Инна Бачинская - Две половинки райского яблока
Я сидела на диване, улыбаясь до ушей. Смотрела на ведьму. Анчутка полузакрыл глаза, поставил зрачки вертикально и тоже смотрел на ведьму. Даже мурлыкать перестал.
– Красавица, правда? – сказала я ему, и он дернул хвостом в знак согласия. – Как же мы ее назовем? – раздумывала я вслух. – Норма? Коринна? Эльвира? Моргана? Викка?
Тут мне пришло в голову, что на товарном ярлыке должна быть всякая информация – артикул, наименование изделия и ряд других полезных сведений, а также инструкция по эксплуатации. Ну, что-нибудь вроде: «Ведьма хеллоуинская, зовут Эвридика, мейд ин Чайна, держать вдали от огня, не ронять, не купать, не раздевать, не причесывать, не… не… не… Счастливого Хеллоуина!» Я взяла ведьму с подставки и стала искать ярлык. Я обследовала изнанку платья, берет, сняла и рассмотрела сабо и полосатые чулки – ничего! Производитель решил, видимо, остаться анонимным. «Как же тебя зовут?» – спросила я. Ведьма молчала, глядя загадочно, улыбаясь чуть приподнятыми уголками рта. Анчутка мурлыкал, сидя на столике, и казался вполне довольным жизнью. Я снова взяла ведьму, приподняла пышную гриву волос и увидела на шее сзади крошечное прямоугольное клеймо, на котором было выбито лишь одно слово: «Sheba».
Шеба? Тебя зовут Шеба? Шеба… А что, подходит! Имя языческое, древнее, чуждое слуху, полное мистики…
– Шеба! – позвала я, и Анчутка мяукнул в ответ. – Тебе тоже нравится? А кто такая Шеба?
Глава 3
Водолеев ждут приятные перемены в судьбе. Главное, не сопротивляйтесь!
Уже утро, а за окном все еще темень. Телеастролог, мужчина с загадочным лицом, глядя на меня проницательными черными глазами, объявил, что сегодня – девятый солнечный и двадцать второй лунный день. Солнце находится в знаке Скорпиона, Луна покидает знак Рака и переходит в знак Льва. Знаки Воздуха – Близнецы, Весы и Водолеи – находятся на первом месте лунного календаря, а посему их ждут неожиданные события и внезапные повороты судьбы. Они полны оптимизма, испытывают прилив творческих сил и готовы принять вызов судьбы. Главное, не пропустить нужный поворот и прислушаться к голосу сердца.
Спасибо, уже наслушались!
Между прочим, даже в разгар нашего с Жорой романа толстый астролог обещал мне как Водолею каждый день с три короба – и радостные встречи, и приятные перемены в жизни, и замечательные известия. Он ни разу не сказал: «Беги, кролик! Убегай! Уноси ноги, пока не поздно, эти игры не для тебя. Будет больно!»
Представляешь, сказала я Шебе, он меня бросил! Тебя, например, когда-нибудь бросали? Знаешь, что испытывает брошенный человек? Брошенная женщина? Шеба молча смотрела на меня, внимала. Хотя, с другой стороны, кого тут винить, продолжала я. Жора ничего мне не обещал. Я сама, по доброй воле, в здравом уме и твердой памяти… Он ничего мне не обещал, слышишь? Это было бы еще хуже. Не обещал ни белого платья, ни свадебных колоколов. Я сама себе все придумала. Вообще, нет хуже, когда придумаешь себе человека, а потом начинается трагедия, потому что он не соответствует. Трагедии не будет, пообещала я Шебе. Я его забуду. Не сегодня завтра. Ты мне веришь?
Шеба сочувствовала, уголки рта поползли вниз. Конечно, забудешь, словно говорила она, а куда ты денешься? В утреннем свете ведьма казалась бледной и слегка утомленной. Видимо, еще не привыкла к новому месту. Да и я выглядела не наилучшим образом. Один Анчутка был, кажется, счастлив. Он лежал на диванной подушке, влажный после умывания, похожий на ежика. Светил розовыми ушами. Переваривал завтрак.
Я застыла посреди комнаты с кухонным полотенцем в руках. Жора заглядывал мне в лицо и улыбался… улыбкой, от которой останавливалось сердце. Гладил мои волосы…
«Хватит!» Я сказала это так громко, что Анчутка испуганно вскочил с подушки, выгнул спину китайским мостиком и задрал хвост.
…Мы лежали на диване, смотрели фильм «Talk to her» испанца Альмодовара. Я видела лишь один его фильм, тот, кстати, где впервые снялся юный Антонио Бандерас. На английском языке. Жора, как оказалось, был человеком мира. Снобизм его заключался не только в физическом антураже, но и в духовном. Поколение постдиконакопительской эпохи. Предки утонченных английских аристократов тоже грабили на морях и суше. Жора говорил на английском, так как закончил в Лондоне школу экономики и бизнеса. В Америке он тоже что-то закончил, а во Франции, в Каннах у него была собственность, о которой он небрежно упомянул, сказав что-то вроде – тебе там было бы интересно, ты знаешь язык… В Испании собственность была у его папы – вилла на берегу моря неподалеку от Барселоны. Сам Жора подумывал прикупить себе домик в Умбрии – что-нибудь старинное, в одичавшем, заросшем кустами жасмина и азалий саду, с вьющимися по стене шпалерными розами. Но еще не решил окончательно. Это были мысли вслух. Причем говорил он все это без малейшего намерения произвести на меня впечатление. Он не хвастался. Он жил в этом мире, таком немыслимо далеком от меня, и ходу, как оказалось, мне туда не было. Конечно, и миллиардеры женятся на официантках, бывает. Бывает, черт побери! Но на всех официанток не напасешься миллиардеров. Даже миллионеров не напасешься. Даже просто приличных хороших парней и то не напасешься…
Да, так о чем я? Мы, лежа на громадном диване, обнявшись, смотрели фильм испанского режиссера. В богатой, даже роскошной, Жориной квартире, которая мне так нравилась…
…Бескрайняя гостиная с прекрасной, темного дерева мебелью, граненые, тускло сверкающие стекла серванта – вполне возможно, хрустальные, отделка тонкой латунной полосой по периметру благородных выпуклостей, львиные лапы стола и стульев. Без хамства, зеркального блеска и цветного пластика. Бледно-оранжевый с оливковым, даже как бы слегка выцветший от времени, ковер на полу казался настоящей драгоценностью даже моему неискушенному взгляду. Белые аскетичные стены, скромная люстра – дерево и черный металл, кожаные диваны с подушками, выдержанные в оранжево-коричнево-багровой гамме. Задернутые шторы на окнах в тон всему остальному – глухого оранжевого цвета. Матовый экран большого плазменного телевизора, который я сразу узнала – видела на рекламе в каком-то журнале. Сочетание больших денег и аскезы было поразительным – здесь поработал хороший дизайнер. Я помню, как остановилась на пороге, раскрыв рот…
Жорина кухня также поражала воображение девственным сверканием металлических устройств, агрегатов и приспособлений, которыми никто никогда не пользовался. Жора готовил здесь лишь кофе. Потемневшая, грубо сработанная, старинная джезва стояла на черной полированной поверхности электрической плиты. На светлых шкафах и буфетах повторялся один и тот же рисунок маслом, исполненный в нарочито грубой деревенской манере – бледно-красная роза, отдельно и в букете, окруженная блекло-зелеными листьями. Бледно-красная роза была также и на сиденьях табуреток. Сочетание металла и крестьянской мебели создавало потрясающий колорит.
Наследный принц Жора… Старая пословица – соль земли, об одежке, по которой встречают, и уму, по которому провожают, всегда казалась мне не вполне корректной. Встречают, конечно, по одежке, но согласитесь – глупость в богатой одежке уже как бы и не глупость, а, скажем, эксцентричность и непосредственность, не так ли?
Это не о Жоре. Жора умен в любой одежде…
…Фильм был необычен, как и другие фильмы культового испанца. История девушки-балерины, впавшей в кому после аварии. Безутешный отец нанимает ей сиделку, молодого человека, дауна, но вполне вменяемого, который нежно за ней ухаживает – умывает, купает, расчесывает длинные волосы и кормит. И все время говорит с ней, абсолютно уверенный, что она его слышит. Девушка лежит с бессмысленным лицом, уставясь взглядом в потолок. В палате рядом лежит другая женщина в таком же состоянии, по профессии тореадор, а ее друг, журналист, сидит рядом. Даун убеждает журналиста говорить с женщиной, но журналист не может заставить себя переступить некую черту, зная, что его подруга за гранью и не услышит. Потом девушка-балерина оказывается беременной, и дауна сажают в тюрьму. Подруга журналиста приходит в себя и бросает его. Он посещает дауна в тюрьме, тот говорит о своей любви и не понимает, почему их разлучили. Он готов жениться на девушке. Потом он умирает от сердечного приступа. Ребеночек рождается мертвым, а девушка-балерина, к изумлению врачей, приходит в себя. Журналист спустя год, кажется, знакомится с девушкой и узнает в ней ту самую балерину, которая была в коме. Она испытывает к нему странное влечение, дежавю, чего, естественно, не может объяснить. Ему же известна та часть ее жизни, о которой она и не подозревает – любовь, мужчина, ребенок. Но он никогда ей об этом не расскажет…
Мы молчим. История действительно необычна. Как правило, в любой истории присутствует элемент назидания – добро побеждает зло (или, наоборот), добродетель награждается, маленький хороший человек получает по заслугам, равно, как и большой, но плохой, а бедная девушка – большую любовь. И так далее, что оставляет читателя или зрителя в приятной уверенности (вопреки здравому смыслу), что где-то там есть кто-то, кто все видит, взвешивает, подсчитывает и в итоге предъявляет векселя к оплате, а также воздает. А от истории, рассказанной испанцем, такого чувства не возникало. Просто история… Виток судьбы.
