Екатерина Лесина - Кольцо князя-оборотня
– Я ж еще тогда говорила, что ты не виновата, что самолеты падают, а Толик сам захотел улететь. Ты ведь не виновата, что он купил те билеты… Ну, Стась, ну не сердись.
– Я не сержусь.
– Она не сердится, – пробурчал Альдов. – Но нам пора.
Возражать Машка не осмелилась, Егору вообще возразить сложно, уж я-то знаю. Старая подруга осталась в кафе в компании песочного торта, холодного кофе и теплой минералки, наверное, она обиделась, но мне не было дела до ее обид. Не нужно было лезть в прошлое, не нужно было слушать Машкину трескотню и уж точно не нужно было вспоминать.
Егор тащил меня за собой, я чувствовала, как он злится, кипит, подобно старому вулкану, который почти созрел для того, чтобы выплеснуть лаву-раздражение. Странно, но его злость действовала на меня отрезвляюще, благодаря ей я снова начала соображать. В конце концов, ничего страшного не произошло, Машка не сказала ничего такого, чего бы я не знала. И Альдов, скорее всего, тоже в курсе, небось его служба безопасности в первый же день собрала полное досье на меня, а если не в первый, то во второй точно. Или когда паспорт делали, или когда он свой план придумал, чего теперь злиться.
На стоянке Егор вдруг повернулся и резко дернул на себя, и я врезалась в него, это почти то же самое, что врезаться в гору, только моя гора мягкая и теплая и еще пахнет чем-то таким, успокаивающим, от этого запаха на глаза наворачивались слезы и не исчезали, а я не моргала. Нужно сделать шаг назад, один-единственный шаг, и тогда запах пропадет, а следом за ним пропадут и слезы, но вопреки здравому смыслу я продолжала стоять, уткнувшись носом в Егорову куртку. Пусть он сам оттолкнет, он просто обязан оттолкнуть, его ненависть надежна и предсказуема, но вместо этого Альдов лишь сильнее прижал меня к себе, и, не выдержав, я разревелась.
– Ну, тише… Тише… Все хорошо… Все нормально… – Он гладил меня по голове и шептал какие-то глупости, которые положено шептать, когда кто-то плачет, лучше бы он орал и топал ногами, тогда я бы разозлилась и успокоилась.
Мне хотелось сказать ему что-нибудь такое, чтобы он снова стал собой, но я продолжала реветь, а он продолжал успокаивать и успокоил. Слезы высохли, но я так и стояла, прижавшись щекой к гладкой коже, прислушиваясь к тому, как где-то в глубине горы бьется сердце. Мне было хорошо и стыдно.
– Ну, успокоилась? – поинтересовался Егор. Не буду отвечать, буду просто стоять, пока он не одумается и не вспомнит, кто я такая и как со мной нужно разговаривать.
– Стася, посмотри на меня.
Я подчинилась, подняла голову и растворилась в его глазах. Оказывается, у Альдова глаза цвета молочного шоколада, теплые и добрые. Он не имеет права заглядывать в меня этими шоколадными глазами, он не имеет права обнимать меня и говорить, что все хорошо, когда все плохо. Он – единственная постоянная величина в моей жизни, а постоянная величина не должна изменяться.
Жаль, что постоянная величина не знала о моих мыслях, Егор осторожно, словно опасаясь нарушить несуществующее равновесие, погладил меня по щеке. Пальцы у него шершавые, и кожа потом долго горела от их прикосновения.
– Почему ты не сказала?
Я лишь молча пожала плечами, говорить все еще было тяжело, я боялась, что стоит открыть рот, и слезы вернутся.
– Авиакатастрофа?
Я кивнула. Авиакатастрофа. Самолет-птица. Синее-синее небо, черное поле и льнущие к земле крылья, машины и люди, люди и машины.
– Муж?
Снова кивок и снова воспоминания. Толик, который убеждает меня не волноваться, он обещает позвонить сразу, как долетит, и небрежно целует в щеку на прощание. Мы уверены, что расстаемся ненадолго, я уже приобрела билет на следующий же рейс, и… Билет мне потом обменяли, и я вернулась в пустую квартиру к мертвым цветам и живым воспоминаниям.
Охотник
Альдов, наверное, в тысячный раз проклинал себя за то, что связался с этой ведьмой и ее проблемами. А еще за то, что просто не увел ее из магазина, чего проще – цыкнуть на подругу, которая вылезла неизвестно откуда, и забрать Анастасию. Так нет же, захотелось посмотреть, какая она на самом деле, когда не притворяется и не играет в свои колдовские игры, и Егор смотрел. Подруга, похожая на суетливую рябую курицу, которая все никак не определится, куда бежать, и квохчет, крутится на одном месте, бестолково взмахивая пухлыми руками-крыльями, болтала. Анастасия слушала, склонив голову набок, и улыбалась, не как обычно, ехидно и с вызовом, а нормально, как улыбаются лишь близкому и родному человеку. А потом вдруг безмозглая курица сказала что-то про мужа, ребенка, самолет, который упал, и Егор понял, что он тоже подошел слишком близко.
Он ведь специально не стал выяснять, кто она такая, чтобы не подходить близко, а теперь вот само получилось. Теперь Егору придется считаться еще и с ее бедой, как будто своей не хватает, хорошо хоть плакать перестала. Он терпеть не мог плачущих женщин, чувствовал себя виноватым и беспомощным, а их нужно было утешать и успокаивать, обещать что-то такое несбыточное. Нужно было и ей пообещать, а вместо этого Егор стоял и гладил ведьму по голове, пока та не прекратила всхлипывать. Даже через одежду Альдов чувствовал ее дыхание, неровное, захлебывающееся, как у человека, который тонул, тонул, а потом вдруг взял и выплыл, но не мог поверить, что он и в самом деле выплыл, и поэтому дышал, точно в последний раз. А еще она дрожала, и Егору хотелось прижать ее к себе, спрятать под куртку, поделиться теплом или сделать хоть что-нибудь, чтобы она перестала дрожать.
После той ночи, в гостинице, он еще мог откреститься от ведьмы, наврать себе про обстоятельства и случай, но это было раньше, а сейчас он отвечает за эту черноволосую птицу.
Уж лучше бы она оставалась ведьмой.
Только в машине Анастасия окончательно пришла в себя, об имевшей место истерике свидетельствовали лишь покрасневшие от слез глаза да сжатые кулачки. Закусив нижнюю губу, ведьма смотрела вперед. Егора так и подмывало сказать что-нибудь такое, веселое, чтобы она рассмеялась и успокоилась. Черт, это уметь надо так вляпаться!
– Это Толик хотел, чтобы мы в Греции отдыхали, – неожиданно сказала Анастасия.
– Толик?
– Мой муж. Он говорил, что два года пахал как проклятый и заслужил право на отдых. А тут еще путевки горящие, как раз три, для меня, Толика и Валентины. – Голос предательски дрогнул. Егор попытался сосредоточиться на дороге, нужно приказать ей заткнуться. Анастасия послушается, ей и самой не слишком хочется вспоминать, а уж Альдову ее воспоминания точно ни к чему. Но тогда зачем он продолжает слушать?
– У Толика своя фирма была, он постоянно работал, целыми днями работал, и ночью иногда, ты не подумай ничего такого, Толик мне не изменял, он никогда бы мне не изменил, он меня любил. И меня и Валюшку. Он так радовался, когда наконец получилось вырваться в отпуск. Мы все радовались. И Греция. Там очень красиво, солнце, море, зелени много, вино, архитектура, пляжи… Я непонятно говорю, да? Но я так запомнила, с вином и пляжами. А море еще холодное было. Май. В мае неудобно летать в отпуск, правда?
– Правда, – осторожно согласился Егор. Значит, вот какая у нее была семья, муж и ребенок. Муж все время работал, и ведьма ему верила. Верила без доказательств и оправданий, на слово, просто потому, что любила. И дружная семья собралась в отпуск. Сам Альдов в отпуск не ходил лет пять, наверное, а вероятно, и больше. Когда позволяло время – не хватало денег, когда же деньги перестали быть проблемой – не стало времени. Да и желания, зачем ехать куда-то с женщиной, которая тебя ненавидит и следит за каждым твоим шагом в ожидании повода, чтобы вывалить эту свою ненависть.
– Мы пробыли в Греции три дня. А на четвертый Толику позвонили, на фирме что-то произошло, и срочно требовалось его присутствие.
– Он решил улететь? – Егор понимал того, незнакомого ему мужчину, который очень беспокоился о своей работе, фирме, конкурентах и еще тысяче важных «деловых» вещей, Альдов и сам поступил бы точно так же.
– Да. А билетов не было. Только на следующий вечер, но Толика это не устраивало. Он спешил очень. Очень спешил, – задумчиво повторила она, глядя на дорогу. – Мы уже почти решили купить на завтра. Мы бы вместе полетели, я не хотела оставаться без Толика, мы с Валенькой и дома отдохнули бы… Как ты думаешь, если бы мы полетели тогда, ну, на следующий вечер… Я хочу спросить…
– Остались бы они живы?
Она кивнула.
– Не знаю. – Егор и сам хотел бы знать, осталась бы с ним Тома, если бы… Этих «если бы» имелась целая куча, и Альдов дико боялся, что кто-нибудь, ну хотя бы ведьма, заставит его отвечать на эти вопросы.
– Пророк… Он говорил, что все предопределено и, как бы мы ни хотели, не в наших силах изменить судьбу. Только я не понимаю, почему судьба пощадила тех туристов…
– Каких туристов?
– Немцы. Они слышали, как Толик ругался с девушкой, он требовал билеты, а она оправдывалась. Некрасиво было, и вообще. А немцы понимали по-русски, это были какие-то наши немцы, эмигранты, что ли? – спросила она у самой себя и самой себе ответила: – Не знаю. Они подошли и предложили Толику билеты. Два. Вылет через несколько часов. Они отказались продать один билет, только два, чтобы деньги не пропали, им зачем-то нужно было остаться в Греции.
