Юсси Адлер-Ольсен - Женщина в клетке
Мона сидела перед ним спокойная, сложив руки на коленях — белые ручки, скрещенные на черных брюках. Волосы у нее были подстрижены неровно и показались ему короче, чем в прошлый раз, брови — чернее сажи. Все вместе такое, что оробеешь.
Он рассказал о своем обмороке на полях Ларса Тюнскида, надеясь на сочувствие. Вместо этого она сразу взяла быка за рога:
— У вас такое чувство, что в перестрелке вы подвели своих товарищей?
Карл проглотил комок, забормотал что-то про пистолет, который можно было вытащить быстрее, про инстинкты, которые, видимо, ослабли за годы общения с преступниками.
— Вы чувствуете, что подвели товарищей. Я в этом убеждена. В таком случае вы будете мучиться этим, пока не признаете, что события не могли развиваться иначе.
— Все, что происходит, могло бы произойти по-другому, — сказал он.
Она словно и не слыхала:
— Вам надо знать, что Харди Хеннингсен тоже мой пациент. Поэтому я смотрю на эту ситуацию с двух сторон, и мне следовало бы заявить, что этим случаем я неправомочна заниматься. Однако, поскольку нет правил, регулирующих такие случаи, я спрашиваю вас: согласны ли вы разговаривать со мной, зная про это обстоятельство? Вы должны ясно понимать: я не могу распространяться о том, что мне рассказал Харди Хеннингсен, но, с другой стороны, и вы тоже защищены в силу моей обязанности хранить врачебную тайну.
— По мне, так нормально, — неискренне сказал Карл. Если бы не этот пушок на щеках, если бы не губы, которые так и просились, чтобы их поцеловали, он бы сейчас встал и послал ее к черту. — Но с Харди я об этом поговорю, — добавил он. — Между мной и Харди не должно быть никаких тайн, это не годится.
Она кивнула и выпрямила спину:
— Вам когда-нибудь раньше приходилось попадать в такие ситуации, когда вы чувствовали, что управлять ими не в вашей власти?
— Да.
— Когда?
— Да вот сейчас. — И он бросил на нее выразительный взгляд.
Она не обратила внимания. Хладнокровная женщина.
— Что бы вы отдали за то, чтобы Анкер и Харди оставались с вами? — спросила она и тут же подбросила еще четыре вопроса, которые наводили на Карла тоску.
При каждом вопросе она заглядывала ему в глаза и записывала ответы в блокнот. Казалось, она хочет подвести его к самому краю — словно он должен неминуемо туда свалиться, прежде чем она сможет подать ему руку помощи.
Она раньше Карла заметила, что у него потек нос. Затем, подняв взгляд, отметила у себя, что глаза у него подернулись влагой.
«Надо смотреть не мигая, иначе потекут слезы», — сказал он себе, не в силах понять, что шевельнулось в душе. Он не боялся плакать и ничего не имел против, чтобы она это увидела, и не понимал только одного — почему это должно произойти именно сейчас.
— Вы поплачьте, это ничего, — сказала она так по-житейски просто, как мать говорит переевшему младенцу, чтобы отрыгнул лишнее.
Через двадцать минут сеанс закончился, и Карл встал с чувством, что душевным стриптизом сыт по горло. У Моны Ибсен же было довольное лицо; она пожала ему руку и назначила следующий сеанс, еще раз заверив, что последствия пережитой перестрелки вполне поддаются лечению и через несколько сеансов у него все встанет на свои места.
Он кивнул, чувствуя, что в каком-то смысле ему уже лучше. Возможно, потому, что ее приятный запах заглушал его собственный, или потому, что ее рукопожатие было таким легким, ласковым и теплым.
— Свяжитесь со мной, если у вас что-нибудь накипит. Неважно, будет ли это нечто значительное или какой-то пустяк. Возможно, это сыграет важную роль в нашей дальнейшей совместной работе. Тут никогда не угадаешь наперед.
— В таком случае у меня уже есть вопрос, — сказал он, стараясь выставить на вид свои жилистые и, если верить другим, весьма сексуальные руки. Женщины их всегда раньше нахваливали.
Она заметила его позерство и впервые за все время улыбнулась. За нежными губами Моны угадывались зубки белее, чем у Лизы с третьего этажа. Редкостное зрелище в наш век, когда от красного вина и напитков с содержанием кофеина у большинства женщин зубы подернуты налетом, как дымчатое стекло.
— И о чем же?
Карл мысленно собрался. Тут уж пан или пропал!
— Вы уже заняты или нет?
Он сам испугался, как грубо это прозвучало, но было поздно.
— Да, извините. — Он потряс головой, не зная, как продолжать. — Я только хотел спросить, не согласитесь ли вы как-нибудь со мной пообедать?
Улыбка застыла у нее на губах, потом белые зубки спрятались.
— Думаю, вам нужно сперва поправиться, прежде чем пускаться в такие авантюры. И кроме того, следует более осмотрительно выбирать свои жертвы.
Повернувшись к нему спиной, она взялась за ручку двери, ведущей в коридор, а он, провожая ее глазами, чувствовал досаду, пронимающую до глубины души. Черт знает что!
— Если вы не относите себя к категории «осмотрительно выбираемых», — буркнул он ей в спину, — то просто не знаете, какое действие оказываете на лиц противоположного пола.
Она обернулась, выставила руку и указала на палец с кольцом.
— Ошибаетесь, я это очень хорошо знаю, — сказала она и, пятясь, удалилась с поля боя.
А он так и остался стоять, понурившись и осознавая, как только что отличился. Тоже мне, сыщик называется! Он сам удивлялся, как мог упустить из виду такую простую вещь.
Потом Карлу позвонили из приюта «Годхавн» и сообщили, что вышедший на пенсию воспитатель Йон Расмуссен появился на связи и завтра собирается в Копенгаген навестить сестру. Просил передать, что всегда мечтал побывать в полицейской префектуре, поэтому с удовольствием нанесет Карлу визит между десятью и половиной одиннадцатого, если это его устроит. Карл не может ему позвонить, так как этого не позволяют их правила, но может сообщить в приют, если что-то помешает их встрече.
Только положив трубку, Карл вернулся к действительности. После осечки с Моной Ибсен у него в мозгу отключилась связь между двумя полушариями, и сейчас он только начинал собирать все воедино. Итак, к нему должен зайти воспитатель из «Годхавна», уезжавший на Гран-Канарию. Наверное, лучше все-таки сначала получить от старика подтверждение, что он знал мальчика по прозвищу Атомос, прежде чем вести гостя на экскурсию по полицейской префектуре. А вообще все паршиво!
Карл вдохнул поглубже и попробовал выбросить из головы мысли о Моне Ибсен и ее кошачьих глазах. В деле Люнггор набралось множество разрозненных нитей, которые требовалось связать между собой, так что надо скорей приниматься за работу, пока его не начала терзать жалость к самому себе.
Одной из первоочередных задач было показать домработнице Хелле Андерсен в Стевнсе фотографии, которые он привез из дома Денниса Кнудсена. Вдруг ее тоже удастся залучить в префектуру, прельстив экскурсией, которую проводит вице-комиссар криминальной полиции? Только бы снова не отправляться за речку Трюггевельде!
Он позвонил домработнице по домашнему телефону и попал на супруга, который утверждал, что сидит на больничном с ужасной болью в спине, хотя голос его при этом звучал очень бодро. Он так сказал «Привет, Карл!», словно они вместе жили в бойскаутском лагере и ели кашу из одного котла.
Разговор с ним был все равно что встреча с незамужней тетушкой. Как же, как же! Он бы с удовольствием позвал Хелле, кабы она была дома. Да вот беда, она, как всегда, с утра носится по клиентам и вернется только… Ой, надо же! Вон ее машина как раз подъезжает к дому! Ну да, она наконец-то, слава богу, обзавелась новой машиной. Сразу слышно разницу между двигателем в один и три и в один и шесть. По телевизору все правильно сказали, эти «сузуки» действительно всегда оправдывают ожидания автолюбителя. «А ведь здорово бы, понимаешь, если бы можно было продать старый „опель“ за хорошую цену», — продолжал лопотать старый трепач, между тем как на заднем плане уже послышался голос его жены, громко возвещавшей о своем прибытии: «Привет! О-о-оле-е-е! Ты дома? Уже сложил поленницу?»
Повезло Оле, что этого вопроса не слышит никто из социальной службы!
Кое-как отдышавшись и подойдя к телефону, Хелле Андерсен отвечала очень любезно. Карл поблагодарил ее за то, что она третьего дня была так предупредительна в разговоре с Ассадом, а затем спросил, может ли она принять по электронной почте отсканированные фотографии.
— Сейчас? — спросила она, видимо собираясь объяснить, почему это не совсем кстати: — Я тут как раз принесла пиццу. Оле любит пиццу с салатом, а она становится несимпатичной, когда зелень совсем расплывется и потонет в сырной массе.
Через двадцать минут она перезвонила, судя по голосу, дожевывая последний кусок.
— У вас уже открыта электронная почта?
— Да, — подтвердила Хелле. Она обнаружила там три новых файла.
— Откройте первый. Что вы там видите?
