Игорь Галеев - Калуга первая (Книга-спектр)
- Кузьма, дочь, Ксения, люди! Я не написал ни одной книги. Я себя обманул. Расскажите, что понял Яков?
- Леня, - услышал голос Кузьмы, - ты думал, что я тут лежу, а вот всего лишь побелел. Но тебя иначе как выманишь?
- Ну ты даешь, - покраснел, прикасаясь к его белой голове, - шуточки у тебя.
- Главное, что все хорошо и мы встретились, - Кузьма пожал руку.
- Здравствуйте, Ксения Батьковна, здравствуйте все. - На деревянных ногах подошел к стулу. - Ну, где, дочка, твой рыцарь, этот? - и указал пальцем на голый череп Максима.
- Нет, - рассмеялась Леночка, - это Герострат, - Максим покрылся пятнами. - Вот он!
- Алексей! - протянул руку Копилин.
- Хорош, - промямлил, - дайте мне чаю, а то сейчас удар хватит. Ах, Кузьма, Кузьма!
И качнуло, когда вновь увидел себя опустившимся на колени.
* * *
Когда Копилин вернулся из Америки, напобывался там, где душе хотелось, то оставил за океаном самого себя - петь песни и продолжать судьбу, а сам, избавившись от прежних комплексов и возрадовавшись пробудившейся отчизне, попал под влияние Кузьмы Бенедиктыча и решил написать нечто потрясающее и раскрывающее механику бытия. Тем более, он переписывался с Копилиным за океаном, и тот сообщал, что женился и доволен ходом своей жизни. Копилин отвечал ему примерно также. На самом деле у него были проблемы. И никто не мог знать: поймет он когда-либо, что механика бытия давно не существует вне человеческого сознания, что и саму её создает разум, а создав, постигает, чтобы приобрести ещё более творческое сознание. Никто этого не мог знать, потому что само человечество находилось тогда в эмбриональном состоянии и, естественно, не могло само себя ни создать, ни уничтожить. Вот и Копилин долбил и долбил скорлупу развития, чтобы когда-нибудь встать перед самым грозным испытанием: познать основы жизни, и понять, что они являются лишь частью целого. И если он сможет пережить это испытание здесь или за океаном, то приобретут ли они оба на той божественной высоте познания избавление от ощущения бренности существования и свободу от ностальгии по вечному присутствию, когда, возможно, потребуется реализовать свою сокровенную мечту одним лишь поступком, закрывающим двери в этот мир приобретенных ощущений и полезных смыслов?
И водил Копилин искусанной ручкой по бумаге, оплодотворяя пространство искорками сознания:
"Так были ли те давние времена, когда в художниках видели богов и поклонялись им, как богам, принося в жертву свою невежественность и убогость? А ведь это они, никогда не находящие среди большинства признания, создавали то, на чем и поныне держится чистота человечества. Это они избавили нас от грубого труда и дали нам возможность увидеть землю с высоты. Мучаясь и сгорая, они вели нас к вершинам мудрости и красоты, где и поныне витает вечная неслышная музыка."
- Нет, - поднялась Лена, - с этого нельзя начинать роман!
Копилин отложил ручку и, ожидая, следил, как она ломая пальцы, вышагивала по комнате.
- Понимаешь, я родила тебе будущее, гения, и ты представь, как он примет на себя отвергнутые всеми терзания.
- Постой, - сказал Копилин, - а не подойдет ли это начало?
"Все видели, как плачут дети. Характерно, что у них есть потребность реветь, несмотря но то, сыты они или нет, выспались или хотят спать. Их что-то мучает и гложет, как мучает и гложет взрослых какая-то тоска, желание пострадать. Что означает детский крик? Говорят, человек рожден для мук. Нет, просто не будь страданий, невыразимости чувств, этой телесной немоты, неудовлетворенности, непокоя - человек не стал бы человеком. Страдания, муки - это движение эволюции. Это для того, чтобы шел и шел по дороге познания, очеловечивания и совершенства. Добро вычленяется из зла, и одного страдание озлобляет и разрушает, а другого возвышает и делает добрее. Была бы цель впереди."
- Ты слишком аналитичен, - сказала Леночка, это отпугивает. Не лучше ли тебе писать и петь песни. Все с ума посходили с этими романами.
- Какой к черту роман! - закричал Копилин. - Одно название осталось. Я желаю помочь самому себе оформить образы и мысли. И никаких общественных мнений возбуждать не собираюсь, как твой папочка!
- Тогда начни, как Веефомит, - обиделась Леночка, - в 2030 году наш сын Кузьма Алексеевич выкинул фортель.
- И начну.
- И начни.
- И начну! - сел Копилин.
- Леш, ты так давно меня не целовал...
- Тебе уже сколько лет, Лена? - возмутился Копилин. - Я же тебе говорил вчера, к какому пониманию я пришел.
- Да-да, цель одной половины человечества - импотенция, а другой половое сумасшествие.
И я принадлежу к первой, - сказал Копилин, ощущая себя идиотом, разве мы плохо с тобой живем, Лен?
- И теперь ты, - у Леночки в глазах появились ехидные искорки, постигаешь свободную мудрость. Уж ты бы лучше, как Веефомит.
- А что Веефомит?
- А это ты у него спроси, если он тебе скажет.
- Нет, ты договаривай, раз начала.
- А ты видел у него бак? Эх вы, лучше бы у Кузьмы Бенедиктовича поучились. Ему и человечество не чуждо и выше низости он. Потому что...
- Ну иди, иди! - стал выпихивать её из комнаты Копилин, - иди к своему старикашке, плевать мне, что там у него.
- Нет, - упиралась она, - я сначала скажу. Потому что он никогда не сходит с ума из-за идейки, какой бы великой и мучительной она не была, потому что в голове...
Копилин вытащил её за дверь на лестничную площадку. Но она успела прокричать:
- Потому что в голове он свободен и чист, вот попробуй, научись этому! Это посложней твоей импотенции, тьфу!
Дверь хлопнула, она села на ступеньки и задумалась. И все соседи были на её стороне.
- А бак, - высунулся из-за двери Копилин, - есть и у твоего папочки, и у Кузьмы Бенедиктовича, у каждого второго, и даже у философа я видел, вот так!
Он запер дверь на ключ. Она рассмеялась и сказала:
- Копилин ты мой милый, ну что ты за умница и чудак! Слышишь, дурачок, мы же с тобой давно старички, а все обижаемся друг на друга.
Мир засиял, и его разноцветные кубики выстроились в её сознании грациозным неповторимым дворцом. Она сказала: "Пусть себе пишет все, что хочет", - и улыбнулась, увидев маленького Кузю, поднимающегося по ступенькам.
* * *
Для многих до сих пор остается загадкой, как воспринимал своего сына Раджика Бенедиктыч. В те старинные времена обычно очень уважительно относились к свои детям. И Кузьма Бенедиктович не был исключением. А для меня беззубость Раджика всегда представлялась мутационной. Заглядывая в его пустой рот, я понимал, что он - чистое, почти абсолютное добро, неспособное защитить себя от всяческих соблазнов.
Он доверчив, это бесспорно. Но не значит, что глуп. Ему трудно жить, этому милому Раджику. Особенно часто он попадал в нелегкие ситуации раньше, когда зла было гораздо больше. Один только случай.
Шел он по городу, видит Егоровну...
Нет, лучше другой, более типичный. А случай про Егоровну в голове так и вертится. Как глупая мелодия привязался и вертится. Раньше я думал, что такая вот банальная навязчивость оттого, что я сам банален. И комплексовал. До тех пор, пока мы с Бенедиктычем не поднялись ещё на один уровень сознания. И появилось вот такое понимание жизни: действительность и есть банальность, та самая привязавшаяся мелодия. Но вот, бывало, идешь, а в голове: "Я буду долго гнать велосипед..." Что за велосипед, куда гнать, какого черта! Но дурацкая мелодия опускает и опускает тебя до шизокрылого велогонщика. И необходимо резким усилием воли сбрасывать с себя эту присосавшуюся тупость. Но это было раньше. Теперь же никакой воли не требуется. Велосипед так велосипед. Гонишь его, крутишь педали, ибо эта мелодия звучит в ограниченном слое, под которым развернулся новый, и верхний служит лишь одним из видов сырья для нижнего, ширмой, за которой никуда не нужно гнать велосипеды, где вообще никакие средства передвижения не нужны.
Так вот: действительность и есть банальность, глядя на которую раздражаешься, как от пустой привязчивой мелодии. Но если основательно потерпеть и подрасти мозгами, то будешь смотреть на нее, на всю эту банальную жизнь, и не раздражаться, потому что увидишь не эту плоскую реальность, а тысячи жизней - угасших, произрастающих из неё и соприкасающихся с ней. Словом, где-то рядом с банальной мелодией зазвучит иная музыка и захватит все чувства и помыслы полностью, и шагая по конкретной местности, можно будет идти среди звезд. Так-то.
А теперь, показательный способ случай Раджиковой доброты. Он мне сам рассказывал, как после женитьбы нашел у Зинаиды тетрадку - дневник, где она обращалась к своей первой любви Андрону и где после долгих уверений в любви рефреном звучали слова: "я стала не твоей, прости, милый, я стала не твоей" и так далее. Убивалась очень она. Страшно убивалась. Раджик сказал: "глупая совсем была". И жалел её как мог.
Но где в этой истории зло? Фаталистически и генетически - в нежелании молодой девушки сопротивляться нравам, когда среда способствовала скорым связям. И практически - в использовании мужчиной ситуации, заведомо наносящий ущерб нравственному состоянию общества посредством унижения достоинства молодой личности. Впрочем, я не специалист. Это наши юристы так тогда выражались. Главное, что зло налицо: порождение душевного мазохизма и упоение нестандартным поступком.
