Джон Гришэм - Трибуны
— Операция и прочее? — спросил он.
— Целых четыре, — ответил Нили. — Оторванные связки и разбитая коленная чашечка.
— Когда Нили выходил из зоны, лайнбэкер ударил его в колено, — сказал Пол. — Десять раз показали по телевизору. Одному из комментаторов хватило совести объявить это непреднамеренной грубостью. Это же «Эй-энд-Эм», что еще сказать…
— Боль наверняка адская.
— Да, было.
— Нили увезла «скорая». Его оплакивали улицы Мессины.
Силос вздохнул:
— Что правда, то правда. Но этот город нетрудно огорчить. Медицина помогла?
— Как они заявили, травма положила конец спортивной карьере, — ответил Нили. — Лечение лишь ухудшало ситуацию. Я спалился в ту секунду, когда схватил мяч и побежал. Нужно было остаться в «кармане», как учили.
— Рейк никогда не учил тебя сидеть в «кармане».
— Силос, там была совсем другая игра.
— Да, но там играли идиоты толстожопые. Говнюки. Потому меня и не взяли. А я мог стать знаменитым Возможно, был бы первым, кто уделал бы «Хейсман».
— Никто не сомневался, — заметил Пол.
— В «Тек» это хорошо понимали, — кивнул Нили. — Часто спрашивали: «Где ваш знаменитый Силос Муни? Почему не подписали контракт?»
— Да, — проворчал Пол, — ты вполне мог бы поиграть за НФЛ.
— А что? Например, за «Пэкерс». Сделал бы хорошие деньги. Плюс девчонки. Короче, житуха.
— Что, Рейк не двигал тебя в юниорский колледж? — переспросил Нили.
— Двигал, но там не хотели, чтобы я доучивался в своей школе.
— Как ты попал в армию?
— Навешал им лапши.
Кто бы сомневался: Силосу пришлось наврать с три короба, чтобы попасть в армию — и, по всей вероятности, чтобы оттуда уволиться.
— Хочу пива, — сказал Силос. — А вы, братва, не откажетесь?
— Я пас, — ответил Пол. — Мне потом домой идти.
— А ты?
— Пиво — это хорошо, — заметил Нили.
— Задержишься в городе? — спросил Силос.
— Может быть.
— Я тоже. Пока нам здесь самое место.
Ежегодную пытку под названием «Спартанский марафон» придумали специально для открытия сезона. Рейк всегда проводил марафон в день первой августовской тренировки, в самую жару. Каждый, рассчитывавший на поступление в университет, выходил на беговую дорожку в спортивных трусах и кроссовках и по свистку Рейка начинал наматывать круги.
Порядок был очень простой: бегай, пока не упадешь, но двенадцать кругов минимум. Любой, не сумевший продержаться двенадцать кругов, получал возможность повторить марафон на следующий день, а не выполнивший норму со второго захода никогда больше не попадал в мессинские «Спартанцы». Игрок школьной команды, неспособный пробежать три мили, больше не надевал футбольную амуницию.
Круги считали помощники тренера, сидевшие в комнате прессы, где имелся кондиционер. Тренер Рейк не спеша расхаживал по полю между конечными зонами. Наблюдая за бегущими, он по мере необходимости кричал на них и снимал с дистанции тех, кто, по его мнению, бежал слишком медленно. Игроки бегали не на время, но если темп становился прогулочным, Рейк считал это нарушением и сразу снимал с забега. Дисквалифицированных или сошедших с дистанции участников сажали в центре поля, заставляя жариться до тех пор, пока дистанцию не заканчивал последний из бегунов. Правил было немного, но одно состояло в следующем: блюющий участник автоматически удалялся с трассы забега. Само по себе это дело не считалось зазорным или чем-то из ряда вон выходящим — но «травить» полагалось где-нибудь в сторонке, после чего раскисший игрок возвращался на дорожку.
Марафон оказался самым жестким из обширного репертуара суровых тренировочных приемов Рейка, и с годами молодые ребята стали уходить от него в другие виды или вовсе бросали спорт. Если в разгар июля футболисту напоминали про марафон, у того заранее пересыхало во рту и начинало подташнивать. Поэтому до начала августа большинство игроков бегали «пятерку» каждый день, чтобы привыкнуть.
Но из-за марафона игроки «Спартанцев» находились в превосходной спортивной форме. Считалось нормальным, если здоровяк защитник терял за лето двадцать или тридцать фунтов — причем не из-за подружки и не ради лучшей мускулатуры. Меньший вес помогал выжить на «Спартанском марафоне». После соревнований диета обычно заканчивалась — но не так-то легко набрать вес, когда ежедневно проводишь три часа на тренировочном поле.
Наконец, сам тренер Рейк не любил крупных защитников, предпочитая ставить на игру отмороженных типов вроде Силоса Муни.
В последний школьный год Нили продержался тридцать один круг, или добрых восемь миль. Он упал на траву, мучаясь жаждой и слушая, как с другого края площадки его поносит Рейк. В том году марафон выиграл Пол, пробежавший девять с половиной миль, или тридцать восемь кругов. Каждый из игроков твердо помнил номер на своей майке и число кругов, пройденных им в «Спартанском марафоне».
Однажды, спустя какое-то время после травмы коленного сустава, так внезапно поменявшей высокий статус Нили на положение обычного студента «Тека», его узнала в баре приехавшая из Мессины девушка-студентка.
— Слышал новости из дома? — спросила она.
— Какие еще новости? — бросил Нили, которого вовсе не интересовали события в его городе.
— Новый рекорд «Спартанского марафона».
— Неужели?
— Ага. Восемьдесят три круга.
Нили мысленно повторил услышанное, помножил цифры и вслух сказал:
— Примерно двадцать одна миля.
— Ага.
— Кто это сделал?
— Парень по имени Эйгер.
Только в Мессине судачили о свежих новостях с августовского тренировочного поля.
А теперь к ним на трибуны взбирался Рэнди Эйгер в зеленой майке с цифрой «5», выведенной белым с золотой каймой, и в тесных джинсах. Небольшого роста и очень подтянутый для своих лет, Эйгер выглядел так, как должен выглядеть быстроногий ресивер, и даже в «сороковник» показывал отличное время. Первым он узнал Пола. Затем, оказавшись ближе, разглядел Нили.
— Нили Крэншоу? — спросил Эйгер, стоя тремя рядами ниже.
— Верно, — ответил Нили.
Они обменялись рукопожатием. Тут же выяснилось, что Пол знаком с Эйгером. Семья Рэнди владела торговым центром в северной части города. Как и все в этом городе, они держали счета в банке Пола.
Эйгер уселся на следующий ряд. Склонившись к сидевшим впереди Полу и Нили, он спросил:
— Что слышно про Рейка?
— Почти ничего. Еще цепляется, — мрачно ответил Пол.
— Когда ты ушел из спорта? — поинтересовался Нили.
— В девяносто третьем.
— А его выставили?..
— В девяносто втором, в год моего выпуска. Я был одним из капитанов.
Они замолчали, вспомнив тяжелую историю увольнения Рейка. Тогда, окончив колледж, Нили лет пять болтался на севере Канады и пропустил самое интересное, Позже он слышал некоторые детали драмы, при этом убеждая себя, что совершенно не интересуется произошедшим с Эдди Рейком.
— Так ты пробежал восемьдесят три круга? — спросил Нили.
— Ну да. В 1990-м, перед выпуском.
— Рекорд еще держится?
— Угу. А ты?
— Тридцать один. В последнее лето. Восемьдесят три… С трудом верится.
— Мне повезло. Было облачно и не жарко.
— А как же второй? Сколько?
— По-моему, сорок пять.
— Я бы столько не протянул. Ты играл в колледже?
— Нет. Даже в амуниции мне не хватало веса.
— Он два года был лучшим в штате, — добавил Пол. — А рекорд дальности ретерна держится по сей день. Мамаша не могла нормально откормить парня.
— У меня один вопрос, — сказал Нили. — Я пробежал тридцать один круг. Потом упал от боли, а Рейк бранил меня, как собаку. Что конкретно он сказал после восьмидесяти трех?
Пол, уже слышавший эту историю, хмыкнул и криво ухмыльнулся. Эйгер тоже улыбнулся и покачал головой:
— Типично для Рейка. Когда я финишировал, он подошел и сказал, нарочно погромче: «Я-то думал, сделаешь сотню». Понятное дело, Рейк больше обращался к другим. После, в раздевалке, он сказал — правда, гораздо тише, — что это был мужественный бег.
Покинув дорожку, два бегуна поднялись на несколько рядов и сели на трибуне, обратив взоры к Полю. Лет по пятьдесят с небольшим, загорелые и подтянутые, оба щеголяли в дорогих спортивных туфлях.
С досадой на собственную информированность Пол объяснил:
— Парень справа — Бланшар Тиг, местный оптик. Слева — адвокат Джон Коуч. Оба играли в конце шестидесятых, когда была «Полоса удачи».
— Значит, эти ребята не отдали ни одной игры, — сказал Эйгер.
— Это точно. Команда 68-го не потеряла ни одного очка. Двенадцать встреч, двенадцать побед. Они как раз из той команды.
— Жуть, — сказал Эйгер, изображая благоговейный ужас.
— Это мы еще не родились, — заметил Пол.
