Деон Мейер - Пик Дьявола
Анна ткнула указательным пальцем себе за спину. На столе, у тарелки с нетронутым ужином, стояла бутылка «Джека Дэниелса». Пепельница была переполнена; у барной стойки валялись перевернутые табуреты, на полу он разглядел осколки разбитого стакана.
Он отпил кофе. Горячая жидкость обожгла язык и нёбо, но не смогла перебить мерзкий привкус перегара.
— Извини, — прохрипел он.
— Твои извинения меня больше не устраивают, — ответила жена.
— Анна…
— Нет, Бенни, хватит. Больше я на это не пойду, — без всякого выражения произнесла она.
— Господи, Анна!
Он протянул к жене руку, увидел, как дрожит рука. Алкоголь еще не до конца выветрился. Когда он попытался положить ей руку на плечо, она отстранилась. Только тогда он заметил, что губы у нее распухли и уже начинают приобретать багровый оттенок.
— Все кончено. Семнадцать лет! С меня хватит. У всякого терпения есть предел.
— Анна, я… это все виски, ты ведь понимаешь, я не собирался делать ничего плохого. Бога ради, Анна, ты ведь понимаешь, что вчера это был не я…
— Бенни, вчера ночью твой сын помог тебе встать со стула. Помнишь? Знаешь, что ты ему сказал? Ты помнишь, как ты ругался и богохульствовал, пока у тебя не закатились глаза? Нет, Бенни, ничего ты не помнишь — и не вспомнишь никогда. Знаешь, что он, твой сын, сказал тебе? Когда ты валялся с разинутым ртом и храпел, а от тебя разило спиртным? Знаешь? — Она готова была расплакаться, но сдерживалась.
— Что же он сказал?
— Он сказал, что ненавидит тебя.
Гриссел задумался.
— А Карла?
— Карла заперлась в своей комнате.
— Анна, я поговорю с детьми, я все исправлю. Они знают, что я пью из-за работы. Они знают, что на самом деле я не такой…
— Нет, Бенни.
Он уловил в ее голосе нотки какой-то обреченности, и сердце у него сжалось.
— Анна, не надо!
Она даже не взглянула на мужа. Кончиком пальца провела по вспухшей губе и отошла от него.
— Именно так я и говорила им всякий раз, оправдывая тебя: во всем виновата его работа. Он хороший отец, просто у него работа такая, вы должны понять. Но больше я тебе не верю. И самое главное, дети тебе больше не верят… Потому что это все-таки был ты, Бенни. Ты! Другие полицейские тоже каждый день сталкиваются с похожими вещами, но не напиваются в стельку. Они не орут, не ругаются, не ломают мебель и не бьют жен. Все кончено, Бенни. Окончательно и бесповоротно.
— Анна, я брошу пить, ты знаешь, я ведь уже бросал. Я могу бросить… Ты знаешь, что это в моих силах.
— Да, ты бросал, а как же… На сколько тебя хватило — на шесть недель? Да, шесть недель — твой личный рекорд. Но моим детям этого мало. Они заслуживают большего. Да и я… я тоже заслуживаю большего.
— Наши дети… Наши…
— Пьяница не может быть отцом.
Его затопила волна жалости к себе. Страх.
— Анна, я ничего не могу поделать! Я ничего не могу поделать! Я слаб, ты нужна мне. Прошу тебя, вы все мне нужны — без вас я не смогу жить!
— Ты нам больше не нужен, Бенни.
Она встала, и он увидел за ее спиной, на полу, два чемодана.
— Ты не можешь так со мной поступить! Это мой дом!
В его голосе послышались умоляющие нотки.
— Хочешь, чтобы мы пошли на улицу? Выбирай: либо ты, либо мы. Больше мы не будем жить под одной крышей. У тебя есть полгода, Бенни, — вот и все, что мы можем тебе подарить. Шесть месяцев на то, чтобы сделать выбор: мы или выпивка. Если сумеешь продержаться трезвым, можешь вернуться, но учти: полгода — твой последний шанс. С детьми можешь видеться по воскресеньям. Приезжай за ними, но только трезвый! Если от тебя будет пахнуть спиртным, я захлопну дверь перед твоим носом. В пьяном виде можешь даже не приходить — не трудись.
— Анна…
Он чувствовал, как в нем вскипают слезы. Не может она так с ним поступить; она понятия не имеет, как ему тяжело!
— Бенни, избавь меня от лишних разговоров. Я знаю все твои штучки. Мне вынести твои чемоданы или ты вынесешь их сам?
— Мне нужно принять душ, помыться… Я не могу выходить на улицу в таком виде.
— Значит, я вынесу твои вещи сама.
Анна кивнула, присела и взяла в каждую руку по чемодану.
Кабинет следователя был запущен, неухожен. Повсюду неаккуратными грудами валялись папки с делами. Скудная мебель была старой, а устаревшие плакаты на стенах тщетно призывали граждан способствовать профилактике правонарушений. Рядом криво висел портрет Табо Мбеки[5] в узкой дешевой рамке. Пол был выложен убогой серой плиткой. В одном углу стоял неработающий вентилятор; на решетке, закрывающей лопасти, скопилась пыль.
Здесь явно пахло упадком.
Тобела сел на стул с серо синей обивкой; в одном углу обивка продралась, и сквозь нее торчал кусок пенополиуретана. Следователь стоял прислонившись к стене и смотрел в окно. Вид отсюда тоже открывался невеселый — на автостоянку. У следователя были узкие, покатые плечи; в козлиной бородке виднелись седые волосы.
— Я передал дело в Центральное управление уголовной полиции провинции. Они включили Косу и Рампеле в общенациональную базу данных. Как всегда происходит в таких случаях.
— Они в базе данных беглых преступников?
— Можно сказать и так.
— Большой объем у этой базы?
— Большой.
— Значит, их имена просто загнали в компьютер?
Детектив вздохнул:
— Нет, мистер Мпайипели. Туда загнали не только имена. Теперь в базе данных есть их фотографии, адреса, по которым они зарегистрированы, биографические сведения, данные о судимостях, имена и адреса родственников и знакомых. Их приметы разошлют по всей стране. Мы делаем все, что можем. У Косы есть родные в Кейптауне. Мать Рампеле живет здесь, в Умтате. Их обязательно навестят…
— Значит, вы едете в Кейптаун?
— Нет. Все необходимые справки наведет полиция Кейптауна.
— Что значит «наведет необходимые справки»?
— Мистер Мпайипели, мои коллеги сходят к родственникам Косы и спросят, нет ли у них сведений о нем.
— А они скажут: «Нет», и на этом все прекратится?
Следователь снова вздохнул — на сей раз глубже.
— Есть вещи, которые не в состоянии изменить ни вы, ни я.
— Раньше чернокожие говорили так об апартеиде.
— По-моему, здесь все-таки другое дело.
— Вы мне скажите, каковы шансы? Шансы, что вы их поймаете?
Следователь медленно оттолкнулся от стены, выдвинул стул, стоящий перед ним, и сел, сцепив пальцы рук. Он заговорил медленно, словно на него давил груз огромной усталости:
— Я могу сказать: да, шансы велики, но поймите меня правильно. Коса уже отбывал срок, полтора года за грабеж. Потом вооруженное нападение в гараже, стрельба, а теперь еще и побег. Он действует по схеме. И все развивается по спирали. Люди вроде него не останавливаются. Только их преступления становятся все более тяжкими. Именно поэтому я надеюсь, что мы скоро схватим его. Не могу обещать, что мы непременно поймаем их сейчас. Я понятия не имею, когда мы их схватим. Но мы обязательно, непременно схватим их, потому что они неизбежно нарвутся на неприятности.
— Как по-вашему, скоро это произойдет?
— Понятия не имею.
— Ну хоть приблизительно.
Следователь покачал головой:
— Не знаю. Девять месяцев? Год…
— Я не могу так долго ждать.
— Мистер Мпайипели, примите мои соболезнования, я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но вы должны помнить: вы — лишь одна жертва из многих. Взгляните на эти панки с делами. В каждом деле есть жертва. И даже если вы пойдете и побеседуете с НП, ничего не изменится.
— Кто такой НП?
— Начальник полиции всей провинции.
— Я не хочу беседовать с начальником полиции всей провинции. В данный момент я беседую с вами.
— Я уже объяснил вам, как обстоят дела.
Тобела махнул рукой в сторону документа, лежащего на столешнице:
— Мне нужна копия дела.
Следователь ответил не сразу. Он наморщил лоб, обдумывая вероятные последствия.
— Это запрещено.
Тобела понимающе кивнул:
— Сколько?
Глаза следователя смерили его оценивающим взглядом, словно определяя сумму. Потом следователь расправил плечи:
— Пять тысяч.
— Это слишком много, — сказал Тобела, вставая и поворачивая к выходу.
— Три.
— Пятьсот.
— На карту поставлена моя работа. За пять сотен я ее терять не согласен.
— Никто ничего не узнает. Вы в безопасности. Семьсот пятьдесят.
— Тысяча, — с надеждой произнес следователь.
Тобела развернулся кругом:
— Идет! Тысяча. Сколько времени нужно, чтобы сделать копию?
— Я смогу скопировать документ только вечером. Приходите завтра.
— Нет. Сегодня.
Следователь снова посмотрел на него — теперь его глаза уже не казались такими усталыми.
