Антон Леонтьев - Вечер в городе соблазнов
Было чрезвычайно неприятно стоять около закрытой двери, в темноте, на задворках музея, и ждать. Тем более что никто пока не спешил впустить меня внутрь. Неужели Маргарита Вениаминовна забыла, что назначила мне встречу? Я нащупала в сумочке пачку денег и подумала, что о таких вещах уж точно не забывают, в особенности небогатые сотрудницы провинциальных очагов культуры. Поэтому надавила на звонок еще раз, и дверь внезапно распахнулась. На пороге стояла Маргарита Вениаминовна собственной персоной. Она радушно произнесла:
– Рада видеть вас! Извините, что не смогла сразу открыть, но пока дойдешь до двери черного хода из моего кабинетика... Кстати, деньги принесли?
Вопрос был резонный, и я вытащила из сумочки пачку денег, помахала ею перед лицом работницы краеведческого музея. Я заметила, как Маргарита Вениаминовна улыбнулась. Что ж, деньги развязывают язык много лучше водки!
– Следуйте за мной! – произнесла женщина, маня меня за собой рукой. – В музее идет капитальный ремонт… вернее, он продолжается уже двенадцатый год, но что поделать, финансирования ведь практически нет...
Мы двинулись по длинному обшарпанному коридору, уставленному непонятными экспонатами, прикрытыми клеенкой. Источников света в коридоре не было, только где-то вдали горела одинокая лампочка. Видимо, в музее экономили на электроэнергии.
– Наша бывшая директриса, Виктория Карловна Олянич, умела выбить деньги из власть имущих. Она даже в министерство культуры, в столицу, ездила, заявки на гранты подавала, собирала пожертвования. Но после того как...
Я задела обо что-то ногой и едва не рухнула на пол. Маргарита Вениаминовна подала мне руку и успокоила:
– Мы почти что пришли! Сейчас надо только спуститься по лестнице.
Лестница была каменная и вела куда-то в подвал. Ну надо же, кабинеты работников располагаются в казематах! Мы снова миновали коридор, который, к счастью, был хорошо освещен, и попали в уютно обставленное помещение, заваленное, впрочем, большим количеством бумаг, книг и экспонатов.
Маргарита Вениаминовна указала на кресло с полинялой обшивкой:
– Прошу вас! И кстати, мы ведь так и не познакомились, я не знаю, как вас зовут...
Я протянула даме деньги и сказала:
– Какая вообще-то разница? Давайте перейдем к делу! Расскажите мне все, что вам известно об убийстве, произошедшем в августе 1979 года.
Маргарита Вениаминовна схватила деньги и принялась их пересчитывать. Не хватало еще, чтобы она заявила, что чего-то недостает! Однако работница краеведческого музея претензий не предъявила и, положив деньги в ящик письменного стола, который тотчас заперла (а ключ она повесила себе на шею!), сказала:
– Хотите чаю? Рассказ будет долгий, поэтому усаживайтесь поудобнее...
Я поняла, что напала на отличный источник информации. Пока Маргарита Вениаминовна громыхала чашками, я спросила ее:
– А вам известно что-либо о так называемом Староникольском союзе?
– Староникольский союз? Нет, ни разу не слышала о таком! Вам с сахаром или без? Хотите пряники или сушки? Имеются также липовый мед и отличное смородиновое варенье...
Мне не терпелось услышать повествование об убийстве, но Маргарита Вениаминовна никак не могла прекратить разыгрывать из себя радушную хозяйку. Наконец, когда передо мной возник столик на колесиках, уставленный тарелочками с различного рода вкусностями и чашками с чаем, работница музея, опустившись на стул, заговорила на интересующую меня тему:
– Итак, вы хотите узнать, что за убийство произошло четвертого августа 1979 года в нашем милом городке... Должна сразу сказать: в ту ночь произошло не одно, а целых два убийства. И они сразу же стали новостью номер один. Конечно, в нашем городке время от времени случаются преступления, и даже «цветочный маньяк» и его подражатель здесь орудовали, но... Но то, что произошло тем летом, было таким непостижимым и ужасным... Именно весной того года я начала после университета работать в здешнем музее. Тогда директором был покойный Карл Степанович Олянич, отец незабвенной Виктории Карловны...
Я нетерпеливо заерзала в кресле, давая понять, что всякие там бывшие директора и директрисы меня ничуть не интересуют. Маргарита Вениаминовна поняла намек и сказала, сделав глоток чая и откусив от пряника:
– Жертвами, обнаруженными ранним утром пятого августа, стали Аристарх Борисович Пересветов и его дочка Калечка, то есть Калерия. Девочка была замкнутой и своеобразной. Думаю, она страдала аутизмом, однако в те годы, да еще в нашем провинциальном местечке, о данном заболевании никто и не подозревал, и многие считали Калечку немного сдвинутой по фазе.
Я взяла с блюдца сушку, попыталась откусить от нее, но едва не сломала зубы – та наверняка хранилась в краеведческом музее как экспонат со времен мезозойской эры и уже успела окаменеть. Моя собеседница же как ни в чем не бывало поглощала древние вкусности, без проблем дробя их своими крепкими желтыми зубами.
– Аристарх Борисович Пересветов был, по слухам, незаконнорожденным сыном старого князя Святогорского, чей дворец вы наверняка уже видели. Старый князь, Феликс Александрович, был еще тем охотником за юбками, ни единой смазливой девицы не пропускал, и даже в старости отличался ненасытным сексуальным аппетитом. Поэтому когда в 1916 году первый «цветочный убийца» стал творить свои бесчинства, убивая женщин, многие решили, что действует кто-то из Святогорских... Правда, старый князь к тому времени вследствие своих многочисленных пороков и излишеств был прикован к инвалидному креслу. Поговаривали, однако, правда, что он симулировал болезнь, дабы отвести от себя подозрения...
Маргарита Вениаминовна закашлялась, и мне даже пришлось прийти ей на помощь и несколько раз ударить по спине.
– Ах, все эти сушки... – еле выговорила она. – Но я их очень люблю! Так вот, незадолго до революции Святогорские бежали за границу – местные жители считали их этаким воплощением сил зла и на полном серьезе были готовы линчевать. Еще бы, к тому времени были убиты пять дам, а убийцу так и не поймали! И многие были просто уверены, что это сделал или старый князь, или его сын, которого князь, обладавший колоссальным влиянием в придворных кругах, попросту выгораживал. В роду Святогорских встречались ведь и сумасшедшие, поэтому было логично предположить, что один из них вдруг окончательно свихнулся и принялся убивать...
Мне сделалось не по себе и показалось, что в коридоре раздались тихие шаги. Нет, просто распаленное воображение шутки со мной свои шутит, мы в музее одни! Кому нужно здесь шляться в половине одиннадцатого вечера?
– Матерью Аристарха Богдановича была дочка молочника, который являлся поставщиком и их светлостей князей Святогорских. Здесь где-то была фотокарточка той самой Машеньки, но я не сумела найти ее к вашему приходу. Милая, красивая девица, которую, и я в том уверена, соблазнил старый князь. Как бы там ни было, но в ноябре 1915 года Машенька подарила жизнь здоровому, крепкому мальчику, которого назвали Аристархом, в честь деда-молочника. А вот с отцом было гораздо сложнее, потому что Машенька была не замужем. Представляете, какой это вызвало тогда скандал? И самое трагичное, что несчастная скончалась два дня спустя после родов. Дед с бабкой остались с малышом на руках, весьма, надо сказать, ими нелюбимым. Кто знает, может быть, они даже помышляли о том, как бы избавиться от него, но до такого дело не дошло, потому что мальчика взяла на воспитание бездетная старшая сестра молочника, госпожа Пересветова. Она была эксцентричной личностью, получила даже образование и была несколько раз замужем, что позволило ей сколотить огромное состояние. Она жила в Ярославле, но, узнав о том, что ее племянница умерла, родив сына, тотчас пожаловала в Староникольск. И молочник с женой с большим облегчением отдали ей юного Аристарха, который получил отчество Борисович, в честь последнего покойного мужа госпожи Пересветовой.
Маргарита Вениаминовна предложила мне еще чая, но я отказалась и спросила:
– Так как же с убийствами?
– Сейчас дойду и до них, – закивала работница музея. – Вы ведь должны иметь представление, что за человек был Аристарх Пересветов! Скажу сразу, что мужчина был далеко не с самым покладистым характером и доброй душой. Видимо, унаследовал какие-то сумасшедшие черты от свого отца, старого князя. Но официально он считался сыном покойного мужа госпожи Пересветовой, хотя тот умер от тифа лет за шесть до появления на свет Аристарха. Потом Святогорские бежали за границу, произошло две революции, к власти пришли большевики. Молочник и его жена стали жертвами красного террора, а вот госпоже Пересветовой повезло – оказывается, она симпатизировала большевикам, снабжала их деньгами еще в царские времена и, что важнее всего, состояла в интимной связи с человеком, ставшим затем чрезвычайным и полномочным комиссаром в нашем Староникольске. И красный комиссар не забыл о своей пожилой уже любовнице, поэтому предложил ей переселиться из Ярославля обратно в Староникольск, где был своего рода божеством. Госпоже Пересветовой – вернее, по тому времени гражданке Пересветовой – гарантировалась личная неприкосновенность. Она даже смогла сохранить свою необычайно обширную коллекцию предметов искусства, собранную во время поездок по миру. Более того, Пересветова заняла должность лица, ответственного за сохранение народного достояния и памятников культуры в Староникольске. А маленький Аристарх переехал в наш город вместе с ней.
