Фредерик Тристан - Загадка Ватикана
— Звучит неглупо, — согласился Нептун. — Узнаю ваши привычки. Всем известно, что женщины открывают объятия, чтобы потом задушить свою жертву.
— Оставь свои глупые шутки! — воскликнула Венера. — Отдай мне эту палку, а я гарантирую тебе почетное место в сердцах христиан.
— Какое именно?
— Ведь ты бог живой воды, воды, которая течет, волнуется, вздымается, рассыпается брызгами. А ведь именно в ней, в живой воде, уверовавшие в Назарянина получают свое крещение. Спрячься в этом небольшом количестве воды, которую они выливают на головы своих неофитов, и ты будешь жить столько, сколько просуществует эта религия, невидимый, конечно, но реально присутствующий. Без тебя распространение этой веры будет невозможным.
— В таком случае я осушу моря и океаны! Я не позволю выпадать дождям! На Земле не будет ни капли воды!
— И не будет также людей, не будет богов!
Старый Нептун признал себя побежденным.
— Значит, мне и правда ничего иного не остается, как спрятаться и, втайне от этого Христа, крестить его паству.
— Мой совет стоит этой палки…
Вот таким образом Базофон получил назад подарок плотника Иосифа. И на Небе, где ничто не ускользает от внимания, много потешались над уловками Венеры. А ведь и в самом деле — старые боги должны пойти в услужение к новым!
Когда корабль вошел в Пирейскую гавань, у сына Сабинеллы было такое чувство, будто он возвращается домой, хотя он покинул Фессалию еще в детстве и никогда не бывал в Афинах. Он с волнением подумал о своей матери, которая, конечно же, радуется, что после стольких злоключений он наконец вернулся на родину. А что случилось с его отцом, беспощадным римским наместником Марционом? Искупает ли он свои грехи в Аду? Базофон пожалел, что не подумал об этом, когда встречался с Сатаной. Может быть, благодаря какой-нибудь уловке, ему удалось бы вызволить отца из Геенны?
В Пирейском порту всегда толпилось много народу, а сегодня людей собралось больше, чем обычно, так как ожидали прибытия из Рима проконсула Кая Грака, который должен был доставить наместнику личное послание императора. Толпа любопытных теснилась, чтобы на него поглазеть. Его прибытию предшествовали приятные слухи об общем снижении налогов, подогреваемые тем, что портовые сборы и таможенная пошлина на ввозимые товары были уже снижены. Поэтому было довольно трудно протолкаться к Длинным Крепостным Стенам, которые соединяли порт со столицей.
— Ну и ну! — произнес попугай своим скрипучим голосом. — Говорят, что Афины — это город гармонии. Это Капернаум. Решительно, нет ничего лучше Александрии!
Когда они выходили из порта, их окликнул какой-то старик, который сидел на камне. Длинная белая борода придавала его лицу выражение благостной красоты. Если бы не его лохмотья, он сошел бы за аристократа.
— Чужеземцы, не входите в этот проклятый город!
— А почему он проклят? — спросил Теофил. — Афины и Рим — это два драгоценных камня на лике Земли.
Незнакомец разразился смехом, встал и подошел к нашим друзьям.
— Оба этих города прокляты, ибо они кишат червями политики, они заражены гангреной философии и чумой религии. Когда бы воскрес Платон, что бы он подумал об этих нечестивых правителях, которые все делают наоборот, об этих невежественных и тщеславных глупцах, путающих добродетель с пороком, об этих разжиревших жрецах, увешанных колокольчиками? Боги наших предков изгнаны персидскими магами, египетскими шутами и прочими болванами, чье самодовольство не уступает их невежеству. Когда-то наши храмы были залиты солнечным светом. Сегодня они ютятся в подвалах. Уродливость и гримаса пришли на смену красоте. Мы поклоняемся распутству и злодеянию.
— В таком случае, — сказал Базофон, — мы пришли вовремя с нашей миссией. Ты когда-нибудь слышал о Мессии, которого называют Логос?
— Я знаю, что такое Логос, — сказал старик. — Но о Мессии слышу впервые.
— Найдем какое-нибудь укромное местечко, — предложил сын Сабинеллы, — и я тебе объясню, как нам поднять Дух из подземелий, где его поработили нечестивцы, к восходящему солнцу, где ему и надлежит быть.
И они удалились от бурлящей толпы. Старик шагал так бодро, что наши друзья еле поспевали за ним. Наконец они остановились в каком-то тенистом дворике, между двумя домами патрицианского вида. Там они сели возле фонтана, и Сильвестр начал:
— Логос, который по латыни называется Verbum, то есть Слово, лежит в основе всего сущего. Бог сказал: «Да будет свет», и свет возник; «Да будет вселенная», и она возникла. Это творящее слово и есть Логос.
— Допустим, — согласился старик.
— И вот Логос облекся плотью. Он стал человеком и снизошел к нам. Этот воплощенный Логос и есть Тот, кого мы называем Мессией, что означает «помазанный на царство».
— Допустим, — опять не стал возражать старик.
— Поэтому греки называют его Христос, ибо именно этим словом они обозначают человека, которого помазывают елеем при восхождении на престол. Итак, Христос — это второе имя Логоса, каким его понимал Платон.
— Допустим еще раз, — сказал старик, качая головой.
— И, следовательно, это Он, сотворивший Небо и Землю, пришел искупить грехи человечества или, если хочешь, поставить мир на свое место.
— Большие претензии! — воскликнул старик. — Но почему бы и нет? Я тоже всегда считал, что этот Логос должен принести какую-нибудь пользу. Но ты, кажущийся таким ученым, можешь ли ты мне доказать, что твоя наука не уступает твоему самохвальству? Если твой Логос способен навести в мире порядок, он должен уметь излечивать болезни.
— Конечно, — без тени сомнения отвечал Базофон.
— Тогда пойдем со мной. Мой внук страдает от недуга, омрачающего мою старость. Он не может ни ходить, ни разговаривать, после того как упал на спину. Ни один лекарь не берется его вылечить, если тебе это удастся, я стану самым рьяным из твоих учеников.
— Ха-ха-ха! — проскрипел попугай, переступая с ноги на ногу на плече Теофила. — Вот тебя и загнали в тупик, болтун ты самонадеянный!
Но Сильвестр уже последовал за стариком. Они вошли в предместье Афин.
Глава двадцатая
Святой Дух явился к Христу и сказал ему:
— Вы знаете, как я не люблю творить чудеса, нарушая этим естественные законы природы. Но на этот раз деваться некуда.
— Ребенок этого заслуживает, — согласился Иисус. — Итак, дадим Сильвестру власть исцелить его.
И в это же время Абраксас примчался к Сатане, чтобы предупредить его о происходящем.
— Если Базофону удастся исцелить этого юнца, старик Мелинос обратится в веру Христа. А он не только далек от старческой немощи, но и пользуется большим авторитетом у афинян.
Как всегда в таких случаях, Сатана пришел в неописуемую ярость, но на этот раз взрыв его гнева был так силен, что у несчастного Абраксаса лопнули барабанные перепонки. Поэтому он не слышал ругательств, которыми его осыпал хозяин, а Сатана, когда наконец угомонился и велел бросить починенного в самые мрачные подземелья своего дворца, решил взяться за дело сам. Распространение новой религии принимало опасные масштабы, и тщетными оказались его надежды, что древние боги сумеют найти способ защититься от Самозванца. Ведь Афродита, эта сумасбродка, наоборот, научила Базофона, как ему лучше всего обольстить греков. И вот теперь Сатана одним взмахом своих перепончатых крыльев перенесся в Афины, а точнее, в жилище, где лежал ослабевший мальчик.
— Вот он, тот, от которого зависит будущее Фессалии. Я не очень верю, что Базофон обладает могуществом исцелять больных. Но я совершенно уверен в том, что ему не дано воскрешать мертвых.
И в своей злобе он приказал духам смерти, уже проникшим в тело мальчика, размножиться и атаковать мозг, печень, почки и сердце с такой яростью, чтобы он уже не смог оправиться от болезни. Это губительное войско сразу же двинулось в наступление, и тело не выдержало страшного натиска. Душа изо всех сил пыталась удержаться в нем, но беспощадные орды наносили все новые и новые удары. И когда Мелинос вошел в комнату, его внук испустил последний вздох.
— Оставьте меня одного, — распорядился сын Сабинеллы.
— Что ты теперь сможешь сделать, — сказал старик. — Увы, мой дорогой Алкидий, отрада моих старческих лет, скончался у меня на глазах.
— Все в руках Божьих, — возразил Сильвестр. — Если Христос действительно воскрес, Он воскресит и этого ребенка.
Все вышли из комнаты. И тогда Базофон, воздев очи к Небу, сказал такие слова:
— О, Ты, возжелавший, чтобы я стал светочем Фессалии. Ты единственный можешь нарушить равновесие между жизнью и смертью. Если я воскрешу этого мальчика, мы заложим первый камень в здание, которое посвятим Тебе. Если же у меня ничего не выйдет, я потеряю всякое доверие и вряд ли мне удастся одолеть этих неисчислимых идолов, жрецов и колдунов.
