Лариса Соболева - Гробница вервольфа
18
Ночь – лучшее время для работы, когда нужно сосредоточиться и уйти в далекий от реальности мир, хотя это было вынужденное бодрствование, потому что не спалось. Казалось, стоит довериться ночи, а ОН возникнет из пугающей темноты – бесшумный и беспощадный. София в своей квартире и с Артемом чувствовала себя в безопасности, но, случалось, неясные звуки снаружи заставляли учащенно биться ее сердце и гадать: не ОН ли бродит где-то поблизости? Поэтому уснула София лишь с первыми лучами солнца, которые рассеяли страхи, дали возможность доверить себя во сне свету. Но ненадолго.
На сей раз Артем довел ее до дверей палаты, где лежал Борис, и подождал. Вернулись в машину без приключений. София озиралась по сторонам, прошептав:
– Мне чудится, он везде.
– Здесь его нет.
– Откуда такая уверенность? – нервничала она.
– Он вменяемый, соображает, что второй раз появляться в больнице нельзя. Думаю, затихнет на время, как делал раньше.
– Давай подумаем, где он еще может появиться, и нарочно туда пойдем. Я больше не могу так жить.
– Надо вспомнить, где ты чаще всего бывала с того времени, как успешно помогла ему бежать.
– У папы один раз, потом не ездила к нему именно из-за этого Людоеда, чтобы он не узнал адрес и не навредил отцу. Ну, в парке бывала… с тобой тоже. По улицам ходила. Со знакомыми не встречалась, не до них.
– Еще походи одна. Я буду рядом, не бойся. И не раскисай, он на это рассчитывает.
И София пошла «ходить», ходила, ходила с тупым упорством, сжимая в плаще небольшой кухонный нож, который брала с собой (пистолет так и не купила, а надо было бы). Ходила до тех пор, пока не подъехал Артем и не открыл дверцу машины:
– Садись, на сегодня хватит, ты уже шатаешься.
Изможденная София тяжело опустилась на сиденье и… заснула. Вот так сразу: прикрыла веки и провалилась. Если бы не затекла половина тела, она бы не очнулась, но, открыв глаза и встретившись с темнотой и теснотой, испугалась:
– Господи, где я?
– Стоим уже час у твоего дома, – сказал Артем.
– Час? А почему стоим?
– Ты заснула, я не будил.
– Спасибо. Пойдем? Есть хочется.
А она прекрасно отдохнула, несмотря на неудобство позы, даже повеселела. Артем помог приготовить ужин, София накрыла стол на кухне, зажгла свечи, поставила бутылку вина:
– По-моему, нам не помешает выпить.
– Я только за, – поднял вверх обе руки Артем.
Разговорились. Он увлекательно рассказывал об охоте – оказывается, он гоняется не только за маньяками, но и за дичью, хобби у него такое. А рос в деревне, там же живут его родители.
– Я профессиональная гончая, – пошутил он.
– Мне бы тоже хотелось пострелять дичь.
– Хм, забава далеко не для женщин. Ты не знаешь, как кричит раненый заяц? Моя сестра однажды услышала, бросила ружье и побежала. Мы ее догнать не могли.
– А мне кажется, я бы не испугалась. Мои прабабушки сто лет назад отлично управлялись с ружьями и лошадьми.
– Тогда не проблема, как-нибудь возьму тебя на охоту.
– Если сохранишь мне жизнь, – улыбнулась София.
– Постараюсь, – отпивая вино, хмыкнул Артем.
Что-то бродило между ними трепетное и щемящее, но при том почему-то неловко было смотреть в глаза. Или так: не хотелось прочесть во взглядах друг друга потаенный смысл неловкости. Нет, не то… Смысл ясен, оттого и берет смущение, потому что тяга очевидна с обеих сторон, и стоит чуть-чуть кому-то сделать навстречу один шажок… О боже, она же писала об этом – Марго и Суров на дереве. Как похоже! И что? Что дальше?
– Я прокурил тебе всю квартиру, – сказал Артем.
Да, лучше разговаривать, это отвлекает.
– Не переживай, Борька тоже курит. Знаешь, столько слышала о предчувствии, когда человек предвидит ту или иную ситуацию, а у меня данная часть человеческих способностей отсутствует. Я его не чувствую.
– Потому что он не посылает импульса. У него нет страстей, колебаний, страха. Его боятся, и он это знает, власть его над людьми кажется ему безграничной, поэтому он хладнокровен, вот твоя интуиция и не «ловит» его.
Как ей в голову пришло тогда, в книжном, что он бандит? Нелепо.
– У тебя зеленые глаза, – констатировал он.
– В папином роду у большинства женщин глаза зеленые, как у бабушки Марго. Она была необыкновенная… Я о ней пишу… повесть или роман – не знаю. Что получится.
Рука Артема опустилась и легла рядом с ее рукой. Сейчас что-то будет… София встала:
– Я пойду.
– А я покурю.
До двух ночи она просидела за ноутбуком, но написала мало – не шло, отвлекалась. Ну, бывает. И бывает со многими: накатит, обдаст порывом влечения, а потом все проходит. Поэтому нельзя допускать…
Ее привлек скрежет, словно по стеклу проводили железом. Невольно она перевела глаза на окно.
Галлюцинация! От переутомления.
София зажмурилась и вновь раскрыла глаза. Галлюцинация не исчезла. Она видела лицо в окне – нечеткое, укрытое ночной пеленой, но… Нет, так не бывает! Нежный взгляд, тонкий нос, улыбка Будды… Не может быть! ОН?!
София закричала, закрыв ладонями лицо.
Нападение«Шарлотта была подавлена. Забравшись на кровать с ногами, она остановила потухшие глаза на гостье.
– Я не спрашиваю, почему вы не проводили мать, – садясь в кресло, мягко сказала Марго. – Но почему не пришли на поминальный обед?
– Не могла. Мне так тяжело… Не покидает мысль, что во всем виновата я.
– Полноте, виноват тот, кто убил вашу матушку, а не вы.
– Вы ничего не знаете, потому так говорите.
– Я все знаю. Мне рассказал профессор, что вы не можете жить при свете дня. – Все же упрек слетел с уст Марго: – Почему вы не сказали Мишелю?
Шарлотта сжалась, потупив глаза, и с трудом выговорила, очевидно, чувствуя себя обманщицей:
– Вы пришли укорять меня?
– Отнюдь. Женское любопытство, не более.
– Тогда отвечу: я не верю. Когда я была маленькой, слушалась всех. Мне велели не выходить днем из дома, потому что, говорили, я могу умереть, мать закрыла наглухо все окна. Я привыкла к темноте. А когда выросла, у меня появилось много вопросов, на которые никто не хотел отвечать. Мать ограничивалась словами «так надо». Что я могла поделать? Лишь отгородиться от них. Нашла радость в книгах и пении, мать учила меня игре на рояле. Я сама выбрала ночь, чтобы не встречаться с ними. Да и столь ли уж важно, когда ты живешь – днем или ночью? Жизнь и без света прекрасна.
– Все же почему вы не верите?
– В моей жизни появился Михаил Аристархович. Он не похож на тех, кого я знала, но мать мне напомнила о препятствии между нами, что я не такая, как он. Разумеется, не такая: я женщина, а он мужчина. Припомнив нашу жизнь в доме без праздников и людей, я заподозрила, что все разговоры о моей болезни… выдумка, что все наоборот – по каким-то причинам, мне неизвестным, прячутся мать и остальные. Я подумала: возможно, она совершила страшный проступок в молодости, что и вынудило ее скрываться.
– А сейчас, когда ее нет, что вы думаете?
Шарлотта пожала плечами, ниже опустив голову, должно быть, ей было стыдно за дурные мысли о матери. Словно подтверждая это, она, давясь слезами, произнесла:
– Как же я могу верить им? Ведь так не бывает, чтобы человек не мог выходить, когда ему вздумается. Я нигде, ни в одной книге такого не встречала, а там пишут про все на свете.
Наверное, девушка стояла перед неким барьером – у нее, похоже, появилось желание удостовериться на собственном опыте, поражена ли она на самом деле этой странной болезнью. Марго понимала: заниматься подстрекательством, мол, возьмите да и выйдите из дома, хотя бы когда встает солнце, – подло. В отличие от Шарлотты графиня не сомневалась в правдивости рассказа де ла Гра. Да и герцогиня не стала бы держать дочь взаперти, будь все по-другому.
Шарлотта подняла голову, в ее глазах отпечаталась паника:
– А коль про мою болезнь правда, то… как посмотрит Михаил Аристархович?
– Он знает, Шарлотта.
– Знает? – вздрогнула девушка. – А со мной не говорил…
– Очевидно, для него ваш недуг не имеет значения, – с чуть заметным огорчением сказала Марго. Нивелируя случайно прорвавшееся отношение, она пересела на кровать и тоном заговорщицы сказала: – Оставим это. Не могли бы вы рассказать о ваших родственниках? А то боюсь попасть впросак, не зная людей. Вдруг я их чем-то невзначай оскорблю и даже не догадаюсь.
– О ком именно вы хотите знать?
– О кузене и дяде. Еще о де ла Гра.
– Мне не нравится де ла Гра.
– Отчего же? Он воспитанный и галантный человек.
– Не знаю. При его появлении… мне становится не по себе. Смотрит на меня как волк, заставляет пить всякую гадость. Почти не разговаривает со мной.
Марго применила тактику сплетницы – лукаво улыбнувшись и приставив губы к уху девушки, прошептала:
– А по мне, так он влюблен в вас.
– Де ла Гра? Да что вы! Он не умеет любить. Он педант и нудный, а такие любят только самих себя.
