Наталья Александрова - Ад да Винчи
Повелитель, по-прежнему скрывая лицо под капюшоном, прошел в кабину пилота, и самолет вырулил на взлетную полосу.
Короткий разбег — и сверкающий россыпью огней ночной Каир остался далеко внизу.
— Куда мы летим? — спросил Старыгин одного из мрачных охранников, но это было так же бесполезно, как задавать вопросы каменному сфинксу или великой пирамиде.
Старыгин выглянул в окно и увидел, как внизу проплыла темная полоса пустыни, затем снова загорелись огни большого города, судя по всему, Александрии, потому что после тускло заблестела поверхность моря. Вскоре самолет поднялся над облаками, и можно было только догадываться, что его курс лежит обратно в Европу.
Старыгин попытался ослабить веревку на руках, но охранник тут же заметил его попытку и больно ткнул кулаком в бок.
— Дали бы хоть кофе, — проворчал Дмитрий Алексеевич. —Для ужина, конечно, поздновато…
Как и прежде, никакого ответа на его слова не последовало.
Небо в иллюминаторе начало светлеть.
Часы были на запястье, запястье было за спиной, туго перетянутое веревкой, и оставалось только гадать, сколько времени длится полет, но Старыгину казалось, что они летят уже не меньше трех часов. Наконец самолет начал медленно снижаться.
— Безобразный сервис, — не прекращал Старыгин попыток разговорить охранников. Нет чтобы вышла симпатичная стюардесса и объявила, что мы через двадцать минут прибываем в аэропорт города Милана, температура в Милане двадцать пять градусов…
Самолет коснулся колесами земли, слегка подпрыгнул и покатился по дорожке. Наконец он остановился, мотор стих. Пассажиров все так же без единого слова вывели наружу и усадили в черный автомобиль, точно такой же, как тот, в котором они ехали по Каиру.
— Такое впечатление, что мы сделали круг и прилетели обратно, — без надежды на ответ проговорил Старыгин.
Впрочем, здесь воздух был суше и прохладнее, чем в Каире. Несомненно, они вернулись в Европу. В машину принесли таинственный черный ящик. Повелитель занял свое прежнее место, и машина выехала с аэродрома.
Некоторое время дорога извивалась среди ночных виноградников, обнесенных невысокими каменными оградами, потом потянулись бесконечные складские и хозяйственные постройки, говорящие о приближении большого города. Наконец показались высотные дома новостроек, и Старыгин, напряженно вглядывавшийся в строения за окном, узнал знаменитый римский район ЭУР.
«Как я и подозревал, мы вернулись в Рим, подумал он. — Все закончится, как и началось, в Вечном городе.., впрочем, закончится ли?»
Новостройки сменились старыми районами, вместо широких проспектов пошли узкие извилистые улочки, затем машина выехала на виа Деи Коронари, а оттуда — на древнюю набережную Тибра. Свернув в сеть переулков недалеко от моста Сан-Анджело, она еще немного попетляла и остановилась перед воротами в высокой каменной стене, на которой Старыгин разглядел чудом сохранившийся полустертый герб — змея, обвивающая раскидистое дерево.
Водитель вышел из машины, открыл ворота, и автомобиль медленно въехал во двор.
Здесь царили глубокая тишина и запустение, свойственные многим старым домам, знавшим долгую и славную историю, которая давно уже подошла к концу. Впрочем, здание, около которого они находились, было даже не домом, а дворцом, старинным римским палаццо, сильно пострадавшим от беспощадного течения времени. Стены палаццо грозили обвалиться, во многих окнах не хватало стекол, но здание еще сохраняло очарование старины.
Посреди двора виднелся фонтан, то есть то, что когда-то было фонтаном, — квадратный каменный бассейн с полуобвалившимися краями, статуя какого-то мифического животного в центре — то ли черепаха, то ли ящерица, разглядеть точнее Старыгин не сумел, потому что статуя тоже была тронута разрушением. В бассейне было немного воды, но скорее всего она осталась после недавнего дождя. Воздух был влажен, в нем витал аромат незнакомых цветов, аромат печали и запустения.
На стене дома, над полукруглой, покрытой сетью трещин аркой, перекрывавшей вход, сохранился такой же, как снаружи, каменный щит с гербом — змея, обвивающая раскидистое дерево.
Тот же водитель открыл дверь, и все прибывшие один за другим вошли внутрь палаццо.
В руках одного из монахов затеплилась свеча, едва озарившая помещение, в котором они. оказались. При ее слабом свете можно было разглядеть только мраморные плиты пола да выделяющиеся в темноте очертания статуй.
Иногда тусклый отсвет свечи случайно вырывал из темноты остатки старинной росписи на стене. Человек со свечой двинулся вперед, за ним следовал Повелитель, водитель вел Машу.
Старыгин замешкался, и второй монах, замыкавший шествие, грубо толкнул его в спину.
Миновав просторный холл, процессия поднялась по широкой лестнице и оказалась в огромном темном помещении. Человек со свечой обошел его, зажигая многочисленные канделябры, и скоро все вокруг было залито их ярким красноватым светом.
Это была большая комната, нечто вроде библиотеки, со стенами, сплошь заставленными старинными книжными шкафами. В дальнем конце комнаты виднелся камин, такой огромный, что в него вполне мог бы въехать автомобиль. Посреди комнаты стоял огромный стол.
Впрочем, все в этой комнате тоже носило печать запустения. Инкрустация с книжных шкафов была ободрана, стеклянные дверцы разбиты, облицовка камина местами осыпалась, цветная лепнина потолка тоже большей частью обвалилась, персидский ковер на полу наполовину истлел и кое-где продрался, обнажив каменные плиты пола, столешница источена древоточцами, бархатные портьеры на огромных окнах изорваны в клочья.
Повелитель прошел в дальний конец помещения, сбросил на хромоногое кресло свой длинный плащ и проговорил, стоя спиной к остальным:
— Добро пожаловать в мое родовое гнездо палаццо Сэсто!
С этими словами он обернулся и в упор уставился на гостей.
Старыгин ахнул.
Перед ним стоял его давний итальянский друг и коллега профессор Антонио Сорди.
— Антонио! — растерянно воскликнул Дмитрий Алексеевич. — Как это понимать?
— Не все можно понять слабым человеческим разумом, — ответил профессор.
— Вот почему мне показался знакомым этот голос! — проговорил Старыгин, перед которым наконец начала приоткрываться завеса тайны. Но почему.., этот дворец.., какое отношение…
— Самое прямое, — Антонио гордо выпрямился. — Я подписывал свои научные работы фамилией матери, Сорди, в действительности же я принадлежу к старинному роду да Сэсто! Этот полуразрушенный дворец — все, что осталось от владений моей семьи! Но так будет недолго, слава рода да Сэсто вновь засияет на небосклоне Италии и всего мира…
— Значит, один из учеников Леонардо да Винчи, Чезаре да Сэсто…
— Мой прямой предок! — Антонио отступил от стола и величественным жестом показал на висящий над камином потемневший от времени портрет старого, желчного человека в черном бархатном камзоле.
— Но, кажется, он не был так уж предан своему учителю, маэстро Леонардо…
— Напротив! — Антонио побагровел от злости и сделал шаг вперед, словно выпад во время фехтовального поединка. — Напротив, только он один из всех его учеников сумел перенять мастерство великого художника и, может быть, даже превзойти его! А это ли не лучший способ доказать верность учителю?
Ведь никто из остальных учеников Леонардо да Винчи не оставил сколько-нибудь заметного следа в искусстве, в то время как мой благородный предок…
— Чезаре да Сэсто вспоминают сейчас не чаще остальных его учеников!
— Ты глубоко ошибаешься! Знаешь ли ты, что Стендаль считал лучшей картиной, созданной Леонардо, хранящееся в Эрмитаже «Святое семейство со святой Екатериной»? И не он один!
Многие знатоки предпочитали эту картину «Джоконде» и «Мадонне в гроте»! Многие считали ее самым выдающимся живописным полотном эпохи Возрождения! Эта картина еще в конце девятнадцатого века числилась среди величайших сокровищ Эрмитажа, и только в двадцатом веке научная экспертиза установила, что она не принадлежит кисти Леонардо, а создана моим великим предком — Чезаре да Сэсто.
— Почему же о нем самом так редко говорят и пишут?
— Только потому, что сам он так захотел. Он и руководившие им тайные силы. Потому что подлинное величие должно сохраняться в тайне. Но мастерство его потрясает! Как ты можешь оспаривать это, Дмитрий? Ведь ты видел Мадонну работы моего предка! Она ничем не уступает Мадонне самого Леонардо…
— Разве может жалкая копия сравниться с чудесным оригиналом? Сказать так — все равно что сказать, что зеркало, отражающее красавицу, нисколько не уступает ей самой!
— Зеркало? — раздраженно повторил Антонио. — Он намного превзошел Леонардо! Ведь в его картине все сказано об окружающем нас злом и греховном мире! Ты смотрел в глаза царственного создания, которое покоится на руках Древней Матери? Смотрел, я знаю! Я вижу это по твоему лицу! А если ты смотрел в его глаза — значит, ты заглянул в ад! И такова была воля моего великого предка!
