Андрей Воронин - Тень каннибала
Водитель полковничьей «Волги» хорошо знал дом, возле которого ему приказали остановить машину. Это да еще предательское позвякивание, периодически доносившееся из лежавшего рядом с полковником кейса, позволяло предположить, каким именно образом намерен сегодня отдыхать полковник. «Что ж, — решил водитель, — все мы люди, все мы человеки — от генерала до рядового. Ничто человеческое нам не чуждо — по крайней мере, до тех пор, пока здоровье позволяет. И разве есть лучший способ снятия стресса, чем выпитая в хорошей компании бутылочка?»
Его так и подмывало поделиться с полковником своими соображениями по этому поводу, но он молчал, твердо зная, что слово — серебро, а молчание золото. Тем более что некстати оброненное слово в данном случае могло обернуться вовсе не серебром.
Полковник распахнул дверцу и, прихватив кейс, выбрался из машины. Пола его длинного черного плаща при этом проехалась по густо забрызганному дорожной грязью крылу автомобиля.
— Черт подери, — проворчал полковник, безуспешно пытаясь стереть грязное пятно тонкой кожаной перчаткой. — Что за свинство, в самом деле? Неужели нельзя было помыть машину?
— Утром, — лаконично отозвался водитель, решив выбрать из двух зол наименьшее и все-таки подать голос.
— Что — утром?
— Утром мыл, — со вздохом сказал шофер, отлично зная, что последует дальше. — В восемь ноль-ноль.
— А сейчас сколько времени? — как по-писаному, спросил полковник.
Водитель, которому оставалось только покориться жестокой судьбе, бросил короткий взгляд на вмонтированные в приборную панель часы и отрапортовал:
— Шестнадцать сорок три.
— Вот именно, — еще злее сказал полковник, окончательно раздражаясь из-за собственной не правоты.
— Так погода какая, — плачущим голосом заныл водитель. — Сколько ни мой, все равно через два метра то же самое…
— Естественно, — саркастически проворчал полковник, — погода… У нас всегда и во всем виновата погода. Просто не страна, а сборище климатических аномалий.
— А я тут при чем? — обиделся водитель.
— А тут все ни при чем, — сказал полковник. — Все сидят по уши в дерьме и разводят руками: что это, дескать, за напасть такая?
— Точно, — пошел в контратаку водитель. — Вот и я думаю: и что это за напасть?
Полковник немного помолчал, стоя над открытой дверцей и переваривая это заявление.
— Поговори у меня! — выдавил он наконец. — Я смотрю, наш гараж пора переименовывать в филармонию. Сплошные артисты разговорного жанра, а машину помыть некому.
Оставив таким образом за собой последнее слово, он с лязгом захлопнул дверцу и, повернувшись к машине спиной, решительно зашагал к узкой арке, которая вела во двор старого дома на Малой Грузинской. Снежная каша разлеталась из-под ног серыми брызгами, сырой промозглый ветер шевелил короткие, уже начавшие заметно седеть волосы на гордо вскинутой голове. Полковник чувствовал себя далеко не лучшим образом, и глупая пере-г палка с водителем не способствовала улучшению самочувствия.
«Погода и в самом деле дерьмо, — думал он, сворачивая в арку. — Не стоило набрасываться на водителя… А, к черту! Кто на него набрасывался? Если бы я на него действительно набросился, он бы костей не собрал. Подумаешь, слегка намылил шею… Настоящий начальник должен быть как орел из легенды о Прометее, то есть регулярно налетать на подчиненного и клевать его печень… А, будь проклят этот Забродов с его дурацкими афоризмами! Еще один клоун на мою голову. Сейчас непременно начнет приставать со своими подколками…»
Знакомого оливково-зеленого «Лендровера» на привычном месте почему-то не оказалось. Полковник Мещеряков удивленно приподнял бровь и недовольно нахмурился. Илларион по телефону сказал, что будет дома. Но где же в таком случае его машина? Неужели уехал?
«Ну и денек, — подумал полковник. — А я свою машину отпустил… Собственно, может, это и к лучшему. Нашел, кому жаловаться на жизнь Забродову! Илларион таких вещей не признает в принципе. Если он решит, что кто-то из его друзей нуждается в помощи, то он ее, эту помощь, обязательно окажет — советом, или деньгами, или более радикальными методами… Но плакаться ему в жилетку бесполезно. Не поймет. Да еще и на смех поднимет. И, что самое неприятное, будет при этом прав на сто процентов. Сам он никогда и никому не жалуется, просто не умеет. Конечно, спецназ ГРУ — не институт благородных девиц, там слабонервных не держат. А Илларион — не просто спецназовец. Он — инструктор спецназа, пускай себе и бывший. В нашем деле, как верно заметил какой-то безымянный гений, бывших не бывает».
Размышляя подобным образом, полковник по инерции продолжал твердо шагать вперед. Уже в подъезде он вспомнил про мобильный телефон, но махнул рукой: ему оставалось всего-навсего несколько лестничных маршей — плевое дело для зрелого мужчины в приличной физической форме. «А для кабинетного работника, — вдруг ехидно произнес у него в мозгу посторонний голос, подозрительно похожий на голос Забродова, — такой подъем может послужить неплохой зарядкой. Просто для профилактики, чтобы седалище ненароком не сделалось шире плеч…»
— Мерзавец, — выругался полковник, сам не понимая, кого конкретно имел в виду — себя или Забродова, без спроса поселившегося у него в голове.
Он поднялся на пятый этаж и по привычке забарабанил в дверь кулаком, хотя Илларион давным-давно установил звонок — по его, Андрея Мещерякова, настоянию, между прочим. Спохватившись, полковник перестал стучать и ткнул пальцем в кнопку.
Из-за двери донеслось противное электрическое дребезжание, от которого Мещеряков, как всегда, поморщился. «Господи, — привычно подумал он, — где Илларион раздобыл этот звонок? Таких ведь давно не выпускают! Или он сам его смастерил?»
Нервы у полковника все еще были на взводе, фантазия разгулялась, и он против собственной воли представил, что при желании могли смастерить умелые руки инструктора учебного центра спецназа ГРУ Иллариона Забродова из стандартного электрического дверного звонка и кое-каких дополнительных деталей — тоже, в общем-то, стандартных, но гораздо менее доступных массовому потребителю. Разумеется, это была чепуха: даже Забродову вряд ли пришла бы в голову фантазия минировать собственную дверь, — но Мещеряков поймал себя на том, что снял палец с кнопки звонка с излишней поспешностью.
— Иду, иду, — донеслось из-за двери. — Только взрывать не надо!
Полковник вздрогнул и с подозрением покосился на кнопку звонка. Только после этого до него дошел смысл произнесенной Илларионом фразы: неугомонный Забродов, конечно же, имел в виду, что после стука и звонка нетерпеливому гостю осталось воспользоваться разве что взрывчаткой, и, как всегда, не потрудился не только оставить свою сомнительную шуточку при себе, но даже облечь ее в мало-мальски доступную форму-Дверь открылась, и Мещеряков увидел Забродова.
— Ты что, в запое? — спросил он после долгой паузы, на протяжении которой внимательно и с легким чувством брезгливости разглядывал своего старинного приятеля и бывшего подчиненного.
«Конечно, — подумал он. — Рано или поздно это случается с большинством из нас. Особенно с теми, чья жизнь внезапно и нелепо потеряла смысл: ослепшие художники, оглохшие музыканты, спортсмены, прикованные к инвалидному креслу, любящие мужья и отцы, в одночасье потерявшие семью… А также офицеры элитных подразделений, по тем или иным причинам ушедшие из армии в расцвете сил и карьеры. Такие либо идут в наемники, либо спиваются к чертовой матери и, сидя у себя на заставленной пустыми бутылками кухне, пьяным голосом орут маршевые песни в половине второго ночи…»
— В запое? — удивленно повторил Забродов и вдруг словно сломался. Плечи у него обвисли, он неприятно ссутулился, со скрипом потер пегую недельную щетину, которой густо заросли его впалые щеки, и пьяно причмокнул безвольно распущенными губами. — Какой может быть запой, Андрюха? А если бы даже и так, так кто ты такой, чтобы задавать такие вопросы? Ты мне больше не начальник, понял? И пью я, между прочим, на свои кровные… Кровные, понял? Заработанные кровью — своей и чужой. Да что я тебе рассказываю! Ты ведь лучше меня знаешь, сколько на мне крови…
Мещеряков быстро оглянулся на пустую лестничную площадку у себя за спиной, уперся ладонью в грудь Забродову и толкнул его в глубину прихожей. Делая это, полковник испытывал сильнейшие опасения: Илларион, похоже, был совершенно невменяем, а сошедший с катушек специалист его профиля и квалификации представлял собой очень серьезную опасность — смертельную опасность, если уж называть вещи своими именами.
Забродов, впрочем, послушно подался назад, дав полковнику возможность переступить порог и закрыть за собой дверь. При этом он — Забродов, разумеется, а не полковник, — запутался в собственных ногах и непременно грохнулся бы на пол, если бы не успел схватиться рукой за висевший на стене пятнистый армейский бушлат. Вешалка затрещала, но выдержала.
