Фридрих Незнанский - Черные банкиры
Отвезя больную с медперсоналом в клинику и выслушав от врача и медсестрички массу комплиментов, Турецкий тут же, прямо из машины, позвонил Борису Львовичу. Тот был очень занят, но когда Александр повторно объяснил санитару, кто просит Градуса подойти, старик взял-таки трубку, предварительно отматеря старшего следователя по особо важным делам.
Турецкий с улыбкой выслушал длинную тираду и тут же, в первую же паузу, вклинился и возразил, что от частого приема неразбавленного спиртика у некоторых, даже закаленных, бойцов этого невидимого фронта случается, в конце концов, разжижение мозгов: они начинают повторяться. Хохма была очень старая, в спорах с Градусом Турецкий постоянно ею пользовался, но всякий раз она оказывала на Градуса оглушающее действие: он мгновенно замолкал и начинал слушать собеседника.
Градус осекся, может, на минуту, не больше, но Александр за это короткое время успел изложить судмедэксперту суть своей проблемы.
– Давно? – кратко спросил Градус.
– Что вы имеете в виду, Борис Львович?
– Твою мать! – взорвался Градус. – Я тебя русским языком спросил, давно ли похоронили эту самую собачку, в организме которой ты намерен обнаружить следы наркотика? Неясно?!
– Ша, доктор! Если быть абсолютно точным, то тогда был ноябрь, и если сейчас у нас декабрь, то, значит, с того дня прошло, чтобы не соврать…
В трубке послышались звуки, которые могут издавать сцепившиеся в смертельной схватке саблезубые тигры.
– Прошел месяц и восемь дней! – быстро сообщил Турецкий, внутренне рыдая от счастья, что сумел-таки достать самого!
– Ну и ни-и… трах-тах-тарарах-тах-тах! – там уже нет. Все к черту давно разложилось.
– Животное в картонной коробке из-под бананов и засыпано песочком, – вставил Александр.
– Ты предлагаешь мне самому заняться этой…? – далее последовало нецензурное название эксгумации.
– Побойтесь Бога, вы, нехристь! – завопил Турецкий. – Для этого в Москве найдутся специалисты почище некоторых. Я хотел знать ваше просвещенное мнение. Может хоть что-то обнаружиться?
– Очень нужно? – сухо спросил Градус.
– До разрезу, как вы говорите.
– Ладно, пусть эксгумируют и везут… Нехристь! Это надо же!
– С меня… – заикнулся было Турецкий, но Градус его мгновенно оборвал:
– А ты что думал? За так? Ты скоро мне дохлых крыс таскать станешь! Тоже мне, Том Сойер!
Турецкий расхохотался, положил трубку и стал писать постановление о проведении эксгумации собачьего трупа с указанием координат могилы, адреса поселка и своих соображений, как туда лучше подъехать.
В коридоре прокуратуры Турецкий встретился с Казанским, который, судя по его лоснящимся, жирным губам, возвращался из буфета. Он был сыт и потому благодушен. Изволил покровительственно поинтересоваться ходом расследования по делу банка «Ресурс». Но по привычке не дослушал, махнул ладонью.
– Ну и ладно, главное, что дело движется… Да, чуть не забыл. Звонил Савельев, благодарил, что вы помогли ему провести так называемое семейное расследование. Каков у него зятек-то, а? Не повезло старику… – Но в голосе начальника следственного управления не было сожаления, скорее, скрытое торжество.
Турецкий вошел в свой кабинет, разделся, потом достал из сейфа пакет с документами, изъятый в офисе Долгалева. Пора уже было засесть за них и хоть бегло познакомиться с деятельностью этой фирмы. Был бы жив Крохин, он мог бы прокомментировать, а так придется разбираться самому.
Просмотрев несколько платежных поручений, Турецкий обратил внимание на договор с немецкой фирмой на поставку нефти. Сделка оценивалась в одиннадцать миллионов долларов. Здесь же лежало и постановление правительства России «О квоте на поставку нефти». Документ касался выделения экспортной квоты на сырую нефть в объеме двух с половиной миллионов тонн.
«Это уже ни в какие ворота не лезет, – подумал Турецкий. – Коль у Долгалева хранятся такие документы, так что-то в нашем государстве неладно. Неужели это подлинный документ? Надо показать Моисееву».
Следователь отложил бумагу в сторону. И сразу наткнулся на разрешение о вывозе нефти за подписью заместителя министра топлива и энергетики Сорокина.
Появление этой фамилии в документах вовсе привело Турецкого в замешательство. Не далее как несколько часов назад Турецкий узнал, что этот крупный госчиновник и одновременно тайный хозяин огромной финансовой империи, пытавшийся развалить Северобанк, промышлял еще и таким образом. Не исключено, что и к банку «Ресурс» он приложил свою руку. Невольно возникал вопрос, кем же Сорокин являлся на самом деле? Правительственным чиновником, финансовым воротилой или мошенником, создающим свой капитал на умении пользоваться тем, что плохо лежит в государстве? Очень интересный вопрос…
Затем он снял трубку и набрал грязновский номер.
– Слава, я тут снова к тебе с одной просьбой. Ты уж прости, что я окончательно сел тебе на шею, но ведь ты и сам вроде бы не возражал… Короче, – заторопился он, почувствовав, что Грязнов тоже тихо стал закипать от его наглости, – директор клуба «Парадиз», в котором ты изволил бывать, некто Никита Воронин, бывший козловский шофер и телохранитель. Он был в доме, когда умер Акчурин, понимаешь? Надо бы его допросить. Он, кстати, мог знать и какие-то подробности гибели собаки банкира. Сделаешь, Слава?
– Ну куда от тебя денешься? Отправлю Саватеева. Ему будет полезно.
– Главное, чтоб Воронин побольше деталей вспомнил. А завтра с утра я намерен провести обыск квартиры и загородного дома Козлова. Ты, с твоим острым и опытным глазом, был бы просто незаменим. Как, не уговорил?
– Да ладно тебе притворяться наивной девочкой. Давай съездим.
– А я сейчас просматривал документы, найденные у Долгалева. Знаешь, что нашел? Подпись Сорокина.
– Это который из Министерства топлива и энергетики?
– Вот именно!
– Министерство сотрудничало с Долгалевым?
– Перекачивало нефть. С его помощью, надо понимать. Хочу несколько документов показать нашему главному эксперту.
– Это ты имеешь в виду Семена?
– Его, Моисеева.
– Передавай деду привет. Я б и сам с тобой навестил его, да назначил важную встречу одному нашему общему знакомому.
Моисеев, увидев Турецкого на пороге, обрадованно изрек:
– Простились осенью, а встретились зимой! Заходи, друг сердечный!
– Как поживал с тех пор, Семен Семеныч?
– По-стариковски. Копчу небо. Проходи, как раз к чайку.
Турецкий прошел за Моисеевым в комнату, к свету, и только здесь увидел, как осунулось его лицо, обвисли мешки под глазами и ссутулилась спина.
– Один же торчу! Что-то не живется мне на пенсии.
– А что беспокоит?
– Грипповал всю неделю. Думал, дам дуба.
– Чего же ты, Семен Семеныч, не позвонил? Я бы пришел, принес лекарства.
– Лекарей хватает. Тут сестричка из клиники таскает мне таблетки. Но от старости лекарства нет. Вот что печально.
Турецкий посмотрел на стол, заваленный инструментом, спросил:
– Что-то новое мастеришь?
– Нет, это у меня такой развал. Нет сил и желания убирать. Потом соседка заходила. Попросила ключ ей сделать. Вот с утра этим и занимаюсь. А как твои дела, Саша?
– Ничего особенного. Верчусь, как белка в колесе. Москва – второй Вавилон. Кипит и бурлит, как зелье в котле алхимика.
– Это уж точно! Теперь особенно, когда открылся «занавес». Похоже, люди вовсе ошалели.
– Тут один арестованный рассказывал, как он в Англии покупал атрибуты и титул английского лорда! – засмеялся Турецкий.
– Что поделаешь! Такова система ценностей. За деньги можно все купить. Здесь стол занят, пойдем-ка на кухню. Мне соседка принесла вареньица малинового. Водочки, к сожалению, нет. Не выхожу. А соседку просить как-то совестно.
– А у меня вот – по ошибке или по вредной старой привычке, – Турецкий вынул из кармана бутылку, – имеется. Это новая, кристалловская. Называется «Завалинка», с новогодним поздравлением. Ну, хоть до него пока далеко, мы, надеюсь, не будем смущаться. Как настроение?
– Да я думаю, рюмка никогда не повредит!
– Вот и славно.
Моисеев засуетился возле плиты, стал заваривать свежий чай.
Александр выжидал момент, чтобы показать документы, но все оттягивал, не хотелось пока разочаровывать старика: мол, опять явился по делу, а не просто навестил.
Чай с малиновым вареньем оказался замечательно вкусным. И рюмочка пришлась к месту. Тихий голос Моисеева был приятен Турецкому, это была добрая беседа двух друзей, давних и преданных.
– Ты знаешь, что меня с постели подняло? Получил письмо от одного из своих близняшек-сыновей.
– Что пишет?
– Опять к себе зовет. А куда я поеду? Как мне привыкать к Израилю? Москва – моя единственная любовь, первая и последняя. Хотя иногда становится страшно: один в квартире, умру – никто и знать не будет…
– Господи, ну что за мысли, Семен Семеныч! Лично для меня ты всегда самый необходимый и незаменимый человек. Пока не выйду на пенсию, буду бегать к тебе за консультациями.
