Юрий Кургузов - Чёрный Скорпион
— Да я и понятия не имела. Думала, небось опять забурился.
— Ясно. — Я бережно потер лоб. — Ну, а где резали-то, знаешь?
— Кажется, на спине.
("Кажется"…)
— Ладно, говоришь — обыскала всё?
— Абсолютно.
— И ничего?
— И ничего.
Что еще я хотел спросить? Ах да.
— Когда Серёга показывал тебе камень, он был в оправе?
Маргарита кивнула:
— Я же сказала — перстень. Оправа большая такая, массивная, золото темное. Узоры, переплетения, финтифлюшки всякие. В общем, "польский" перстень.
— На любой палец?
— Да, на любой.
Некоторое время я задумчиво молчал, переваривая услышанное. Потом встал.
— Начинаем искать снова.
Ее глаза округлились:
— Прямо сейчас?!
Я улыбнулся:
— Пожалуй, можно и попозже. — Добавил: — Спать будем?
Маргарита деланно-лицемерно поджала губки.
— Ну что с тобой поделаешь! Будем…
…Раздеваясь и гася свет, я думал о том, как сложатся наши отношения дальше, потому что что-то важное в них, похоже, сегодня было утеряно навсегда.
А еще я не задал Рите очень много самых разных вопросов.
Ничего. Задам попозже.
Или — пораньше.
Глава одиннадцатая
Уснуть мы так и не уснули и примерно через час как заправские сыщики начали прочесывать дом сантиметр за сантиметром. Полагаю, со стороны это смотрелось очень экстравагантно — я в трусах и Маргарита тоже. Ну да люди уже свои.
Часа через два, умученные и запыленные, мы закончили, и я вынужден был признать, что либо перстня в доме действительно нет, либо он спрятан в необычайно хитроумном тайнике.
И вот теперь мы оба сидели в нижней гостиной: я — вылупившись в темное ночное окно, а Маргарита — в не менее темную сейчас стену. С ее молчаливого разрешения я взял Серёгину гитару и еле слышно наскрипывал что-то маловразумительное.
Потом мне захотелось курить. Я закурил, затянувшись в очередной раз, покрутил головой в поисках пепельницы, в кромешной тьме, естественно, не нашел, чертыхнулся, и…
И — рука моя, сама собой, инстинктивно потянулась к отверстию в корпусе "ленинградки" — должно быть, многие из вас когда-то неоднократно стряхивали пепел в гитару во время всяческих пьянок, гулянок и проч., ежели под носом не оказывалось пепельницы, — особливо в процессе игры.
Нет-нет, на этот раз пепел я не стряхнул — это было бы не только некультурно, — это было бы кощунственно. Однако…
Ребята, я просто похолодел, потому что вспомнил вдруг, что гитара (и в частности именно эта тоже) служила нам порой кроме пепельницы еще и… тайником. Украденный у отца "Беломор", колода (конечно же, далеко не полная) отпечатанных в условиях строжайшей конспирации с полуслепых негативов черно-белых, вроде бы как порнографических по тем временам, карт, которые, конечно же, опасно было хранить в столе, портфеле или карманах без риска получить дрозда от бдительных родителей, — все это и многое другое мы засовывали в короба гитар и крепили к стенкам изолентой либо даже сверхдефицитным тогда скотчем (шея дороже). Твою ж, извиняюсь, мать!..
От мандража и волнения на лбу выступил пот. Еще несколько секунд я сидел будто проглотил лом, а потом резко положил гитару на колени и лихорадочно начал крутить колки, ослабляя струны.
Маргарита удивленно вскинула голову:
— Ты что?!
— Тихо…
Она непонимающе уставилась на меня и вдруг ахнула и прижала ладонь к губам.
Ч-чёрт, да сколько же накручивать?! Двенадцать струн, двенадцать колков, двенадцать самых острых якорей в мире мне в…!..
Рита не издала больше ни звука. Даже в темноте я видел вытаращенные глаза и сузившиеся зрачки, казалось, готовые, как у волчицы, вот-вот загореться зеленым огнем.
Наконец я просунул в недра гитары руку. Пошарил туда-сюда и…
— Есть… — сдавленно прошипел я. — Пёс побери, есть!..
Маргарита всплеснула руками:
— Что? Что?..
— Ничего. — Я извлек длань из резонатора гитары и театрально помахал ею в воздухе: — Ничего, кроме… — И разжал кулак — на ладони лежала картонная коробочка из-под скрепок.
— Господи… — еле слышно проговорила Маргарита. — И она… она все это время была здесь?!
— Как видишь. Да-а, думаю, не только ты производила в доме обыск, и просто удивительно, что никто ее не нашел.
Припухшие губы ее дрожали, а в глазах действительно зажглись огоньки.
— Но как… Откуда т ы узнал?
Каюсь, в первый момент мной овладело искушение представить дело таким образом, будто я обнаружил загадочный тайник одной лишь мощью незаурядного интеллекта, но на столь дешевую стебнину просто не хватило ни сил, ни совести.
Я утер со лба капли пота и позорным каркающим тенорком проблеял:
— Откуда? От верблюда! — Но тут же спохватился: — Прости. Мы с Серёгой еще в розовом отрочестве прятали в гитарах от матерей бог знает что.
Положив инструмент на диван, я встал и подошел к столу. Маргарита как тень проследовала за мной, точно опасаясь, что я убегу, и вроде бы нежно обвила руками, расположив мой левый бок аккурат промеж своих грудей. Очень, очень трогательно.
— Пардон, дарлинг.1 — Я осторожно высвободил бок и взял со стола зажигалку. Потом открыл коробочку, вытряхнул ее содержимое на ладонь… Чёрт, о н о! Честное слово — о н о!..
А Маргариту трясло как в лихорадке.
— Ну же! Чего ты ждешь?!
— Благоприятного расположения звезд, милая, — попытался пошутить я, однако у самого вдруг задребезжали коленки и участилось сердцебиение. — Ладно. Всё. Итак: раз, два, три — ёлочка, гори!
…Н-да, хреновый вышел бы из меня Дед Мороз, надумай я когда-нибудь промышлять этим ремеслом.
Нет, ёлочка-то, то есть, зажигалка загорелась, но вот результат…
В моей руке мирно покоилась оправа перстня.
Одна.
Без камня.
То же, что я только и сумел выдавить из себя в тот драматичный момент, помещать здесь не стоит из соображений цензуры.
Впрочем, Маргарита не сумела выдавить даже и этого.
Естественно.
Она — женщина.
Не глядя друг на друга, потерянные и опустошенные как после полосы препятствий, мы поплелись обратно в спальню. Мысли в голове моей прыгали словно безумные лягушки, но одна лягушка неожиданно успокоилась.
Маргарита уже ступила на лестницу, когда я внезапно сказал:
— Мне надо позвонить.
Она безучастно махнула рукой:
— Звони.
Я вошел в зал и приблизился к столику, на котором стоял псевдостаринный и псевдороскошный аппарат (давно хотел попробовать — болванка или правда работает). Присел на стул и нажал кнопку светильника.
Рядом с аппаратом лежал раскрытый городской телефонный справочник. Справочник — это даже громко сказано, так, брошюрка. Каков город, таков и справочник.
Сняв с рогатых рычагов массивную перламутровую трубку и собравшись уже было набрать номер, я вдруг застыл как жена Лота…
Но застыл я не весь. Не застыли глаза. Они двигались. Они — читали. Читали адрес и номер телефона. Номер, который сообщила мне Алла, и адрес, который она мне не сообщила, но который все равно был мне знаком.
Адрес, по которому я вчера нашел и оставил.
Нашел — человека с вязальной спицей в боку.
И оставил — другого, без спицы…
Резонный вопрос: а почему на глаза мне попалась именно эта строчка? Да потому, что она была отмечена резким росчерком ногтя.
Длинного и твердого ногтя.
Маргариты?..
Звонить я начал только минут через десять. И сделал не один звонок, а несколько. В том числе два междугородних. Когда вернулся в спальню, Маргарита уже спала. Или делала вид, что спала.
Я галантно потряс ее за плечо:
— Эй!
Она открыла глаза:
— Не надо, я сейчас не могу…
— Сам сейчас не могу, — успокоил я. — Милая, где оправа?
Она пробормотала:
— На столе.
Я нашел оправу и сунул в ящик стола. Потом снова подошел к Маргарите, которая смотрела на меня отсутствующим взглядом.
— Послушай, — сказал я, — мне необходимо ненадолго отлучиться.
Она демонстративно зевнула.
— Ну и отлучайся, раз необходимо.
— Но не волнуйся, ты в полной безопасности, — заверил я.
Маргарита усмехнулась:
— А я и не волнуюсь. Машину возьмешь?
— Обойдусь.
— Когда вернешься?
— Утром.
— Утро — понятие растяжимое.
Она села в постели и тряхнула своей светлой шевелюрой, отчего на несколько секунд стала похожа на ведьму. Весьма, впрочем, привлекательную и соблазнительную ведьму, а не какую-то там чувырлу с Броккена.
Видимо, заметив в моих очах определенного рода блеск, строго предупредила:
— Остынь! Сказала — не хочу, значит не хочу.
— Ты сказала "не могу", — попытался интеллигентно возразить я. — А это немного разные вещи.
