Елена Арсеньева - Твой враг во тьме
Мгновение Дмитрий тупо смотрел на разрисованный разноцветными мелками асфальт у себя под ногами, потом с трудом заставил себя разомкнуть губы.
– В какую машину? – выговорил так тихо, словно боялся спугнуть внезапную догадку.
– В белую «Ниву». Я уже тогда начала беспокоиться: ведь если за ней нарочно прислали машину из деревни, значит, что-то случилось с отцом. Все-таки Марина зря мне хотя бы записочку не оставила, когда приезжала: знала ведь, как я буду беспокоиться!
– А почему вы решили, что Лёля уехала в деревню? – осторожно продолжал Дмитрий.
– Не знаю, – легкомысленно пожала плечами бабулька. – Ах да! Она была в джинсах, белой маечке («Белой маечке!») и кроссовках. Пару раз я видела ее одетой именно так, с унылым лицом, – и всегда оказывалось, что ее «вывозят пахать на даче», как она печально сообщала. Вот и на сей раз лицо было достаточно унылое и одежда соответствующая. А главное, в этой машине присутствовало что-то непроходимо деревенское. – В голосе Александры Герасимовны зазвенела снисходительная насмешка. – Эти комья грязи, намертво присохшие к колесам, эта общая обшарпанность, этот багажник на крыше… Я не очень хорошо понимаю в номерах, но готова спорить: номер тоже какой-нибудь деревенский, если существуют различия. Кстати, он был залеплен грязью. Я тогда еще, помнится, посмеялась про себя: как в детективном романе. В детективных романах номера преступных машин всегда залеплены грязью, вы заметили?
«Спросить Кузнецова про багажник, – мелькнула мысль у Дмитрия. – Землю, конечно, с колес и с номера повымыло, пока машина была в реке, но про багажник надо спросить! И я не буду ждать до завтра – еще сегодня позвоню!»
Он снова сделал попытку вскочить – и снова остался на месте.
– Впрочем, деревенской «Ниве» это еще простительно, – продолжала беззаботно чирикать Герасимовна. – Но мастодонт, который последовал за «Нивой», – вот от его владельца я такой нечистоплотности не ожидала!
Дмитрий медленно повернулся к ней.
– Что?
«Это ничего не значит. Здесь и сейчас-то стоит десятка полтора самых разных машин. Мало ли кто мог…»
– Что – что? – уточнила Александра Герасимовна.
– Я хочу сказать… почему вы решили, что этот – мастодонт поехал за «Нивой»? И что значит – мастодонт?
– Мастодонт – это нечто громоздкое, несуразное, – любезно пояснила старушка.
Дмитрий скрипнул зубами. Ему захотелось схватить Герасимовну и тряхнуть, чтобы с ее языка посыпались, как горох, те слова, которые ему нужны, а не всякая интеллигентская болтовня. Однако этот «белый одуванчик» заслуживал самого оранжерейного обращения.
– Я знаю, что такое мастодонт, – выговорил как можно спокойнее. – Почему вы назвали автомобиль мастодонтом?
– Это же элементарно, Ватсон, – усмехнулась его собеседница. – Автомобиль был несуразен и громоздок. Хотя нет, дело не только в этом! Я же не назову мастодонтом вон тот «Лендкруизер»… – Она умолкла, как бы прислушиваясь к шелесту своих ассоциаций. – Ах да! Все дело было в его колесах – они как-то нелепо, голо торчали из-под крыльев, терпеть не могу такой фасон машин, а главное – в названии.
– Вы запомнили его марку?
Старушка нахмурилась:
– Погодите-ка… нет, опять забыла! Название совершенно дурацкое, нелепое просто до крайности…
– «Мицубиси»? «Тойота»? «Паджеро»? «Патрол»? Джип «Чероки»? «Гранд-Шевроле»? – навскидку выпалил Дмитрий и был удостоен снисходительного взгляда.
– Ну что вы! Это вполне благозвучные названия, хотя мои внуки иногда поют о том вон джипе «Чероки», – махнула она рукой в конец двора, – «реве тай стогне джип широкий». Нет, именно дурацкое название… почему я так сказала?..
Да, похоже, чем больше живешь, тем больше задаешь себе загадок! Наверное, самым интересным объектом исследования для этой мисс Марпл с улицы Провиантской были ее собственные ассоциативные связи.
– Дурацкое название… дура… дурость… дурында… – бормотала Александра Герасимовна себе под нос – и вдруг радостно всплеснула руками: – Дурында! Ну конечно! Автомобиль назывался «Дюранго!»
– Никогда не слышал о таком, – пожал плечами Дмитрий.
– Я тоже, – кивнула Александра Герасимовна. – И тем не менее именно в эту черную дурынду с черными непрозрачными стеклами и сел человек кавказской национальности, вышедший из белой деревенской «Нивы», в которую потом села Лёля. – Не понял, – осторожно сказал Дмитрий.
Александра Герасимовна повела бровью. Это была оценка его сообразительности, но устного комментария, к счастью, не последовало.
– Значит, так, – терпеливо начала она. – Сначала во двор въехала «Нива». За ней последовала дурында – будем называть ее так, а то я опять забыла точное слово.
«Дюранго», – твердил про себя Дмитрий. – «Дюранго», «Дюранго»…
– Из «Нивы» вышли двое: плотный широколицый человек, такого же деревенского, вернее, сельского вида, как и его машина, – и кавказец. Совершенно не присматривалась к ним, так что бесполезно спрашивать о приметах! – выставила она ладонь, предупреждая порыв Дмитрия. – Я бы вообще забыла о них сразу, если бы потом в компании этого мордатого не появилась Лёля. Но по порядку. Поселянин вошел в подъезд, а кавказец сел в дурынду. Я, помнится, еще удивилась: зачем он ехал в непрезентабельной «Ниве», если в его распоряжении имелась иномарка? У меня была недолгая пауза в работе, поэтому я вышла во двор. И уже собралась пойти домой и заняться делом, как вдруг появилась Лёля вместе с мордатым. Я сразу схватила «Комсомолку», которая лежала рядом на скамейке, и замахала ею. Но Лёля, повторяю, не поняла моих знаков, махнула мне в ответ и села в «Ниву». Я хотела крикнуть, но, знаете, терпеть не могу, когда люди орут на весь двор. Причем обмениваются иной раз самыми идиотскими сведениями, совершенно наплевав, что их слышит весь дом. Это так неделикатно и так… по-плебейски! – Она поджала губы. – К тому же Лёля уже была в машине, «Нива» поехала вниз, а за нею через минуту – черная дурында.
Она умолкла, неодобрительно уставясь на двух долговязых, тощих, очень схожих между собою парней, которые вышли из подъезда и, не здороваясь, торопливо проследовали мимо, смерив сидящих откровенно любопытными взглядами.
Александра Герасимовна неодобрительно покачала головой:
– Вот, один из таких крикливых плебеев. Виталя Кабаков с первого этажа, а того, что с ним, я не знаю. И ни «здравствуйте» никогда не скажут, ни «до свиданья». Зато с дружком своим из соседнего подъезда Виталя перекликается так, что весь дом слышит. И музыку врубает на полную катушку. Удивительно, что делает с людьми жизнь, правда? Я этого Виталю помню еще в ползунках, он всегда был такой хороший ребеночек, но потом вдруг как-то… съехал. А теперь, – выпалила она, не переводя духа, – объясните, для чего вы столь скрупулезно выспросили у меня эти сведения?
Дмитрий, который за все время разговора задал один или два вопроса, растерянно моргнул, совершенно не представляя, что ответить. Правду – что Лёля исчезла и всякие сведения о ней теперь нужны как воздух? Но стоит ли так огорчать бесценного «одуванчика»?..
Ему на помощь пришло Провидение в лице плотной женщины с коротко стриженными волосами, которая свесилась с балкона четвертого этажа и крикнула на весь двор:
– Мама, зеркало треснуло!
Скамейка рядом с Дмитрием мгновенно опустела, и только эхо далекого «До свиданья! Спокойной ночи!» реяло в воздухе.
Он посидел минут пять, не меньше, прежде чем сообразил, что эти слова – про зеркало – следовало бы писать в кавычках, ибо они были названием английского фильма по роману Агаты Кристи. Про мисс Марпл, между прочим.
Самурай. Лето, 1997
Медвежонок оказался полым внутри. В эту шкуру свободно поместилась худенькая, невысокая девочка. Сквозь смешно приоткрытую пасть игрушечного зверя она могла дышать, но то ли воздуху не хватало, то ли страху чрезмерно натерпелась – была без сознания.
Самурай осторожно высвободил ее из шкуры, взял на руки и пошел вниз. На кухне согрел чаю и начал по капелькам вливать в вялые губы девочки сладкую жидкость, старательно вытирая ей подбородок полотенцем, потому что поначалу все выливалось у нее изо рта. Он толком не знал, что делать, понимал только, что девочку надо согреть. И терпеливо зачерпывал ложечкой из чашки, иногда забирая в горсть маленькие пальчики и сильно дыша на них. И вот они дрогнули в его ладонях, а потом Олеся глотнула раз, другой… Самураю казалось, что сердце забухало у него в голове.
В глазах потемнело, однако он продолжал поить ее; наконец Олеся шевельнулась у него на коленях, устраиваясь поудобнее, а потом прошептала:
– Папочка… Ты приехал?
Сначала он не поверил своим ушам: показалось, это грохот крови шутит с ним шутки. Однако Олеся, уткнувшись ему в грудь, бормотала:
– Я так и знала, что ты скоро приедешь. И дядя Илюша говорил… Я даже думала, что это ты приехал ночью, но Асан сказал, что это какие-то злые дядьки пришли, а не ты. Он меня спрятал в моего медведя, там было так душно! Я хотела вылезти, а он меня ка-ак стукнул! Он плохой, Асан. Ты его побей. Так ведь не играют, правда? Он большой, а я маленькая, нельзя бить маленьких!
