Андрей Константинов - Дело о «красном орле»
— Вставай, сука, — повторил Сашка.
Греттир лег на пол, прижался, заскулил сильнее.
— Вставай!
Остро заточенный тесак с медным упором для руки и темной деревянной рукояткой лежал на бетонном полу.
— Не бейте! — закричал вдруг Греттир.
Я понял, что чудовищно хочу спать.
***
Потом приехали милиционеры из Красноармейского РУВД. И, кажется, прокурорские… Не знаю, не помню. Было много людей и в форме, и в штатском. Высыпали на лестницу соседи. Кто-то говорил страстно, что «Олежек — хороший мальчик. Я его с малолетства помню». «Все они хорошие, — бубнил другой голос, — вон с каким ножичком „хороший мальчик“ гуляет». «Елена-то Константиновна одна его растила, на трех работах всю жизнь».
Впрочем, все это я помню плохо. Голоса сливались, а веки закрывались сами собой…
Мигала чертова лампа под потолком.
Греттира забрали, и нас с Сашкой Зверевым тоже пригласили в РУВД. Домой меня отвез опер Гоша. Сам бы я, скорее всего, не доехал. Я засыпал.
***
Вот, собственно, и все… Нет, не все.
Я проспал часов двадцать и проснулся с таким ощущением, какое бывает лишь при тяжелом похмелье. Худо мне было… А ведь когда успешно заканчиваешь какое-нибудь серьезное дело, появляется чувство удовлетворения. У меня никакого чувства удовлетворения не было… не было — и все тут.
Я встал, походил по квартире, посмотрел в зеркало на свое небритое лицо… дал совершенно незаслуженный щелбан Дзаошеню.
За окном было светло, по-сентябрьски прозрачно. Ветер гнал сбитые вчерашним градом листья. Я включил телевизор, там говорили о Великой Американской Трагедии.
Президент Буш с туповатым фейсом фермера из глубинки толковал о Возмездии.
— Нет никакого Возмездия, — подумал я вслух. — Нет и быть не может. Есть только наши представления о нем.
Я выключил телевизор, включил кофеварку и стал бриться.
***
В приемной Агентства меня ждала Светлана Аристарховна Завгородняя. Светка была в строгом костюме, без всяких декольте или расстегнутых до пупа пуговиц.
— Ты ко мне, дитятко?
— К вам, Андрей Викторович… Разрешите?
— Заходи.
Мы прошли в кабинет.
— Андрей…
— Что?
— Андрей, я хотела спросить: кто будет готовить материал про «красного орла»?
Я закурил, прищурился и посмотрел на Светку сквозь дым:
— А как ты сама думаешь?
— Уеду! — сказала Светка. — Уеду к чертовой матери.
— В Париж?
— В Петровку уеду.
— Валяй, только сначала сделаешь мне материал про «красного орла».
— Андрей Викторович! Правда?
— Срок — три дня.
— Да я…
— Консультанты — Зверев и, разумеется, Гоша… Иди, Светлана Аристарховна, трудись.
Светка встала, одернула пиджак. Я подумал, что сейчас она по-военному скажет:
«Есть». Но она не сказала. Когда она была уже в дверях, я добавил:
— А книжки, Завгородняя, нужно читать.
И она сказала:
— Есть!
А я сел на подоконник и стал смотреть на желтый вальсочек листьев и черный строй суворовских шинелей. Потом пришел Соболин и сказал, что пресс-центр ГУВД распространил сообщение: в результате блестящей оперативной разработки сотрудниками Красноармейского РУВД задержан преступник, подозреваемый в совершении зверского убийства женщины… вот так.
Потом позвонил полковник Крылов. Наговорил мне комплиментов. Я ответил: «Пустое… всегда рады помочь».
— Надо бы встретиться, Андрей Викторович, — сказал он. — Обговорить некоторые нюансы… во избежание разногласий. Вы можете к нам заскочить?
Я ответил, что пришлю своего лучшего сотрудника — репортера Светлану Завгороднюю.
— Знаю, знаю, — оживился Крылов. — Весьма… э-э… перспективная особа. Присылайте.
Потом позвонил Харольд. Спросил:
— Как дела? Как Греттир?
Я ответил:
— Да, Греттир.
Харольд помрачнел. Я не мог этого видеть, но я почувствовал, как он помрачнел.
— Не бери в голову, — сказал я. — Твоей вины тут нет. Даже кадровики ГУВД, у которых очень широкие возможности, не всегда умеют вовремя вычислить негодяя…
Навряд ли я его успокоил. Мы поговорили еще немного, договорились встретиться как-нибудь, попить кофейку и потолковать.
А еще попросил передать огромную благодарность Юрию-Вермунду и… привет коту.
— Передам, — пообещал он, непонятно кого имея в виду: Юрия или кота? Или их обоих…
Я положил трубку. А ветер за окном все гнал листья и усатый прапорщик что-то втолковывал черному строю суворовцев.
