Джон Гришем - Золотой дождь
Брюзер спокойно наблюдает за мной:
— Пожалуйте на поле битвы.
У меня ком застрял в горле. Чтобы должным образом ответить на эту бумагу, потребуется несколько дней.
— Впечатляет, — говорю я с пересохшим горлом. — Не знаю, с чего начать.
— Внимательно ознакомься с правилами ведения дела. Отвечай на это ходатайство собственным заключением. Сделай это быстро. Все не так плохо, как кажется.
— Не так?
— Да, Руди. Просто бумажная атака. И ты скоро этому научишься. Эти мерзавцы готовы писать бумаги по любому поводу, а некоторые они высасывают из пальца и на все составляют толстые, убедительные, подкрепляющие их позицию резюме. И каждый раз они будут стараться устроить слушания по каждому своему драгоценному заявленьицу с просьбой отвести иск. Им безразлично, проиграют они или выиграют, ведь они при любых условиях делают на этом деньги. Плюс все это оттягивает слушание дела в суде. Они подняли такую практику до вершин искусства, а по счетам платят их клиенты. Проблема лишь в том, что они в процессе этих проволочек совсем измотают тебе нервы.
— Да я уже и так устал.
— Это же мерзопакостники. Драммонд щелкнет пальцами, скажет: «Желаю, чтобы иск сняли со слушания в суде», и три адвоката зароются в бумагах и библиотечных справочниках, а два помощника адвоката перелопатят какие-нибудь старые заключения на своих компьютерах. И все быстро-быстро! Не успеешь и глазом моргнуть, как будет готово новое толстое заключеньице, тщательно подкрепленное научной документацией. Затем Драммонду надо будет пару раз его пробежать за двести пятьдесят в час, и, может быть, он даст почитать его своему дружку-партнеру. Потом он его отредактирует, сократит и покажет, как надо причесать, так что адвокатам снова придется засесть в библиотеке, а помощникам — поработать на компьютерах. Это, конечно, разорительное мероприятие, но у «Дара жизни» денег достаточно, и они не прочь платить специалистам из «Тинли Бритт».
У меня такое чувство, словно я бросил вызов целой армии.
Одновременно зазвонили два телефона, и Брюзер хватает трубку ближайшего.
— Займись делом, — говорит он мне и отвечает в микрофон: — Да!
Обхватив двумя руками папку, я несу ее к себе в кабинет и закрываю дверь. Я читаю ходатайство об отводе иска и очень красиво оформленное и прекрасно отпечатанное заключение, которое, как я вскоре понимаю, изобилует убедительными аргументами почти по каждому пункту, которые я перечислил в исковом заявлении. Стиль заключения богат и ясен и настолько освобожден от юридической схоластики, насколько это вообще возможно. Оно замечательно хорошо составлено. Все позиции подкреплены множеством ссылок на авторитеты, приведенных удивительно кстати и по делу. Внизу большей части страниц красуются элегантные сноски. Здесь есть даже содержание, указатель и библиография.
Единственное, что отсутствует, так это подготовленное на подпись судье распоряжение удовлетворить все пожелания «Дара жизни».
Прочитав заключение трижды, я беру себя в руки и начинаю писать ответ. В ходатайстве обязательно должно найтись какое-то слабое место, едва заметная прореха в аргументации, что можно использовать для опровержения. Постепенно шоковое состояние и страх проходят. Я собираю в кулак все свое острое отвращение к «Дару жизни», вспоминаю, что они сделали с моим клиентом, и закатываю рукава.
Мистер Лео Ф. Драммонд может быть мудрецом и волшебником от юриспруденции, он может иметь на подхвате бесчисленных приспешников, которые повинуются мановению его руки и немедленно кидаются на его зов, чтобы исполнить поручение, но мне, Руди Бейлору, не остается ничего другого, как принять вызов. Я умен, способен и умею работать. Драммонд хочет начать со мной бумажную войну? Ну что ж, чудесно. Я сотру его в порошок.
* * *Дек уже шесть раз сдавал экзамен. При третьей попытке в Калифорнии он его почти сдал, ему не хватило всего двух баллов. Три раза он сдавал экзамен в Теннесси, но даже близко не подошел к желаемому результату, о чем поведал мне с необыкновенной откровенностью. У меня нет уверенности, что он вообще хочет сдать экзамен. Дек зарабатывает по сорок тысяч в год, охотясь за делами о несчастных случаях для Брюзера, он не отягощен моральными ограничениями. (Не беспокоят они, конечно, и Брюзера.) Деку не нужно платить адвокатские налоги, беспокоиться о повышении квалификации, посещать семинары и выступать перед судьями, не говоря уже о том, что ему не надо платить арендную плату за офис и прочие подобные издержки.
Дек просто пиявка. Пока у него есть знакомый адвокат с прочной деловой репутацией, от имени которого он может работать, и помещение, где можно работать, Дек на коне.
Он знает, что я не слишком занят делами фирмы, вот и приобрел привычку заходить ко мне в кабинет около одиннадцати утра. Мы полчаса болтаем о том о сем, а потом идем к Труди на свой незатейливый дешевый ленч. Я уже привык к Деку. Он просто непритязательный маленький человечек, который хочет со мной подружиться.
Мы сидим у Труди в уголке, за ленчем, в окружении водителей грузовиков дальних рейсов, и Дек говорит так тихо, что я едва слышу. Временами, например, в больничных холлах, он может быть наглым до неприличия, а иногда он застенчив, словно мышь. Он что-то мямлит под нос, хотя очень хочет, чтобы я его расслышал, и все время оглядывается, будто боится, что сейчас на него нападут.
— Был у нас парень, который работал в нашей фирме, по имени Дэвид Рой, и он очень сблизился с Брюзером. Они вместе вели счет своим денежкам, дружные, словно, знаешь, воры, которые работают в паре. Роя лишили звания адвоката за то, что он смешивал свои деньги с чужими. — Дек вытирает пальцами с губ следы салата с тунцом. — Но Рой не расстроился.
Он покинул фирму, перешел улицу и открыл напротив ночной клуб со стриптизом. Однако клуб сгорел. Он открыл другой, и опять пожар. И третий. Потом началась война в этой грудастой индустрии. Брюзер слишком умен, чтобы оказаться под колпаком, но он постоянно на грани. И твой дружок Принс Томас тоже. Схватка продолжается уже пару лет. Довольно часто в этой сфере кого-нибудь убивают. И часто поджигают. Между Роем и Брюзером произошла из-за чего-то большая свара.
В прошлом году федеральные власти накололи Роя, и поговаривают, что он созрел для доноса. Сам понимаешь, что я имею в виду.
Склонив голову так же низко, как Дек, я киваю. Нас никто не слышит, но мы ловим несколько пристальных взглядов, недоумевающих, чего это мы так низко согнулись над едой.
— Ну, значит, вчера Дэвид Рой выступил свидетелем перед большим составом присяжных. И такое впечатление, словно он организовал дельце.
При этих словах Дек с трудом выпрямляется и опускает глаза вниз, будто я могу догадаться обо всем сам.
— Итак? — говорю я, по-прежнему низко наклонившись к нему.
Он хмурится, осторожно оглядывается и затем снисходит к моей тупости.
— Много шансов за то, что он уже донес на Брюзера. Может, и на Принса Томаса. И я даже слышал от какого-то олуха, что за голову Роя назначена цена.
— Успели договориться!
— Да. Это точно.
— Но с кем заключен договор?
— Попытайся догадаться.
— Не с Брюзером, конечно.
Он опасливо, робко улыбается, плотно сжав губы, а потом говорит:
— Такое случается уже не в первый раз. — И с этими словами отхватывает огромный кусок сандвича и медленно его жует.
Я жду, пока он проглотит кусок.
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.
— Думай о запасных вариантах.
— Но у меня их нет.
— Ты должен постараться что-нибудь подыскать.
— Я только-только попал в фирму Брюзера.
— Но здесь может стать очень жарко.
— А как насчет тебя?
— Да я, наверное, тоже сделаю ноги.
— А как остальные парни?
— О них не волнуйся, они же о тебе не беспокоятся. Я здесь твой единственный друг.
Эти слова не идут у меня из ума несколько часов. Дек знает больше, чем говорит, но за пару совместных ленчей я из него все вытяну. У меня сильное подозрение, что он уже присматривает местечко, где можно приземлиться, если грянет несчастье. Я встречался с другими адвокатами, работающими в фирме, — Никласом, Токсером и Риджем, — но они все держат при себе и мало что говорят. Двери их кабинетов всегда заперты. Дек их недолюбливает, а что к нему чувствуют они, можно только догадаться. По словам Дека, Токсер и Ридж — приятели и, возможно, подумывают открыть небольшую собственную фирму. Никлас — алкоголик, и поэтому в подвешенном состоянии.
Наихудший исход для Брюзера, если сейчас его обвинят, арестуют и отдадут под суд. Процесс может продолжаться по крайней мере год. Но он может продолжать работать и вести дела в конторе. До вынесения приговора его не могут лишить лицензии.
«Расслабься», — твержу я себе.
