Т. Ричмонд - По ее следам
Зараза, как он мог так со мной поступить?
Легла на кровать, стала пролистывать снимки на телефоне. Повсюду он. Неужели в моей жизни не осталось ни одного уголка, куда Люк еще не пробрался? Одну за другой я отправляла фотографии в корзину. Потом нашла его номер и тоже удалила.
Мне хотелось отомстить, отыграться, и в голове возникали планы, один безумнее другого.
У соседей сверху играла музыка. Где-то захлопнули дверь, зажурчала вода в туалете, из комнат Алекса и Софи доносились приглушенные голоса – к ним в гости пришли их любимые. «Пожалуйста, только не ложитесь спать, – думала я. – Не оставляйте меня одну».
Снова позвонила Мег. Опять без ответа. Да в чем же дело? «Господи, ну что опять случилось?» – поинтересовалась бы она с напускным раздражением. «Мужчинам нельзя доверять», – говорила Мег, и до встречи с Люком я всегда с ней соглашалась. А теперь он сам доказал, что Мег была права. Ненавижу. «Парни приходят и уходят, а друзья остаются с тобой всегда!» – однажды заявила она. Я приползла к ней после очередной ссоры с Беном, и Мег завела меня в дом, включила сериал и сказала: «Все они засранцы, на уме только секс». Потом налила вина, и боль постепенно отступила.
Пару недель назад Бен ни с того ни с сего вышел на связь. Сообщение было вполне невинным: «Как жизнь, рыбина?» Я не стала отвечать – слишком хорошо знаю, куда заводят такие беседы. Но это было раньше, а теперь я трясущимися руками подхватила телефон и набрала короткую эсэмэску.
Люк, скотина, как ты мог? Мы ведь уже накопили денег, хватило бы на залог и за первый месяц аренды. Положили сбережения на общий счет в банке – мисс А. Л. Сэлмон и мистер Л. С. Эддисон – и периодически подсчитывали проценты. Сумма росла, и мы радостно обсуждали «нашу квартиру», которая с каждым днем становилась все реальнее и ближе. Бродили по Уондсуэрту и Ламбету, мрачному Денмарк-Хиллу и даже заходили в ухоженный Пимлико – посмотреть, как живут богачи, – но потом все-таки остановились на Тутинг-Бек, потому что жилье в этом районе было не слишком дорогое и вполне приличное («По богемности не уступает Шордичу», – оптимистично сообщил нам агент). Хотелось найти двухкомнатную квартирку, но против однокомнатной тоже никто не возражал. Лучше стандартная новостройка, чем старый дом с перепланировкой. Желательно последний этаж, чтобы не было шумно. Двухуровневая квартира – однозначно не для нас. Сад – приятный бонус, однако его отсутствие не станет камнем преткновения. Камень преткновения у нас был один. Люк.
Точнее, его каменное сердце.
А ведь теперь можно поехать в Австралию! Эта перспектива вызвала короткую вспышку радости. Мне всего двадцать пять. Заводить семью в двадцать пять – верх глупости, это удел тридцатилетних! Но радость быстро угасла. Какой смысл ехать туда одной?
Стены давили, хотелось на свежий воздух. Обычно в такие моменты я уходила гулять. Бродила по парку и листала ленту в фейсбуке и твиттере, выискивала незнакомцев среди чужих друзей и подписчиков, а потом отправляла им сообщения «Привет, как дела?». Иногда добавляла что-нибудь личное, чтобы меня не приняли за спамера: «Как спектакль?» или «Отличная фотография в профиле, красивое платье». Однажды кто-то из моих случайных собеседников спросил в ответ: «Где ты?» – и я написала: «Стою у пруда в Клэпхем-Коммон и смотрю на воду». На этом разговор закончился. Мег твердила, что переписываться с незнакомцами – это странно. Но мы живем в странном городе: согнаны в кучу, как курицы на насесте, спим бок о бок с посторонними и пишем письма коллегам, сидящим за соседним столом.
Почему ты молчишь, Мег?
– У них никогда не будет такой дружбы, как у нас, – рассуждала она, когда мы еще были подростками. – Кого бы мы ни встретили, за кого бы ни вышли замуж, наша дружба – особенная.
Все стихло, на улице ни одной машины. Я удержалась. Не позвонила, не написала. Стиснула зубы, включила ноутбук и принялась печатать. Попробуем обрисовать ситуацию заголовками, как в желтой прессе. Люк часто использовал этот трюк.
«Девушка выбросила из окна рождественскую елку».
«Девушку охватила привычная отстраненность, будто ее уносило течением».
«Девушка думала, куда исчез ее старый друг лис».
Я не дам ему испортить Рождество. С таким нетерпением ждала праздника, хотелось навестить родных, отведать маминой стряпни, побыть немножко «тетей Алисой». Подростком я мечтала вырваться из этого пригородного болотца, а теперь меня непреодолимо тянет обратно, особенно когда нервы на пределе – домой, домой. В детскую спальню, где мы с Мег проводили долгие воскресные дни, полные ленивой неги; туда, где носились велосипеды и пахло барбекю, где кто-то неумело и фальшиво играл на флейте, где перед компьютерными экранами виднелись силуэты людей; где по вечерам на кухнях собирались семьи, а по утрам на крылечках и мокрых лужайках сидели окрестные коты, дожидаясь, пока их впустят в дом; и малышня, играющая под окнами, звала «Ма-а-ам!» настойчиво и нежно. Что теперь скажут мама с папой? Им нравится Люк. Но они не знают, какой он на самом деле: ленивый, нерешительный, по-мальчишески беззащитный и вспыльчивый. Ах да, новый пункт в этом списке – он патологически неспособен сохранять верность.
Алиса, какая же ты дурочка. Тебя так легко обвести вокруг пальца.
– Мразь! – крикнула я. Стоило на пару минут перестать печатать, как на экране появилась заставка: Люк в солнечных очках, снят с нижнего ракурса. Я вскипела от бешенства: и здесь он! Удалить.
Через некоторое время я перестала читать его сообщения. Прокручивала до самого конца и нажимала красный крестик.
Неужели все закончилось? Полтора года. Греческий ресторанчик на Дин-стрит. Приятель его друга. Одна-единственная фраза от незнакомого человека, которого я вряд ли увижу снова.
Поклялась себе, что не буду ему звонить, не буду писать, не буду плакать и не позволю ЭТОМУ захватить меня снова.
Мне даже удалось выполнить первые два пункта.
Надо печатать дальше. Только подумайте, какая ирония – только что удалила все фотографии Люка и вот, пожалуйста, заполняю ноутбук мыслями о нем. Однако останавливаться сейчас никак нельзя, хотя руки кажутся тяжелыми и непослушными – бледные, бесформенные конечности.
Клише. Сплошные клише.
«Двадцатипятилетняя девушка ненавидит себя. Но Люка Эддисона она ненавидит больше».
На улице тихо, на дороге ни одной машины. Я не звоню ему. И не пишу.
Бью по клавишам неповоротливыми пальцами, и мои сумбурные отрывочные мысли превращаются в черные буквы на экране. Комната кружится, хотя я трезва. Что ж, напиться – это недолго.
Пиши, Алиса, пиши… не останавливайся.
Надо думать о хорошем. Впереди Рождество. А потом февраль и встреча выпускников в Саутгемптоне. Значит, вот каково это – быть несчастной? Так и буду тянуть до тридцати, отчаянно цепляясь за важные даты?
Сообщение от Бена. «Вааааау, какие люди! Когда встретимся?»
Еще девчонкой я часто воображала себе любовные драмы, будучи уверенной, что без них невозможно стать настоящей женщиной. Даже сочиняла стихи, переполненные возвышенной чушью. Реальность оказалась совсем другой: разрываешься между ненавистью и любовью и увязаешь в мелочах – надо ли отключать телефон, что говорить коллегам, если они спросят про Люка, и что делать с билетами в театр «Глобус» на следующий четверг?
Люк Эддисон – лжец.
Новое слово дня. Лжец. Сволочь. Или Прага. Предательство. Или наивность. Огромный выбор.
Пожалуй, я на время перестану вести дневник.
Лучше бы он умер. Лучше бы я умерла.
Мег так и не перезвонила.
«Буду в твоих краях в начале февраля. Целую!» – написала я Бену. Вот и новый кавалер нашелся. Секундное удовлетворение от этой мысли быстро увяло от легкого чувства вины.
За окном было совсем тихо – так тихо, как бывает в городе ночью. «Здравствуйте, старые друзья!» – сказала я вслух, приветствуя ночь, тишину и усталость, давившую на веки. Записывать это не было сил.
Вот последняя строчка на сегодня:
«Если я не переживу разрыва, Люк об этом пожалеет».
* * *Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 7 сентября 2012 г.
Ларри!
Я сделал открытие – не во сне и не в пылу работы посреди ночи. Ни грома, ни молний, ни хора небесных ангелов над головой. И обстановка была обыкновенная, никакого величия: просто выгуливал собаку в парке. Мое грандиозное прозрение случилось в весьма прозаических обстоятельствах. Убийство.
Видишь ли, теперь я знаю, что случилось с Алисой. Неожиданный, ошеломительный прорыв. Полагаю, именно это ты испытал, когда наткнулся (ох, извините, сэр, я не хотел умалить ваши заслуги: ваше открытие было основано на тщательных многолетних исследованиях!) на теорему Гутенберга. Просто вспышка вдохновения – и прости, что использую это слово по отношению к собственной скромной персоне. Вряд ли я снова достигну таких же высот.
