Наталья Кременчук - Смерть на фуршете
У последней ступени их встретили две большие размалеванные фигуры, похожие на уличных артистов-зазывал. Старый пасечник смотрел прямо в глаза и хитро улыбался, а молодой Гоголь, содранный с рисунка Юрия Анненкова, тыкался в Ксению кривым, крючковатым, но по-буратиньи длинным носом. Парики у обоих были одинакового светло-рыжего цвета.
— Твоя идея? — кивнула Ксения в сторону артистов балаганного театра.
— Увы! Мои только фуршет, общее оформление, ну и слоган. Это студенты актерского факультета. Выдумка устроителей.
Сам подвал Ксению не удивил. Его брата-близнеца она видела в Москве. Только тот был нарочито серый, а этот — весело-рыжий. И стена, выложенная красным кирпичом, и змейкой извивающиеся по стене терракотовые трубы, и даже голые темно-оранжевые лампочки на потолке — все играло богатой палитрой теплого рыжего цвета.
Как сюда мог не прийти веселый даровитый пасечник? Это его место. Видно, на роду ему было написано очутиться непременно здесь.
Крепко пахло медом. Сложный, тягучий запах волновал, тревожил, заставлял невольно вспоминать о выставленных далеко в поле ульях, о разнотравье мещёрских лугов, о цветущем вереске и медоварах Стивенсона.
Ксения повела носом:
— Откуда здесь мед?
— Я решил связать эту премию со Спасом, с Медовым Спасом.
— Да я никогда и не помнила толком, всегда их путала: медовый, яблочный и еще третий какой-то.
— Хлебный. Но все это в августе. Поначалу я придумал: Рудый Панько да без меда? Должно быть много меда. А это новый урожай, Спас.
— Здорово! А почему же тогда сейчас проводите?
— Спонсоры премии сказали, что проводить церемонию награждения в августе невозможно: народ в отпусках, никакого пиара не сделаешь. Кроме того, День Независимости рядом… Но все равно, фуршет непременно должен быть медовым. Рудый Панько forever. Заодно даем возможность желающим пасечникам распродать прошлогодний мед, у кого остался.
Сделав еще несколько шагов, Ксения огляделась. Мед был везде. Жидкий, особенно пахучий, в обычных деревянных и разноцветных керамических бочонках, тарелках и мисках. Выложенный сотами на огромных опошнянских блюдах. Расфасованный на вынос в закрытых литровых и в пузатых игрушечных склянках. А рядом на столах — горы винограда, груш, яблок (спасибо туркам и китайцам!), медовых пирогов, коврижек, рулетов с маком и бог знает еще с чем!
Чао, невидимые глазу московские тарталетки! Здесь возьмешь ковригу, обмакнешь в миску с густой, янтарной хлябью… Президиум Академии фуршетов, где ты?!
Реки меда, море меда, медовая вселенная… Еще немного — и не выдержишь, наберешь полон рот воздуха и широко, во все горло, по-гоголевски воскликнешь: «Боже ты мой, каких на свете нет кушаньев!»
— Не наедайся! — осадил ее неизвестно откуда взявшийся Сашка, видя, как она засовывает в рот большущую деревянную ложку щиплющего язык светлого, почти белого, липового меда. — Еще будет горячее: картофель в медовом соусе, шашлычки из индейки с грейпфрутом и медом и заливной карп — тоже, как ты можешь догадаться, с медом! А пока попробуй сбитня. Настоящего, с перцем, гвоздикой, с душистыми травами. Из самой лавры привезли. Только немного, а то опьянеешь.
— Да я уже… Голова кружится, столько здесь всего!
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Сашка. — Ты чего-то там утром говорила про гуглики. Я за этот фуршет столько гривен и гугликов получу, что иным и не снилось.
К ним подошел высокий, щирый украинец с седыми усами национальной, висячей формы, но в классической американской ковбойке и в столь же американских, — их сразу видно, настоящие — джинсах. Приобщенность к мировой цивилизации дополняли дорогущие очки с чуть затемненными стеклами.
Представился. Стебликивский!
Выяснилось, что Стебликивский запомнил Сашку по истории еще девяностых годов, когда он, работая на телевидении, пытался сделать передачу об Олесе Гай-Головко, украинском писателе, правоверном соцреалисте, в годы Второй мировой войны попавшем в Европу, а затем жившем в Канаде. Тогда они сняли Стебликивского с его очень интересными размышлениями о своеобразии отношений украинской творческой интеллигенции с советской властью, но потом оборвалось финансирование, и передача так и не родилась.
— Хотя, между прочим, — оправдывался Сашка, — запись эту я храню и могу ее вам передать.
— Спасибо, — рассмеялся Стебликивский, — если потребуется, я еще наговорю. ЕБЖ, как говорит Ксения Витальевна вслед за Львом Николаевичем.
Сашка убежал с последней проверкой, а Всеволод Тарасович протянул Ксении пакет и папочку. В толстом тяжелом пакете была ксерокопия — наконец-то! — злополучного романа «Кизиловый утес», а в пластиковой папочке потоньше — стопка принтерной распечатки. «Бучний бенкет» — стояло на первой странице.
— Что это?
— Повесть. Или, если вспомнить наши традиции, химерный роман.
— На украинском?
— Вы говорите по-украински? Читаете?
— Ну, в общем… Я же замужем за украинцем, и папа у меня украинец. Правда, он военный, до полковника дослужился, так что училась я в школах русских, узбекской и латышской… По местам его службы.
— Прекрасно. Значит, советский полиглот.
— Как можно перевести это? «Пир на весь мир»? Или «Вселенский фуршет»?
— Вы, не читая, ухватили самую суть, можно сказать, пафос этого сочинения… Можете числить себя соавтором этого труда. Он написан по-русски, с вкраплениями украинского, белорусского и немного — польского… Но должно быть понятно без перевода любому восточному славянину и владеющему русским языком… Сейчас все объясню…
— Пошли, начинается! — появившийся Сашка потянул их от медовых столов в темноту зрительного зала.
— Надо говорить: пойдем, пойдемте, — прошипела Ксения, но законный супруг ее не расслышал.
— С вашего позволения сяду отдельно, — проговорил Стебликивский, отделяясь от них и шепча ей: — Пожалуйста, пока без импровизаций! Только то, что попросил я. На фуршете все поясню!
На сцену поднялась прелестная смуглая девушка в длинном белом платье, сплошь расшитом кружевами цвета слоновой кости.
Засмотревшись на платье и чистый, детский пробор, разделявший длинные черные волосы, Ксения забыла задать свой любимый вопрос: «Кто это?» Но Сашка уже опередил ее:
— Ганна Хираченко — она сегодня ведущая. Известный критик, член жюри, и сама пишет. Это по мужу она Хираченко, на самом деле в ней течет южная кровь. Не то черкешенка, не то лезгинка. Похожа на Бэлу, да?
— Да, немного. Она талантлива?
— Судя по тем рассказам, что я читал, под мой вкус подходит.
Больше Ксения ни о чем не спрашивала. Она не видела, как Ганна приглашала на сцену испуганных финалистов, не слышала, как те что-то лепетали в ответ, как получали забавные статуэтки-призы с физиономией хитро улыбающегося пасечника, как шумели и радовались в зале зрители.
Никому до нее не было дела, вот она и сидела. Сидела с прямой, как струна, спиной, в оцепенении сжав руки.
— А теперь наступает самый ответственный момент… — И, выдержав риторическую паузу и от волнения даже, кажется, приподнявшись на цыпочки, Ганна выдала на одном дыхании: — Текстом-победителем единогласно признана повесть «Бучний бенкет». Автора — мы не знаем, он это или она, — просим подняться на сцену и любым способом подтвердить авторство.
Оглянулась на Стебликивского.
Сидит, сняв очки, и в упор на нее смотрит.
Обещала — выполняй!
Едва не споткнувшись на верхней ступеньке, Ксения, с папочкой в руке, поднялась на сцену.
Так возносилась то ли к скандальному успеху, то ли к успешному скандалу та, которая всего две недели назад была добропорядочной старшей научной сотрудницей академического института и предупредительной матерью единственной дочери, пребывающей в коварных обстоятельствах переходного возраста.
Киевские последствия
Сашка был ошарашен происшедшим настолько, что утратил контроль за развитием фуршета и даже хлебнул горячительного. Он пытался выяснить у Ксении, что вообще-то произошло — розыгрыш, совпадение обстоятельств, какая-то замысловатая авантюра, но Ксения сама, забыв о мужниных предостережениях, выпила столько медовухи, что очнулась только утром.
Вошел Сашка, свежий и весь такой упругий, как нежинский огурец.
— Доброе утро, сударыня! Позвольте пригласить вас, Оксана Витальевна, на утренний кофе. Экипаж ждет.
Ксения спрыгнула с кровати:
— Мне надо срочно в Москву.
— У меня свободный день, а ночным поездом уедешь. Пока что у нас куча времени, — и Сашка стал стаскивать с себя майку.
— Стоп-стоп! Я, между прочим, с работы отпросилась всего на один день.
— И какой выход?!
