Елена Арсеньева - Твой враг во тьме
– Хорошая. Только я этих денег практически не видел, брал себе жалкую тысчонку наликом, а остальное Братчиков по моей просьбе переводил на некий счет.
– Что, пенсию себе обеспечивал? – поддел Македонский, которому доставляло удовольствие общение с этим желтоглазым парнем. Что значит доктор, а? До того привык смотреть в глаза чужой смерти, что и со своей готов позабавиться.
– Надеюсь, до пенсии я не доживу, – спокойно сказал доктор. – То есть даже не наверное, а факт, кажется… – Он чуть пригнулся и заглянул в черный глаз «макарова». – А тот счет – международного фонда «Врачи мира против лейкемии». Собственно, я его основал, чтобы спонсировать лечение детей из неимущих семей. Здоровье нынче диких денег стоит, не у всех же есть богатый папенька, как у Олеси.
И тут до Македонского дошло!
– Ты что, хочешь сказать, что она…
– Удивляюсь, неужели Илья вам не сообщил? – пожал плечами доктор. – Он же должен был как-то оправдываться перед вами за те дикие суммы, которые расходовал на девочку. Или нет? Конечно, вы ему полностью доверяли, но все же… – Он снова пожал плечами. – Кучу денег он вбухал просто так, ни за что ни про что. Все эти пересадки костного мозга, облучения, которые ему рекомендовали, – это полный бред. Мучение и без того едва живого организма. Слава богу, я его вовремя остановил, не то он загубил бы вашу дочку еще год назад.
Приступ мгновенной ненависти к убитому Братчикову едва не лишил Македонского рассудка.
– А теперь что? – вымолвил с трудом, прорываясь сквозь зубовный скрежет.
– А теперь я лечу Олесю, – серьезно сказал доктор. – Понимаете, я в этом деле – лучший. И не щурьтесь на меня своим бешеным белым глазом, можете поверить на слово. Илья поверил – и правильно сделал, умный был человек. Мы познакомились в прошлом году в клинике в Москве. Что произошло, собственно? Здесь у Олеси обнаружили лейкемию, потом сказали: диагноз ошибочный, все в порядке. Звери, ей-богу, а не люди! Ничего себе – ошибочка! Но Братчиков уже заволновался и решил поехать в Москву, в Институт крови. Там диагноз подтвердился, причем ему сказали, что дело безнадежное. И тут мы встретились…
– То есть ты гений – я правильно понял? – спросил Македонский.
Доктор с прежним спокойствием кивнул.
– И что, бросил Москву ради того, чтобы ухаживать за моей дочерью?
Желтые глаза вильнули.
Ну конечно! Македонский так и знал.
– Ладно, колись, лепило, – усмехнулся он. – Ошибка в диагнозе, да? Разжалован в рядовые?
Доктор высокомерно дернул уголком рта:
– Да, я убил человека. Но это произошло случайно и не имело никакого отношения к медицине. Какой-то придурок напал на меня в темном проулке, я врезал ему по горлу, вот и… Превышение необходимой обороны. У меня был хороший адвокат: добился подписки о невыезде, ну а я…
– А ты подписку нарушил, так я понимаю? – кивнул Македонский. – Ну что же, не тот казак, что не попался, а тот, что вывернулся. Молодец. А почему так близко от Москвы сидишь?
– Под свечой всего темнее, – пояснил доктор. – Да и современная техника изменения внешности далеко пошла, а техника изготовления хороших документов – еще дальше. У меня тут тетушка живет, собственно, она мне мать заменила в свое время, так даже она меня не сразу узнала, когда я нагрянул. И еще… Понимаете, я ведь врач. Я не могу не лечить людей, к тому же, если знаю, что могу кого-то спасти от смерти, я лучше сам на риск пойду.
– Вдобавок, если этот риск не худо оплачен, – подсказал Македонский.
Доктор глянул с вызовом:
– А если даже и так?
– Ну, хорошо. – Македонский наконец опустил пистолет. – Но скажи, если ты такой гений, почему не вылечил мою девочку до сих пор?
Доктор вздохнул:
– Тут есть свои проблемы. У Олеси четвертая группа крови, самая редкая, да еще резус-фактор отрицательный. А моя методика лечения – это двойное заменное переливание крови. Иногда – тройное. С небольшими интервалами, во время которых проводится курс побочных мер. Не стану объяснять – долго и неинтересно, важен только результат. Я его гарантирую, но только в том случае, если мне будет обеспечен материал для работы.
– И какой это материал? – спросил Македонский, хотя ответ уже знал заранее. Не могло быть другого ответа, кроме этого.
– Кровь здорового человека с четвертой группой и отрицательным резусом. У детей возраста и комплекции Олеси в теле около двух литров крови. Вот и прикиньте, что будет с донором после того, как мы выкачаем из него всю кровушку для двойного, а лучше – тройного заменного переливания. Предвижу ваш вопрос, – вскинул он ладонь, – и сразу отвечаю отрицательно: к сожалению, забор крови должен быть сделан одномоментно. Донор обречен.
Македонский спокойно кивнул. С чего доктор взялся его успокаивать? Олеся больна, да, но есть шанс ее вылечить. Значит, вылечат – даже если придется выстроить доноров в очередь.
– Братчиков знал об этом?
– Знал, – кивнул доктор. – Но… он говорил, что вы не согласитесь на такие меры.
Македонский улыбнулся. И наконец-то увидел, что в глазах доктора снова плеснулся страх…
– Кстати, предупреждаю, – сказал доктор торопливо, – у меня вторая группа и резус положительный. Это вариант для Олеси смертельный, прошу учесть!
– Да брось! – сказал Македонский почти нежно. – Что я, сумасшедший? Я теперь с тебя пылинки буду сдувать. Все, лепило. Теперь ты работаешь на меня, понял? Для начала увезешь отсюда меня и мою дочь, а также… – Он оглянулся. – Вот этого парня. Олеся и этот, как его там, поживут у тебя, а мне надо на несколько дней в Чувашию смотаться. Потом все туда уедем. Кстати, кто он, черный-то, не знаешь?
– Илья на днях обмолвился: вроде бы абхазец, который на исторической родине кого-то шпокнул, грузина небось какого-нибудь, и теперь спасается в России. У него брат в Москве, вроде бы нотариус, у Ильи с ним деловые связи…
«Нотариус в Москве. Габуния – фамилия абхазская. Теперь понятно, у кого все оригиналы бумаг Македонского… в смысле моих бумаг».
– Ну, этот нотариус и попросил на время приютить Асана, к которому протянулась рука мести, – продолжал доктор. – Кстати, не думаете ли вы, что это за ним сюда пришли вершители возмездия, что Илья из-за него погиб?
– Нет, вряд ли, – сказал Македонский после некоторого раздумья. – Иначе его не оставили бы живым. А в него выстрелили только раз, не добили и взялись за Братчиковых. Им нужны были деньги, больше ничего.
– Логично, – согласился доктор. – А что, черный вам очень нужен? Мне бы не хотелось, если честно, я вообще стараюсь держаться подальше от этих безумных детей гор…
– Твои хлопоты будут оплачены, – махнул рукой Македонский. – Хорошо оплачены. Асана я бросить теперь не могу: он спас Олесю.
– Святое дело! – пробормотал доктор. – Кстати, а насчет хорошо оплачены – это в вашем понимании сколько?
– Тридцать тысяч в месяц тебя устроят? – спросил Македонский.
– Долларов, что ли? – недоверчиво спросил доктор, но Македонский счел вопрос неуместным.
– Буду вручать тебе или переводить на любой счет – сам решишь. А если все пойдет как я планирую, жить будешь на всем готовом. Место, конечно, уединенное, однако это пойдет на пользу твоим исследованиям.
– Да мне, собственно, нужна какая-то малость, – скромно сказал доктор, и его желтые глаза блеснули. – Главное – фонд «Врачи мира против лейкемии». А что касается Олеси… насчет донора… вы действительно согласны?
И снова Македонский не стал тратить времени, отвечая на вопрос, который уже подразумевал однозначный ответ.
Лёля. Июль, 1999
Лёля зажала рот ладонью, уставилась на незнакомца. Она видела его коротко остриженные, ершистые седоватые волосы, которые смотрелись очень эффектно при еще молодом загорелом лице; несколько рыхлые, но приятные черты; улыбающиеся желто-зеленые глаза; коричневую рубашку, синие джинсы – она видела все это, но, если бы через мгновение кто-то попросил ее описать этого человека, Лёля вряд ли смогла бы что-то вспомнить. Может быть, только этот улыбчивый взгляд – и, по контрасту, руку, сжимавшую пистолет.
Лёля перевела растерянный взгляд на Асана и вдруг поняла, что он мертв, что рядом с ней лежит труп!
Рванулась, пытаясь спрыгнуть с кровати… на самом же деле слабо заерзала, но и это невинное движение было остановлено: незнакомец предостерегающе вскинул руку с пистолетом:
– Сидите спокойно, невеста.
Только один человек мог назвать ее так… но еще прежде, чем эта мысль оформилась в голове, Лёля узнала голос и брезгливо вытерла о простыню ладонь, в которой появилось ощущение теплого, как бы резинового…
Она сделала это безотчетно, инстинктивно, однако по сузившимся глазам доктора поняла: он смекнул, что означает это движение.
– Э, невеста, ты не спала тогда! – усмехнулся краем рта. – А зачем же молчала? Зачем не шевелила пальчиками? Застеснялась, что ли?
