделать не сможет. А для тебя это означает только одно: через пятнадцать минут после начала оформления дела карточка твоя будет пересылаться для изучения киллеру.
Ещё помолчали.
Да-а… Виктор уже начинал жалеть, что начал поиски компромата на Владимирского. Планировал попугать в ответ, немного крови попортить… А тут вон какие дела вылезают… С бандитами знается наш Борис Семёныч. Да не с простыми — элитарными! Которые рэкетом и похищениями бо-ольших людей занимаются! Очень расстроен будет президент 'Бакойла', узнав, кто в конечном итоге 'наварился' на похищении его заместителя. И вряд ли станет держать своё расстройство при себе…
— Ладно, — сказал он, тоже переворачиваясь на живот. — Колись, 'пёс войны'. Какую схему предложишь, чтобы вспучилось дело?
Тихон внимательно смотрел на него светлыми глазами.
Потом зашептал тяжело, трудно — неудобно было, но, видно, нарочно принял такую позу 'казак для деликатных поручений':
— Пойдём-ка, окунемся с тобой… после парку-то — самый ништяк! Только тихо…
Виктор удивился внутренне. От кого тут-то, на своей заимке, хоронился его старый друг? От жены своей?
Но привкус опасности уже начал чувствовать и сам.
Тихон бабахнул дверью так, что она едва не слетела с петель. И с весёлым гиканьем — словно ни о чём они и не шептались, а бурно парились, теша себя веничками — ухнул в тёмную, стоячую воду пустого пруда.
Виктор прыгнул за ним.
Ни возле баньки, ни вообще во дворе не было никого. Даже ничьей тени. Лишь в окне дома мелькнуло белое — Кира, жена Тихона, готовила им заказанную лосятину.
Отфыркиваясь, словно морж, казак проплыл до другого берега пруда — убедиться хотел, что ли, что и там никого нет? Затем вернулся баттерфляем — плавать он умел блестяще. И кивнул Виктору на баньку — пошли, мол.
Плеснув парку, наддав веничком, он словно забыл о продолжении разговора.
Серебряков не торопил. К манерам друга он давно привык — ещё в армии. Знал, что сейчас Тихон как раз обдумывает, что и как сказать.
— У тебя за границей есть концы какие в полиции? — неожиданно спросил он.
Виктор задумался. В полиции? Нет, пожалуй. Если не считать штрафов, что он иногда оплачивал, когда на немецком автобане его 'пеленговала' вспышка фотокамеры. Но превышение скорости — неподходящий повод, чтобы завести знакомства с полицейскими.
Разве что Наталью спросить?
— Значит, нет, — констатировал Тихон. — И через журналюг действовать ни к чему. Звона, конечно, получится много… Но нам-то именно процессуальные действия нужны… Чтобы не канули бумахки в яму выгребную…
В общем, так, — продолжил он ещё через полминуты. — У банкира твоего под Мюнхеном бывшая жена живет. Ненавидит его люто. Но сама в драку не кинется. Даже защищать его будет. Потому как на полном от него пансионе живёт.
А вот если полиция у неё эти бумахки найдет… Не все, но самые преспективные…
Так и сказал: 'преспективные'.
— Да чтобы она ещё от них отнекивалась да открещивалась… Да мужика своего защищала, хотя и известно об их трениях…
В общем, Витька, сумма с тебя будет в сорок тысяч. Причём фунтов. Причём фунтами. Заедет на них в Германию один человечек… Хороший. Ваххабит, умаровец. Ох, давно я хотел… ну ладно, замнём. Да и всего остального тебе знать не надо. Просто возьмёт немецкая полиция двух паков. Прямо на квартире старушки. А среди награбленного случайно окажутся интересные русские бумажки. А уж будут за них вербовать твоего приятеля или ход им дадут в рамках борьбы с терроризмом — то нам неважно. Есть внимательные люди, проследят и за тем, и за тем…
Тихон откинулся на спину.
— Кстати, — произнес он, жмурясь. — Ты Наталье своей рассказываешь ле?
'Ле' — это было его фирменным. Вместо частицы 'ли'. Любил этот во многом таинственный, даже для своего прежнего близкого друга Серебрякова, человек играть простого казачка Тишку. Ох, любил!..
— В смысле? — напрягся Виктор.
— Ну, о делах своих, о бизнесе…
— Что я, идиот? Не больше, чем любому гражданскому. Разве что прочёл ей лекцию про историю производства, да пару баек отраслевых рассказал…
О том, что только что хотел поспрашивать у неё относительно выходов на германскую полицию, счёл за лучшее не говорить.
— Вот и не расслабляйся, — посоветовал Тихон, всё так же отстранённо жмурясь. — И про наши здешние темы — даже и думать забудь. Чтобы блеском глаз себя не выдать…
— Ты, Тишка, меру-то знай, — пожестчал Серебряков. — Это мои личные дела, никого не касаются!
— Оказалось, касаются, — пробормотал казак, окончательно впадая в дрёму. — Наташка твоя, оказывается, в лепших подружках у Лариски ходит. Новой жены твоего Владимирского. Много лет. Приблуда она, Наташка эта. Засланная.
И на Серебрякова в упор глянули светлые, стальные глаза…
Х-12
— Витя, здравствуй!
— Привет! — после паузы глухо бухнуло в трубке.
Настя внутренне подобралась.
— Прости, что беспокою, — ах, как хотелось спросить: 'Ты не один'! — У меня к тебе просьба… очень большая.
Лёгкая пауза на том конце.
— Слушаю тебя… — да что он, прямо Штирлиц при разговоре с Кэт при Мюллере!
Короткая злость помогла справиться с волнением.
— Витя, не мог бы ты пару-тройку дней провести у нас в доме? — Чёрт, как бы намёком не прозвучало! — Понимаешь, у меня очень необходимая командировка в Петербург. Не мог бы ты… Ну, на это время посмотреть за нашим Максимкой? Нянечка, конечно, будет, но… Я всё же беспокоюсь. Родительский глаз нужен, сам понимаешь…
* * *
12.
Трубку брать не хотелось. Вот не хотелось и всё! Звонок отвлёк от главного.
От мыслей о Вите.
Точнее, о том, что сказал Антон.
Что ей надо объявить мужу войну. Войну за освобождение себя из-под его власти.
И победить.
Ничего себе, психотерапевт! Это она, значит, с ним договаривалась о возвращении мужа и сохранении семьи! Ничего себе развернул… Особенно, если вспомнить, как в самом начале просил не рубить с плеча и первым делом вообще выкинуть из головы ту шлюшку.
Правда, дальше он говорил про 'превращение войны гражданской в войну империалистическую'. У кого это было, у Ленина, что ли? Там, правда, кажется, наоборот…
Но, в общем, приказ-указ-совет-рецепт доктора заключался в осуществлении нового поворота в борьбе за Витю.
