Анатолий Степанов - Привал странников
— Ты ничем не мог мне помочь, Саня.
— Зато Владлен тебе помог!
— Помог, — согласился Владлен. — Разве не так?
— И мне помог тоже! Изящно обосрал с головы до ног!
— Не тебя, а ваши порядки.
— Трепотня и демагогия эта ваша статья! — раздраженно закончил Смирнов.
— Зато Алик будет в порядке, — не опровергая его, отметил Владлен. Помолчали все, понимая, что после такой статьи у Алика действительно все будет в порядке.
Греков поднялся:
— Ну, мне пора. Алик, будь добр, проводи меня немного. Мне тебе пару слов надо сказать.
Они Шебашевским вышли к Ленинградскому шоссе и мимо автодорожного института направились к метро "Аэропорт".
— Спасибо, — выдавил наконец из себя Алик.
— Не за что! — легко отмахнулся Владлен и добавил: — А у меня к тебе маленькая просьба…
— Излагай. Я теперь тебе по гроб обязан.
— Ничем ты мне не обязан, — сказал Владлен. — А я тебе буду по-настоящему благодарен, если ты захочешь выполнить мою просьбу. Как ты знаешь, с понедельника я начинаю сдавать экзамены на вечерний юридический. Конечно же, меня примут. И я уверен, что историю там, устную литературу я сдам легко. Но вот за сочинение немного опасаюсь. А хотелось бы нос утереть всем, чтобы со всеми пятерками…
— Хочешь, чтобы я сочинение написал? А как?
— Раз плюнуть, Алик. На листке фотографию переклеим, кто там разбирать будет! А сочинение пишут всем кагалом, вечерники всех факультетов. Человек триста. Пойди там разберись. Это будет ровно через неделю, в следующую пятницу.
— Сделаю, Влад, — заверил Алик.
— Помни, за мной — не пропадет.
Они пожали друг другу руки, и Владлен спустился в метро.
Алик вернулся в сильно прокуренный уют приоровского дома. Лешка, как мог, подтренкивал на гитаре, а Саня, Виля и Костя, расплывшись по громадному дивану, громко и хорошо пели:
Выстрел грянет,
Ворон кружит.
Мой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
Кружится, клубится.
А кругом земля дымится,
Родная земля.
Эх, дороги
Пыль да туман.
Холода, тревоги,
Да степной бурьян.
В следующую пятницу Алик благополучно написал грековское сочинение, а в субботу ехал в подшефный колхоз, в деревню Дуньково, направленный туда рассудительным начальством, которое твердо знало, что он герой-то, конечно, герой, но лучше ему пока быть подальше.
Скверное это дело, — пить водку в кузове грузового автомобиля на полном ходу. Из горлышка еще так-сяк, но Алик не умел из горлышка. Кричали девчата, и ребята из цехов.
— Александр Иванович, просим, Александр Иванович, давайте!
Машина шла по сравнительно ровному Волоколамскому шоссе, но шатало таки порядочно: горлышко три раза опасно ударилось о край гладкого стакана, вызвав тонкий и веселый звон. Алик опрокинул стакан в себя, и водка пошла под язык, в нос, по углам рта и — частично — в горло. Непопавшее туда он жевал и заглатывал. Он страдал и плакал.
— Летят утки, летят утки…
— …Да два гуся, — запели девчата из типографии. Отходили на конус большие леса вдоль дороги, было пасмурно, отлетая, вяло пролетали галки, а где-то далеко летели утки и два гуся! Алик пробрался к кабине — поближе к девчатам — и стал подпевать. Он сейчас любил всех девчат, но подсел к хорошенькой блондинке Асе.
— Пьяненький, — тихо сказала Ася. Песня кончилась, и девчата заговорили. Поэтому Алик ненавязчиво прижался к теплому Асиному боку. Ася нерешительно пошевелилась. Тогда он обнял ее за талию, и она сразу же громко сказала:
— Ох, девочки, колхоз этот мне совсем уж не нужен. Колька на неделю приехал, Клава. Ты его знаешь? — крикнула она в угол. — А я — на месяц в колхоз загремела. С кем теперь погуляешь в удовольствие.
Она стремительно обернулась к Алику, он увидел ее удалые глаза, заробел и убрал руку. Она отвернулась, и он опять обнял ее за талию. Уставшие от дороги и водки, все замолчали. Алик положил голову на Асино плечо и стал подремывать. Изредка встряхивало, и тогда он виском ударялся о какую-то костяшку из худенького Асиного плеча, от которого пахло бедным жильем и большой семьей.
— Через десять минут на месте! — громогласно объявил рыжий Тимка из электроподстанции. Зашевелились все.
— А где мы здесь жить будем? — спросила Ася, еще раз резко, на мгновенье обернувшись к Алику. Шутила, видно, с ним.
— Это ты у председателя спросишь, — ответил Тимка.
— Я спросил сегодня у менялы,
что дает за полтумана по рублю:
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное "люблю".
Ася замолкла.
Та, что звалась Клавой, попросила:
— Ася, дальше.
А Тимка мрачно сказал:
— Меняла — председатель ответит тебе по-русски кратко. Большой барбос.
Машина въехала в село Буньково и вскоре остановилась. Все еще сидели по лавкам, когда через борт заглянула в темный кузов хитрая славяно-азиатская харя.
— А что это за рожа? — басом поинтересовалась Ася.
— А это председатель, — тонким голосом ответил Тимка.
Председателева харя добро заулыбалась, съежилась от искусственной радости и произнесла:
— Сразу видно: москвичи приехали. Рад приветствовать!
— Тимофей, ты? — обеспокоился председатель.
— Ребята, он ласковый! Значит, придется лес возить, — догадался Тимка.
— Я, родной, я. — Тимка перегнулся через борт, снял с председателя кепку и трескуче поцеловал его в лоб. Председатель вырвал кепку и удалился.
По домам всех расселяла молчаливая и деловая бригадирша. Рыжий Тимка из электрической подстанции бросил свой мешок и убежал. Алик с дотошностью устраивался. Устроился, и стало скучно. Но тут же явился Тимофей и, мерцая воспламененным от беготни лицом, обрадовал:
— Пиво в чайную завезли. Свежее.
В чайной пахло конской мочой и ногами. Толкая рифленые ватные сапоги, Алик и Тимка пробились к стойке. Светло-желтая струя долбила кружки. Мужики зачарованно глядели на струю.
— Два по сто и четыре кружки, — сказал Алик.
— Споловиним, — присоветовал Тимка. Отпили по пять-десять и запили пивком.
— Хорошо, — отметил Алик.
— Зачем тебе Аська? — спросил Тимофей.
— А я знаю? Я — доктор? — Алик отвернулся и посмотрел на соседний столик. За тем столиком в окружении односельчан в голубом пиджаке и серых брюках сидела невыразимая местная знаменитость — олимпийский чемпион по штанге в легчайшем весе, карманный такой паренек. Он угощал своих и рассказывал о прекрасной, заграничной жизни.
— У нее парень есть. Мой приятель, — расхрабрился Тимка.
Алик поднял стакан с остатками водки и обратился к столу чемпиона:
— Выше знамя советского спорта.
Чемпион долго смотрел на Алика неразумным взором и медленно поднимал стакан. Поднял, наконец, выпил и направился в стойке, которая была чуть ниже его плеч.
— Доня, три по сто! — приказал чемпион, но парень, очередь которого подошла, легонько отстранил чемпиона от стойки. Высокий легкий координированный парень — горожанин.
— Ты знаешь, кто я? — сурово спросил чемпион.
— Знаю, — спокойно ответил парень. — В очередь вставай.
— Знаешь, а не уважаешь! — укорил чемпион.
— Пьяного — не уважаю.
— А если я тебя пополам разорву?
— А если я тебе по шее?
— Да, молодежь пошла… — огорчился чемпион и стал в очередь из трех человек.
Наблюдавшие за жанровой сценкой Алик и Тимка успокоились и приступая после водки к пиву, вальяжно поменяли позы.
Нога Алика ткнулась под столом во что-то мягкое. Что-то мягкое заворочалось под столом.
— Собака, что-ли? — удивился Алик.
— Черт его знает. Может и телок, — философски заметил Тимка.
Грязная рука снизу откинула край клеенки. Противоестественное рыло возникло из-под стола.
— Ребятки, — слезно сказало рыло, — оставьте пивка хлебнуть.
Ах, танцы на шоссе! Баянист запрокидывал голову и наяривал вальсы, фокстроты и танго. Наяривал до того однообразно, что трудно было разобрать, где вальс, где фокстрот, где танго. Местные рослые девчата в цветастых и темных пиджаках, открячив зады, трудолюбиво и истово исполняли все танцы. Подружка с подружкой. Мелкие по сравнению с москвичами парни, терпеливо щелкали семечки — ждали своего послетанцевого часа. Каждые три минуты на танцы набегали два ослепительных огня: на Москву мчались молоковозы. Не прекращаясь, танцы сваливались на обочину.
Алик в конце концов затосковал. Потрещав в кармане бумажками, он подозвал Тимку.
— Тима, чайная еще работает?
Ничего-то не надо было объяснять Тимке. Сокращая разговор, он предложил:
— Давай половину, сбегаю.
Алик беспокойно ждал его, когда подошла Ася.
— Александр Иванович, потанцуем!
Они прошлись в прыгающем фокстроте. Ася смотрела на него, как хозяйка.
