Пол Клеменс - Снятие с креста
Он вывалился из склепа, не чуя боли в растянутых связках. «Тубус» под мышку, вооружился лопатой без черенка, сел на корточки, обернувшись в напряженный слух. Страшная догадка по поводу личности убийцы! Ведь этот человек постоянно крутился вокруг Гвадалона, всегда оказывался в нужном месте в нужное время, контролировал все события, имея своего приятеля в полиции, держал руку на пульсе, знал про все… Пьер Вассаль! Крепкий мужик, физически развитый, проблемы со здоровьем явно напускные. Заполучил «легенду», первую половинку картины, развил активность – чем еще заняться на пенсии? Подбросил ее Анджею, да еще и приковылял на место убийства Травеля, дабы убедиться, что процесс пошел (как не обнаружить наметанному глазу «проглотившую кол» Изабеллу?). А когда узнал, что искомое в его подвале, чуть не облез от удивления. Стоило учинять вакханалию, убивать ни в чем не повинных людей? Ему никогда и в голову не приходило подозревать этого человека. Бедный Павел. Бедный Франчишек… Что происходит наверху?
Он стиснул лопату, двинулся наверх, к выходу. Вышел. Пусто. Никого. Желтоватый мерклый свет озарял первый этаж смешного домика. Черный проем в прихожую, два окна напротив задернуты незатейливыми шторами. Черный кот лежал в углу на подстилке, буравил выходца из подземелья желтыми глазами…
Убийца находился рядом, ждал, затаился. Краем мозга он отдавал себе отчет, что ситуация насквозь абсурдна. Куда все подевались? Почему убийца не возвращается? Ждет, что Анджей сам принесет ему вожделенную картину? Но как он мог взять в голову, что, отчаявшись дождаться сообщников, тот сам начнет выворачивать плиту? Данный вопрос Анджей не заострял. Анализ был неуместен. Он на цыпочках вышел на середину комнаты, повертел головой. Кот на подстилке недовольно заворчал.
– Заткнись, – прошептал Анджей. – Тебя тут еще не хватало…
Убийца был здесь – абсолютное, не требующее доказательства знание. Если не в доме, то снаружи. Лезть напролом он не решился. Подошел к восточному окну, выходящему на свалку, отогнул штору. Перехватил под мышку горшок с каким-то загибающимся фикусом, поставил на пол. Отомкнул шпингалеты, отворил окно. Свежий ветер пронесся по комнате. Ночь была безлунная, тучи бесконечной ордой плыли с запада на восток. Он оставил в комнате лопату, перевалился через подоконник. Спрыгнул с небольшой высоты, присел, стал слушать. Бывший фундамент старой мельницы возвышался над землей. Привести в порядок эту часть территории Вассаль не собрался. Из камня, очевидно, был выполнен только пояс фундамента. В оставшуюся часть сваливали все, что попадалось под руку: булыжники, кирпичи. Зияли пустоты, незалитая опалубка. Он напрягся, навострил уши – почудился приглушенный голос. Видимо, послышалось: ветер бормотал в листах кровельного железа. Он двинулся вдоль стены – на южную сторону, где имелась калитка, и можно безнаказанно уйти. Но далеко он не ушел. В кустах под фундаментом раздался глухой стон. Он вздрогнул, покосился по сторонам, сменил направление. Но до края этой каменной глыбищи он не добрался. Нога попала в трещину, он невольно воскликнул, присел. Осторожно вытянул ногу. Еще немного, и свалился бы в глубокий провал, где свернул бы шею. Пот хлынул градом. Он попятился от разлома, вытянул шею. В пустоте что-то лежало. Торчал предмет, для человека, обладающего воображением, способный ассоциироваться с вывернутой рукой…
Он вытянул из куртки телефон, надавил на первое, что попалось. Средненький фонарик, но, видимо, сойдет. Он вытянул руку, осветив лежащее в пустоте тело.
Одна нога у Вассаля была согнута в колене, другая вытянута. Рука неестественно изгибалась. Голова составляла с телом угол девяносто градусов, подбородок уперся в шею, лицо казалось спокойным…Он чуть не задохнулся. Зря грешил на доброго соседа… За спиной что-то хрустнуло. Напрасно он вскричал, подвернув ногу! Он забыл про стон в кустах, выронив телефон, сделал прыжок из сидячего положения. Ударился плечом, но не выронил заветный «контейнер» из свиной кожи. Кто-то бросился к нему, он откатился дальше, вскочил, рванулся на восточную сторону дома. Помчался, рискуя разбиться, миновал распахнутое окно, из которого выпал минуту назад, снова повернул. За спиной кто-то топал. Не лучшая ситуация, чтобы вступить в бой. Его просто свалят массой, а потом добьют! Перед глазами дрожала узкая полоса – край фундамента. Он был уже на северной стороне, где теснились подсобки, мастерская, сарай, в котором Вассаль хранил свои рыбацкие принадлежности… Он швырнул «тубус» вниз, не стал задерживаться на краю, спрыгнул, сделал неуклюжее сальто, сцапал картину, помчался в узкий просвет между сараями. Последняя мысль: неужели ушел? Он вырвался на каменистый пустырь и слишком поздно понял, что он не предназначен для спринтерских забегов: споткнулся о первый же булыжник, покатился, крича от боли, и в завершение треснулся виском о камень, отчего на несколько мгновений потерял сознание…
Но как-то очнулся, встал. Ноги дрожали. Картины в руках не было, она валялась под ногами, но поднимать ее не было смысла: хрустели камни под ботинками, темнота выдавливала человека с пистолетом. Словно по заказу вылезла луна: яркая, сочная. Он все же дернулся – видимо, рефлекс. То ли бежать хотел, то ли поднять то, что валялось…
– Ни с места, – сказал человек. – Полиция.
Анджей судорожно сглотнул. В горле пересохло.
– Жулье? – прохрипел он. – А вы-то здесь откуда?
Сержант подошел поближе. Он не был похож на пьяного. Он смотрел на Анджея очень пристально, оценивающе, как-то даже с брезгливостью.
– Вы подумали, что после кафе я поехал на бал? А вот вопрос, месье, был ли я в кафе?
– То есть ваша трогательная история про Диану Ормель…
– Сущая правда, – сержант засмеялся. – Была такая информация. Сделайте, пожалуйста, два шага назад. А лучше четыре. У вас картина под ногами – нехорошо, месье. Такая ценная вещь…
Он еще не издевался, но в глазах уже горел сардонический блеск. Очень трудно было сдвинуться с места. Он с натугой оторвал ногу от земли, словно вытягивал ее из болота, отступил.
– Еще, месье, еще, – Жулье выразительно показывал стволом, куда ему встать. Он нагнулся, не сводя с Анджея черной дырочки ствола, поднял «тубус». Нахмурился, почувствовав досадную легкость контейнера, быстро раскрутил.
В контейнере было пусто.– Ах, какая жалость, – сказал Жулье, вскинув голову. В голосе зазвенели металлические нотки. – Но здесь ничего нет, месье. Как же это вышло, объясните?
– Не может быть, не верю, – Анджей вытянул шею, чтобы посмотреть, сделал шаг.
– Ни с места, – спохватился Жулье. – Буду стрелять. Уж поверьте на слово, месье, в этой штуковине ничего нет. Некрасиво, месье.
– Да уж, сержант, – согласился Анджей. – Это не очень красивая история. Ну что ж, как говорится, наш геморрой – ваша проблема. Ищите. Может, стоит позвать для пущего успеха Катрин Дюссон, инспектора Филибера Шовиньи, пару полицейских собак?…
– Молчать! – рявкнул сержант. Пистолет в его руке дрогнул. Анджей не понял, какая сила отправила в атаку. Вроде не было команды из мозга. До сержанта было три шага – он одолел их прыжком, послал кулак, чтобы засветить негодяю в глаз. И засветил: сержант взвыл от боли, защититься не успел, голова дернулась, словно на шарнире. Он схватил его за грудки, но тот уже опомнился, хотя и выронил пистолет – голова вернулась на место, он ударил ею – резко, без прелюдий. Молния сверкнула между глаз, взорвалась переносица. Анджей отлетел, хотя и устоял на ногах. Что-то горячее потекло по лицу. Мозги встряхнуло качественно, но дважды два пока было четыре. Все же подготовка полицейских значительно лучше подготовки рядовых художников. В глазах двоилось, он упорно сводил фокус, шатался, видел, как сержант неловко нагнулся, поднял пистолет, но пока еще держал его стволом вниз.
– Говорите, месье, где вы спрятали картину. Не заставляйте обшаривать весь дом. Я слушаю вас внимательно. Правдиво, кратко…
– Ладно, буду краток, – пробормотал Анджей… и резко оттолкнулся, чтобы в прыжке схватить мерзавца за горло! Хоть смешной, но шанс. Да, видимо, опоздал. Сержант уже вскинул пистолет. Он был не рохля.
Сухо грянул выстрел. Анджей накрыл сержанта, оба покатились по земле…Он не умер, что было немного странно. Полежал, не увидел ни тоннеля с мириадами огней, ни доброго лица архангела Михаила, склонившегося над преставившимся, с кряхтением начал подниматься. Сержант Жулье был мертв от точного попадания пули в висок. Маленькая дырочка левее уха, под головой – расползалась лужа…
Он остался сидеть, взялся за голову, словно собрался выдавить из нее стреляющую боль. Кто-то подошел, нагнулся над сержантом, подобрал пистолет, тяжело вздохнул и опустился рядом. Он поднял голову. Луна еще не скрылась. Перед глазами мерцало бледное лицо лейтенанта Катрин Дюссон. Она казалась невероятно уставшей, подавленной, опустошенной. Словно силы, которые были в этой женщине, дружно покинули ее вместе со спасительным выстрелом.
