Татьяна Полякова - Единственная женщина на свете
– Агатка, ты влюбилась, что ли?
– Тебе-то что?
– Видела тебя вчера с Берсеньевым. По-моему, не самый лучший выбор. Глубокая душевная травма, призрак Милки… С соперницами, отошедшими в мир иной, трудно конкурировать, они практически святые, а ты из плоти и крови. К тому же есть еще Чухонка с ее неродившимся ребенком, да и сам Берсеньев, честно говоря…
– Отвали, – лаконично ответила сестрица, и вслед за этим пошли гудки.
– Что ж, первая попытка не засчитывается, – буркнула я, теперь совершенно убежденная, что сестрица и впрямь влюбилась. К разговору с ней надо подготовиться, никаких дурацких шуточек, только факты… А они у меня есть? Откуда? И выйдет, что я клевещу на ее возлюбленного. Как ни грустно это сознавать, а типы вроде него умеют произвести впечатление на женщин. Я не делаю резких движений, а он оставляет ее в покое. Ее и Стаса. Берсеньев прав, когда речь идет о любимых, справедливость побоку.
Я вышла из квартиры и побрела куда-то, вроде бы без видимой цели, пока не стало ясно: я в квартале от дома, где живет Чухонка. Юная девушка с льняными волосами, которая ждет своего Сережу. Ждет и не догадывается, что ее Сережи больше нет.
Дверь мне открыла высокая девушка с кукольным личиком.
– Наташа дома? – спросила я.
– Она здесь уже не живет.
– А куда уехала, не знаете?
– Понятия не имею. К предкам, наверное.
Через два дня вернулся Стас. Лицо усталое, покрасневшие глаза.
– Как дела? – спросил он, обнимая меня.
– Отлично.
– Серьезно?
– Серьезно. Ты приехал…
– Я десять часов за рулем, всю дорогу гнал, как сумасшедший. Немного посплю, а потом закатимся в ресторан. – Он устроился на моей кушетке и вскоре уснул, а я сидела рядом, смотрела на него и плакала. Все никак не могла поверить в свое счастье.
Вечером мы отправились в ресторан, что был неподалеку от моего дома. Я вспомнила, что это любимый ресторан сестрицы, только когда увидела ее в холле. Она шла навстречу под руку с Берсеньевым.
– Привет, – сказала я, Агатка одарила Стаса своим коронным взглядом, от которого он должен бы превратиться в соляной столб. Но не превратился, и это сестрицу здорово огорчило. Оттого она проигнорировала и мое приветствие, и меня саму. Мужчины впились друг в друга взглядами, в ту минуту очень напоминая двух мартовских котов, которые прикидывают, стоит ли, вцепившись друг в друга, покатиться по земле тугим клубком, оглашая округу воплем, или разумнее разбежаться?
– Познакомь нас, – с милой улыбкой сказал Берсеньев. Агатка схватила его за локоть и потащила за собой.
– Нечего тебе с ним знакомиться.
Парочка стремительно удалялась.
– Разве он не родственник? – донеслось до нас, голос Берсеньева звучал растерянно и даже виновато.
– Век бы этого родственника не видеть.
– Твоя сестрица завела приятеля? – засмеялся Стас, проводив их взглядом. – У парня своеобразный вкус.
– Он тебе не понравился? – спросила я.
– Напротив. К твоей чертовой сестре добрых чувств я не питаю, а он ее в бараний рог свернет.
– С чего ты взял?
– Я ж его видел. Волчара. Хоть и силится выглядеть симпатягой.
Слова Стаса долго не давали мне покоя. Я подумала: может, стоит рассказать ему о Берсеньеве? А чем мне это поможет? Поговорить бы стоило с Агаткой, но уверенности, что вторая попытка будет удачнее первой, не было. Я думала о своей сестре, дважды собиралась позвонить, но все не решалась. Пока она сама не позвонила на следующий день, часов в десять утра. Мы собирались пройтись по магазинам, я одевалась, всерьез опасаясь, что Стас, уже с полчаса терпеливо сидящий в кресле, начнет высказываться по поводу моих дурных привычек. Телефонный звонок оказался совсем некстати. Голос Агатки звучал спокойно, но это было то самое спокойствие, от которого мороз идет по коже.
– Стас у тебя? Воркуете, как голубки?
– Воркуем.
– Ты знаешь, где Настя? – сделав паузу, задала она вопрос.
– Наверное, в Питере, – пробормотала я, косясь на Стаса.
– Нет, она здесь. Должно быть, приехала вслед за мужем. Если интересно, могу сообщить. В настоящий момент она в больнице.
– В какой? – пробормотала я, мало что понимая.
– В больнице скорой помощи. Привезли вчера вечером. Наглоталась снотворного. Хорошо, что соседка обратила внимание на входную дверь. Она ее прикрыла неплотно.
Руки у меня дрожали так, что я чуть не выронила телефон.
– Как она себя чувствует?
– Хреново. Надо полагать, именно на это Стас и рассчитывал. Довести глупенькую девчонку до самоубийства нетрудно. Особенно такому типу. Бабла-то сколько огребет, – нараспев сказала Агатка. – И тебя в придачу. Даже если в этот раз девка оклемается, так можно еще попробовать. При известном старании…
Стас торопливо подошел сзади, выхватил у меня телефон и рявкнул:
– Заткнись, тварь. – Отшвырнул мобильный в сторону и на меня уставился.
– Настя… – тихо начала я, уходя от его взгляда.
– Да мне плевать на Настю. Поняла? Плевать.
– Так нельзя, Стас.
– Нельзя? А как можно? Миллионы людей разводятся. Что в этом особенного? Ей пришла охота меня напугать? Зря, я не из пугливых. Может отправляться на кладбище своим ходом.
– Она тебя любит, – жалко пробормотала я.
– Что ты заладила? Ну, любит. И что? А я не люблю. Немного поваляется в больнице, глядишь, мозги на место встанут.
– Стас…
– Да что за черт! Какое тебе дело до Насти? Давай, пожалей ее. Как была дурой, так дурой и осталась. – Он еще что-то кричал, а у меня в мозгах точно замкнуло. Как будто я вновь в комнате с низким потолком, а с крюка свисает веревка с петлей на конце.
– Ты не знаешь, как это больно, – с трудом произнесла я, а потом заорала: – Ты не знаешь… сволочь, ненавижу тебя… ненавижу… – Мы стояли совсем рядом, глядя в глаза друг друга, и я повторила беспомощно: – Ты не знаешь, как это больно…
По его лицу прошла судорога. Он невесело усмехнулся и сказал:
– Теперь знаю. – Взял с кресла пиджак и ушел. А я осталась.
Дверной звонок надоедливо трезвонил, я поднялась и, ступая, точно пьяная, направилась в прихожую.
– Феня, ты дома? – взывал знакомый голос, я распахнула дверь и увидела соседку с третьего этажа. – Ты заболела, что ли? А я звоню, звоню… Да ты слышишь меня?
– Слышу, слышу. Чего надо?
– Мужчина к тебе ездит, высокий такой…
– Славка?
– Какой Славка, что я, Славку твоего не знаю. Высокий, волосы темные, на черной машине. Ты бы глянула, не его ли машина стоит. Возле гастронома. Кажись, его. Я в машинах-то не больно разбираюсь.
– Далась вам его машина…
– Так ведь это… стреляли там… Ты что ж, не слышала? Мы с Марьей Павловной гуляем, смотрим, народ бежит, ну и мы пошли взглянуть. А я говорю, машина-то у нас во дворе стояла. К Феньке, говорю, мужчина приезжал…
– Стреляли? – не поняла я.
– Стреляли… страсть…
– Где? – ухватившись за стену, спросила я.
– Так, говорю тебе, у гастронома.
Я боялась, что не смогу сделать ни шага, но побежала. Вниз по ступенькам, потом переулком к гастроному… Толпа любопытных жалась на тротуаре, машину Стаса с выбитыми стеклами оттащили в сторону, парень в синем комбинезоне посыпал песком кровь на асфальте. Мужчина в милицейской форме крикнул, чтобы я отошла, и вдруг пошел навстречу.
– Ваш знакомый? – спросил хмуро.
Я кивнула, не в силах оторвать взгляд от крови, которую медленно впитывал песок.
– Где он? – Слова давались с трудом, и я испугалась, что мужчина меня не поймет, и повторила отчаянно, собрав все силы: – Где?
– «Скорая» увезла.
– Он жив?
– Ну, если «Скорая» увезла, значит, пока жив.
Я не помнила, как добралась до больницы, с кем разговаривала, как оказалась в коридоре с расшатанной скамьей в углу. Я сидела, сцепив руки, без мыслей, без чувств, замерев в том спасительном мгновении, когда услышала «он жив», с отчаянной решимостью остаться в нем навсегда. Не знать, не думать, что все в один миг могло измениться и никакие слова уже не будут иметь значения. Пусть я умру раньше, чем узнаю… за минуту, за секунду раньше…
– Вам бы прилечь. – Рядом стоял мужчина в белом халате и хмуро смотрел на меня. Смысл сказанного дошел не сразу.
– Прилечь, – повторила я.
– Да. Отдохнуть.
– Он…
– Операция прошла успешно, – торопливо заговорил врач. – Будем надеяться… – Он улыбнулся ободряюще, а я свалилась в обморок прямо ему под ноги.
Понемногу ощущение реальности возвращалось, а вместе с ним и понимание, что произошло. Выглядела я заторможенной, это позволило врачам прийти к выводу, что я успокоилась и в их внимании больше не нуждаюсь. Я от души сказала им «спасибо» и вскоре уже стояла на улице. Мысли путались, но на одной я смогла сосредоточиться. И довольно уверенно направилась к стоянке такси. Назвала адрес Димкиного офиса. Недавнее отупение сменилось жаждой деятельности. Очень хотелось что-нибудь разнести вдребезги, яростно, с остервенением. Смотреть, как разлетаются осколки, и бить вновь. Вот в таком приподнятом настроении я и явилась к Димке. Охранник на входе сонно взглянул на меня, а я смогла выжать из себя улыбку.
