Энн Грэнджер - Прекрасное место для смерти
На последнем отрезке дорога шла под уклон. Крауч жил в доме эдвардианской эпохи красного кирпича, стоящем в низине, у подножия крутого холма. Дом в этом отдаленном месте построил один фермер для сына — тот женился и не желал жить под одной крышей с родителями. Барни поселился здесь около двадцати лет назад. Тогда и он, и дом еще были вполне презентабельными. Спиртное еще не сказывалось на здоровье и внешности Барни. На жизнь он зарабатывал тем, что сочинял музыку для кино. И он сам, и окружающие считали его настоящим джентльменом, который склонен к богемному образу жизни. Барни решил, что талантливым и образованным людям простительны некоторые маленькие слабости. Точнее, слабостей было две, и до поры до времени он со страстью предавался обеим. Он любил молодых актрис и старое, выдержанное виски.
До того как виски окончательно одержало верх, он, бывало, привозил к себе и девушек. Правда, ни одна из них надолго у него не задерживалась. В прежние времена он жил совсем на отшибе. Тогда еще не возвели многочисленные жилые комплексы, которые в последние годы вырастали вокруг Бамфорда как грибы. Сравнительно недалеко находился лишь паб, переделанный из постоялого двора. Раньше по этой дороге часто проходили обозы с шерстью, на которой в здешних краях когда-то наживали состояния. Всем его девушкам — среди них были и хорошенькие, хотя он уже не мог вспомнить, как их звали, — поначалу льстила мысль пожить в загородном доме. Но действительность расходилась с мечтами. Дом Барни Крауча нельзя было назвать ни старинным, ни красивым. Стоит на отшибе, удобства минимальные… Проходило несколько дней, и временные подруги заявляли, что с них хватит. Ну а что же Барни? Он заливал горе виски.
Вдруг мрак осветили лучи фар, и мимо пронеслась большая машина. Барни пришлось отскочить на обочину. Он едва не свалился в сточную канаву и выругался в сердцах. Когда-нибудь утром на дороге найдут его труп, раздавленный машиной! Хотя здесь темень кромешная, ни один водитель не снижает скорость!
Отдышавшись, Барни снова пустился в путь. Слегка успокоившись, он вспомнил девчушку из паба и почему-то встревожился. В отличие от Терри Ривза Барни ничуть не сомневался, что она несовершеннолетняя. Ей шестнадцать, и ни годом больше! А то и пятнадцать или еще меньше. В наши дни все девчонки завиваются, красят волосы и густо мажутся косметикой. Школьницы носят одежду, которую в дни его молодости можно было увидеть лишь в Сохо.
И почему, недоумевал Барни, девчонки в десять-двенадцать лет вдруг превращаются в женщин — сразу, в одночасье? Раньше существовал какой-то переходный период: длинноногие, неуклюжие, смешливые девчонки тайком мазались бледно-розовой помадой, которую стирали перед тем, как вернуться домой. Тогда они густо краснели, если на них смотрели мальчики. А сейчас переход от детской невинности к потрясающей искушенности совершается сразу, одним прыжком, а мальчики, насколько мог судить Барни, сами до смерти боятся своих сверстниц!
Закололо в боку; Барни присел на перелаз — отдышаться. Помимо досадной одышки у него иногда схватывало грудь, когда он перебирал пива. Пройдет совсем немного времени, и он уже не сможет так много ходить пешком. О том, что его ждет дальше, даже думать не хотелось. Сидеть было холодно; от спиртного кровь сделалась совсем жидкой. Барни вздрогнул и принялся растирать окоченевшие руки. В этот момент он услышал вдали хрюканье и поморщился.
На другой стороне дороги, напротив того места, где он сидел, в просвет между деревьями был виден огромный парк. В холодную ноябрьскую ночь звезды сияли на небе, как капли хрусталя, а яркая луна освещала все вокруг серебристым бледным сиянием. За четко очерченными, словно вырезанными из бумаги, силуэтами деревьев виднелись живая изгородь и столбы ворот.
Деревья окаймляли парк, примыкающий к имению «Парковое». С дороги можно было разглядеть и дом владельцев, выстроенный в палладианском стиле. Колонны портика в серебристом лунном свете напоминали бледные побеги спаржи. Весь дом казался каким-то нездешним, словно по мановению волшебной палочки появившимся в деревенском захолустье. Луну закрывали облака; на земле плясали причудливые тени. Ночное светило отбрасывало свет на верхний этаж дома. Казалось, сквозь плотно зашторенные окна пробивается свет.
Когда Барни переселился сюда, он какое-то время занимался краеведением, потому что решил написать радиопьесу о семье Дево, которой принадлежало «Парковое». Он узнал историю семьи. Дево разбогатели на торговле шерстью — как и многие в тех краях. В восемнадцатом веке они стали состоятельными и могли себе позволить копировать образ жизни мелкопоместного дворянства.
Пока строился дом, они совершили кругосветное путешествие и привезли в «Парковое» массу старинных ваз и обломков древнегреческих статуй. В парке они распорядились установить скульптуры, от которых почти ничего не осталось. Кроме того, Дево возвели часовню, которая сохранилась до наших дней. Строительство преследовало практическую цель. Часовня была призвана служить фамильным склепом, мавзолеем — местом, в котором Дево считали достойным хоронить своих усопших. Усыпальницу построили почти на границе парка, за деревьями, всего в ста шагах от дороги. Любой прохожий мог подойти к фамильному склепу, потому что металлическую ограду в годы Второй мировой войны разобрали на металлолом, да так и не восстановили. Впрочем, в усыпальнице давно уже никого не хоронили. Ее запечатали с полвека назад.
В поле зрения Барни вдруг попала маленькая темная фигурка, которая трусила по поляне, что-то волоча в зубах. Лис тащил домой свой ужин.
— «Природа, с алыми зубами и когтями…» — процитировал Барни, отчего-то вспомнив Теннисона. Он говорил нарочно громко, обращаясь к самому себе: — Двигай отсюда, старый дурак, тебе тоже пора домой!
Сделав себе выговор, он встал и приготовился идти дальше, но тут ему почудилось, будто за деревьями на той стороне дороги мелькнул свет. Совсем недалеко, рядом с фамильной усыпальницей Дево.
Сначала Барни решил, что видит блики лунного света, которые отражаются от застекленных окошек мавзолея и окон дома. Прищурившись, он снова увидел проблеск: и это не было бледное отражение луны. Луч света двигался.
— Вот вам здрасте! — вслух удивился Барни. — Что там такое?
Он быстро перешел пустынную дорогу и остановился у поворота на тропу, ведущую к мавзолею. Ночь выдалась морозной, а Барни, которого еще так недавно согревало выпитое виски и несколько часов, проведенных в жарко натопленном пабе, совсем окоченел, пока отдыхал на перелазе. Ноги у него совсем застыли; он потопал ими, разгоняя кровь. Надо идти — до дому еще далеко. Как только войдет к себе, сразу вскипятит чайник и напьется горячего чая.
Хотя Барни понимал, что ему действительно пора домой, что-то заставило его остаться на месте и прислушаться. В старой часовне кто-то ходил — там мерцал огонек. Может, в склеп забрался бродяга?
Барни решительно зашагал по тропе. Вот впереди показалось старинное строение, окруженное небольшой рощицей. По обе стороны от входа виднелись две остроконечные башенки.
Вдруг свет, мерцавший за окошком, погас. В рощице стало совсем темно. Барни осторожно, затаив дыхание, подкрался к двери.
Вдруг до его ушей донесся негромкий скрежет и звон цепи. Услышав леденящие душу звуки, Барни словно окаменел. Дрожа всем телом, он прислонился к внешней стене часовни. На смену естественному любопытству пришел животный страх.
Барни пытался не поддаваться. Он ведь совсем не суеверен! Он не верит в глупые байки про привидения и оживших мертвецов. Да и виски еще не до такой степени разъело ему мозги, что у него начинаются видения! Наверное, он слышит просто шум ветра, который проникает в старую часовню через прохудившуюся крышу и трещины в старой кирпичной кладке. Все очень просто!
Едва он успел успокоить себя в высшей степени разумными доводами, снова послышался громкий скрип, а потом — скрежет, как будто что-то терли о камень. Барни похолодел, увидев, как приоткрывается дверь часовни. Забыв обо всем, он хотел рвануть прочь. Бежать, подальше отсюда! Но ноги у него как будто приклеились к месту; широко раскрыв глаза, Барни следил, как дверь медленно открывается все шире. Из-за нее слышалось чье-то хриплое дыхание и шорох. Похоже, оттуда что-то волокли по полу. В ноздри Барни ударил запах сырости и тлена, древних могил и пыли, которую не тревожили много лет.
Кладбищенские запахи как будто сняли с него заклятие, к нему вернулась способность двигаться. Дрожа всем телом, он побежал прочь. Ноги и руки сделались ватными, по лбу градом катился пот. Вскоре у него снова закололо в боку: он бежал так, как не бегал уже лет двадцать, а то и больше. И все же Барни ни разу не остановился, пока не спустился со склона.
Задыхаясь, прижав руки к груди, он ворвался в свой дом и сразу же заперся на все замки. Потом торопливо обошел жилище, дрожащими пальцами проверяя шпингалеты на окнах. То и дело он боязливо вглядывался в темноту сквозь щели между пыльными полосками жалюзи. Иногда Барни казалось, будто ему все только померещилось, но потом он решительно тряс головой: нет, не померещилось, он все слышал и видел наяву! Убедившись, что все надежно заперто, он достал из буфета бутылку виски. После того, что он пережил, чай не поможет. Тут требуется кое-что покрепче!
