Яна Розова - Проклятие Вероники
– Это надо у вас спросить, – ответила я наобум. – Сколько денег вы взяли с моего мужа?
Тут двери лифта раскрылись, и я вскочила внутрь. Футболист попытался войти следом, но я быстро нажала на кнопку “1” и выставила вперед правую руку:
– Не смейте входить за мной в лифт.
Он послушался и в лифт не полез, зато всунул резиновый носок кеда – наверное сорок пятого размера! – между створок лифта, которые уже сдвигались. Мягко оттолкнувшись от грязного тапка этого проходимца, створки разъехались.
– За что Ксения Овсянникова заплатила вашему мужу пять миллионов?
– Уйдите к черту! – крикнула я и пнула его кроссовку носком своего мокасина.
Он убрал ногу, а во взгляде читалась неприкрытая угроза.
На улице мне стало легче.
Сейчас возьму такси и отправлюсь в Шемякинский лес. Удобнее всего было перейти дорогу и голосовать на остановке. И я остановилась у дорожного перехода.
Справа от меня, был баннер с рекламой архитектурно-проектной фирмы “Шульгин и К”. Глядя на рекламу, я думала об Артеме и мадам Кутузкиной. Откуда она узнала про моего Артема, стерва? Небось из такой же рекламы.
Я даже не прочитала писем Артема к ней – Рита помешала.
В голове шумело, кажется, сегодня я забыла поесть? Но ведь ничего не хочется. Хочется только забыться.
Я перевела взгляд на светофор и, убедившись, что мне светит зеленый, сделала шаг вперед. И вдруг кто-то схватил меня сзади, за локти…
Не успев даже ахнуть, я отлетела назад и оказалась на спине. Подо мной кто-то был, тот, кто и устроил это падение. Мимо пронеслась машина, и только после этого меня отпустили.
Вскочить на ноги мне не удалось, я лишь освободилась из рук напавшего на меня идиота. Надеюсь, он голову себе разбил, потому что я пребольно стукнулась затылком, и теперь мне казалось, будто я вижу окружающее пространство в разбитое зеркало. Я осталась сидеть на асфальте в надежде, что битое стекло опять сплавится воедино.
Удивительно, но никто даже не остановился поглазеть на рассевшуюся женщину, а, впрочем, людей вокруг почти и не было. Стайка студентов на противоположной стороне улицы уже удалялась от дороги, оборачиваясь и похихикивая, старушка, покачав головой, пошла по переходу на противоположную сторону.
Возле меня на корточках сидел Футболист.
– Вы не очень ушиблись? – спросил он, издеваясь.
– Вы спятили? – чувства начали возвращаться ко мне. И первое из них – злость: —Зачем вы на меня набросились?..
Тут я позорно расплакалась, хоть меньше всего на свете хотела этого сейчас, перед этим типом.
А он протянул мне руку:
– Вставайте, хватит сидеть. Вы что же, не заметили, что кто-то пытался сбить вас на машине? Не заметили, что машина на красный мимо нас проскочила? Я номер запомнил. У кого из ваших знакомых серый “Форд-сиерра”? Выпуска, примерно восемьдесят пятого года?
Зачем он врет? Чушь какая-то. Господи, пусть он оставит меня! Мой мир второй раз рухнул, мне больше верить не во что, я в отчаянии, а тут он!
Я оттолкнула его руку и самостоятельно встала. Мои белые брюки были в пыли, один мокасин улетел на три шага. О растрепанных волосах и мокром от слез лице и упоминать не стоило.
– Что вы несете? – сердито сказала я. – Отстаньте от меня, уйдите!
Подобрав мокасин, я отряхнулась. Моя сумка тоже валялась на тротуаре. Я ее подобрала и, вытирая грязными руками лицо, пошла прочь.
– Да стойте, вы! – крикнул мне вслед Футболист. – Вам в милицию надо идти! Давайте, я вас подвезу!
Я достала из сумки солнечные очки и пошла к остановке, делая вид, что не слышу его голоса.
Ему помощь психиатра нужна.
ДжонЕй помощь реальная нужна.
Я бы отвез ее в милицию и рассказал там, что случилось. Но она истеричка, а мне общение с такими бабами противопоказано.
Зазвонил мобильный – мама.
– Джонни, – только мама меня так называет. С самого моего раннего детства. – Забери меня…
– Хорошо, я уже на проспекте Менделеева.
Она отключилась. Мама лишних слов не любит, говорит только по делу. А и чего зря болтать? Я знал, что она на занятиях по этой их китайской гимнастике – у-шу, кажется.
Мама уже ждала меня возле клуба. Как всегда – ровно держа спинку, приподняв бровки и сделав губки бантиком. Это совершенно типические для мамы осанка и выражение лица. Я обратил внимание на эту ее манеру держаться почему-то только, став взрослым человеком. Когда ходил на ее лекции по истории Средних веков. Она стояла за кафедрой вот так же – прямо, как балерина и чуть-чуть собрав губы, словно для поцелуя. И ей это шло. Знаете, сколько моих сверстников пыталось стать мне папами? Море. Я б им тогда…
Подъезжая к ней, освещенной летим солнышком, я вспомнил, что месяц назад маме стукнуло семьдесят. А мне сорок. У нас дни рождения один за другим. И мама старше меня на тридцать лет.
Семьдесят. Не знаю, как насчет морщин – я их не вижу, но мама не стареет. Ведь, старость – это что? Это ослабление мозговой функции. А маме это не грозит. Она по-прежнему читает лекции в институте. Иногда я заезжаю за ней в институт и специально поднимаюсь наверх, в аудитории, чтобы послушать маму. И еще, чтобы посмотреть на разинутые от удивления рты ее студентов. Некоторые ее лекции завершаются аплодисментами. Сам слышал.
Мама всегда в курсе всех новостей, особенно когда дело касается международной политики. За выборами в США сами американцы не следят с таким энтузиазмом, как моя мама.
Еще она обязательно ввязывается во всякие уличные разборки. То есть, мама не промолчит, если в очереди за булочками к чаю, кто-то скажет нечто идущее в разрез с ее собственным мнением.
Средние века, которым она отдала пятьдесят лет жизни, заразили мою маму нетерпимостью. Особенно нетерпима она в вопросах религии. Это тоже связано с ее медиевистикой. Как известно, в Средние века церковь отличилась особенным образом. Ребята в рясах дел натворили разных: и врали, и мошенничали, и людей жгли. По мнению мамы, если бы бог существовал, он бы от выходок священников получил бы инфаркт и умер. Ну, а сейчас – это опять-таки ее мнение, а не мое – религия есть пережиток и мракобесие. Попы – это наркодиллеры, продающие опиум народу.
Переспорить ее по поводу религии, а также и по множеству других вопросов невозможно. Она профессор не только в научном смысле, но и по жизни. Лично я никогда не доставляю ей такой радости – прижать меня к стенке. Вот уж дудки.
Нет, старость на маме не отражается. С годами она только чуть отстраненнее стала. Другие старики, как я заметил по родителям Авдея, очень любят пообщаться. Их медом не корми – дай поговорить. А моя мама – наоборот. Лишнего слова не добьешься. Иной раз, я думаю, что для нее надо выпустить персональный социальный ролик: “Позвоните сыну!”.
– Привет, – сказала мне мама, когда мой “Козел” остановился возле нее. Я уже опустил тент.
Поздоровавшись, мама и не подумала самостоятельно открывать для себя дверцу. Она подождала, пока я выйду и сделаю это для нее. И если вы думаете, что мою маму необходимо подсаживать в мою довольно высокую машину, то ошибаетесь. Она и сама ловко взбирается на высокое сидение УАЗа. Маме нравится, когда за ней ухаживают вежливые мужчины. А я – самый из них.
– Как дела? – спросила она небрежно, надевая солнечные очки.
О смерти Ксю я ей не говорил. Она пошла бы на похороны, расстроилась бы. Жену мою она любила.
Помню, перед свадьбой я сказал маме, что мои друзья считают нас с Ксю слишком разными людьми. Мол, долго мы вместе не протянем.
– Ну и что? – удивилась мама. – О нас с твоим отцом также говорили. И это не помешало нам с ним прожить два прекрасных месяца совместной жизни.
Это такой юморок у нее. А, может, она и не шутила?
По дороге домой я говорить с мамой на печальную тему не стал. Решил остаться у нее на обед и рассказать о Ксю в приватной обстановке.
– Джонни, ты что-то задумчивый, – сказала мама, убирая со стола посуду после обеда.
– Да, мам. Кое-что случилось.
И я все рассказал. Мама отреагировала как-то странно: включила телевизор и села смотреть новости.
Я уехал.
КатяЯ уехала с места происшествия на такси.
И всю дорогу до дома думала об этом ненормальном. Он сумасшедший, социопат, чокнутый. За свою половину, в смысле, за жену готов убить. Да еще и пытается врать прямо в глаза. Поверить в то, что он спас меня от автомобиля, водитель которого преднамеренно намеревался сбить меня насмерть прямо посередине города, я не могла. Скорее всего, этот псих решил меня напугать. Он хочет, чтобы я вернула им с женой пять миллионов? Если честно, после этой его выходки я бы ему отдала любые деньги – жизнь дороже. Только нет денег у меня.
Перед тем, как ехать в Шемякинский лес, я вернулась домой. Надо переодеться, умыться, перекусить и, самое главное, успокоиться. В душе, под струями горячей воды, я доплакала недоплаканное, а вместо еды покурила. Приняла несколько всяких разных таблеток – от головной боли, от мерзкого самочувствия. Сделала йодовую сетку на свежий синяк – подарок Футболиста. Синяк был уже темно-сиреневого цвета.
