Колин Харрисон - Манхэттенский ноктюрн
– Ровно пять, – сказала она. – Ты сейчас вроде бы должен работать над своей статьей?
– Она уже готова. – Я заметил тушь на ее ресницах. Чертовски сексуальная вещь эта тушь для ресниц!
– Ты сказал жене, когда придешь домой?
– Нет.
– Ты придумал отговорку, чтобы оправдаться, если придешь поздно?
– Я не разговаривал с ней с сегодняшнего утра.
Она коснулась моего галстука и начала водить по нему пальцем вверх и вниз.
– Когда тебе надо быть дома?
– Когда угодно.
– Ни в какое определенное время?
– Ни в какое определенное время.
– Но ведь материал для колонки ты должен отдать в набор в пять тридцать.
Я кивнул.
– А значит, дома тебе надо быть вскоре после этого?
– Не обязательно.
– Почему?
Я взял ее за подбородок:
– Может найтись причина.
– Какая?
– Дальнейшее развитие событий.
По ее голубым глазам я понял, что мой ответ пришелся ей по душе.
– Но ведь твоя статья уже готова?
– Да.
– О чем она?
– Об одном парне, который неделю назад убил ту несчастную девчонку со свадебным платьем.
Ее это, по-видимому, ничуть не тронуло.
– А я вот научилась распознавать психопатов.
– Ну и как ты это делаешь? – спросил я.
– Они же просто сумасшедшие, – рассмеялась она, – уж поверь мне.
Я кивнул:
– Понимаю.
В ее глазах появилось лукавое выражение.
– Возможно, ты и понимаешь. – Она прижала мою руку к своей груди.
– Давай лучше поговорим; мне надо у тебя кое-что выяснить.
– И мне тоже, – сказала она.
– Кто первый?
– Если ты угадаешь насчет меня, будешь первым.
– Давай наоборот.
– У тебя, – начала она, – что-то вроде этого: ты нашел в банке очень интересную видеокассету и хочешь о ней поговорить.
Я взглянул на нее с удивлением, к которому примешивался страх, и спросил:
– Ты нащупала ее в кармане, когда вешала пальто?
– Да, а что на ней?
– Беспорядки в парке Томпкинс-сквер. Это когда убили полицейского.
– Ах эта!
Я кивнул.
– Давай поговорим об этом попозже, – предложила она.
– Пусть позже, но только поскорее.
– Ладно.
Но я никак не мог остановиться:
– Кэролайн, ведь полицейского же убили.
Она отвела глаза в сторону:
– Я не знала об этом, поверь, совершенно ничего не знала!
– Неужели ничего?
Она нахмурилась:
– Стало быть, мы будем говорить об этом сейчас, а не попозже.
– Ничего не поделаешь, Кэролайн, так уж вышло.
– Я видела ее один раз, несколько лет назад.
– Я рассказал о ней копам, – выпалил я.
– Прекрасно. – Она казалась удивительно спокойной.
– Прекрасно?
– Отдай ее в полицию.
– Я так и собираюсь сделать. – Я вздохнул с облегчением. – Знаешь, я ожидал боле бурной реакции.
Она пожала плечами:
– От меня? Почему?
– Я… – Что-то в ее глазах остановило меня.
– Ты – репортер… Я ожидала, что ты найдешь кое-что интересное для себя.
– Ожидала?
– Да. Если бы этого не случилось, я была бы разочарована.
Кэролайн вышла на кухню, достала из сумки свои бумажки и табак и свернула сигарету. Я никак не мог отвязаться от мысли о кассете с Феллоузом. Кэролайн закурила самокрутку и улыбнулась сквозь дым. Теперь мне нужно было выяснить, ходила ли она на прием к моей жене. Возможно, такой вопрос разозлит ее. Тогда лучше спросить ее об этом позже.
Мужчина и женщина одни в комнате, залитой сумеречным светом. Откуда-то сверху доносятся звуки зажигательной латиноамериканской музыки. Барабаны, гитары, кастаньеты и громкие выкрики.
«Что это?» – спрашивает он. «Афроперуанцы, – отвечает она, – здорово весело, они заводят это все время». Он шепчет ей на ухо всякие нежности о том, какие у нее красивые зубы, изумительный рот, точеная шея, а она, словно побуждаемая уязвленным самолюбием, спрашивает его, а что в ней самое прекрасное? И он отвечает ей, что нет ничего совершеннее симметричной плавности, изящных изгибов тела, идеально сходящихся в ямочке у основания ее шеи, повторяющих изгибы, расходящиеся к плечам, и она улыбается, как бы про себя, одними уголками губ, а потом он прижался к ней сбоку, чтобы по достоинству оценить ее грудь, не знавшую ни детских губ, иссосавших ее до безобразия, ни десяти лишних лет, оттянувших ее вниз, чего, к сожалению, нельзя было сказать о груди его жены. Маленькие соски выглядят такими целомудренными. Что за тайна сокрыта в прикосновении к женщине, которая не является его женой, – думает он. Он занимался любовью со своей женой не далее как прошлой ночью и помнит, какое испытал наслаждение, но сейчас все это кажется ему ненастоящим и далеким. Он провел руками по животу женщины и по ее бедрам, по грудям и под ними, взвешивая их в руках, словно на чашечках весов, поражаясь их тяжести и ощущая при этом легкую узловатую волнистость желез, перекатывающихся под гладкой кожей и жиром. Посмотрев в окно, он заметил, что небо на западе окрасилось в черновато-синие тона с оранжево-розовой оторочкой. Он перевел взгляд на женщину. Она лежала с закрытыми глазами и дышала глубоко и спокойно. Их любовную связь питало исключительно чувственное влечение, что и объясняло, почему он отдавал ей предпочтение.
– Если ты вознамерился меня убить, – прошептала женщина, – ты мог бы уже начать.
Позднее, в темноте спальни Кэролайн первой нарушила молчание:
– Ты не скажешь мне, почему занимаешься со мной любовью?
Ее голос звучал со странной живостью и совсем не сонно.
– Нет.
– Твоя жена привлекательна, так ведь?
Я хмыкнул:
– Держу пари, ты и сама знаешь ответ.
– Может, и знаю.
Я повернулся так, чтобы видеть ее лицо:
– Ты ходила…
– Да.
– К ней на прием?
– Да.
– Зачем?
– Из любопытства.
– Она поняла, что ты притворяешься.
– Я так и думала.
– Черт тебя дернул выкинуть такой финт!
Кэролайн подалась назад:
– Прости, у меня и в мыслях ничего такого не было.
– Она умна и талантлива, пойми это, Кэролайн, она очень-очень умна.
– Умнее меня?
– Да.
Ей явно не понравился мой ответ:
– Почему ты так думаешь?
– Нет человека умнее и способнее моей жены, уж ты мне поверь.
– Даже умнее тебя?
– Вдвое, втрое.
Кэролайн молчала. Я почему-то сразу почувствовал нашу разницу в возрасте.
– Моя жена – необыкновенный человек, Кэролайн, – сказал я, – и, право же, я не хочу причинять ей боль.
– Мне не следовало этого делать.
– Конечно!
– Знаешь, меня толкало какое-то любопытство, как-никак я собираюсь когда-нибудь тоже стать замужней женщиной.
– Но ты уже была замужней женщиной.
– Как-то не по-настоящему. Я не чувствовала себя замужем. Наш брак напоминал некое странное соглашение. Мне кажется, Саймон никогда меня не понимал.
– Неужели никогда?
– Да нет, он знал меня, и довольно хорошо, в некоторых отношениях, но в остальном не имел никакого понятия. Он хотел узнать лучше и все время пытался вывернуть меня наизнанку.
– Но это же не тот случай, когда время тратится просто так, ни на что.
– Я, по сути, никогда не была ему настоящей женой.
– А кем же ты была?
– Чем-то… я была… ну, что ли, образцом.
– Образом чего?
– В том-то и вопрос.
– Полагаю, ты действительно превосходный образец.
– Ты же понимаешь, что я имею в виду, – сказала она.
– Так ты правда образец чего-то?
– Возможно… вероятно. Но никак не замужней женщины. Поэтому я и расспрашиваю о твоей жене.
– Я не намерен читать тебе нравоучения, но только больше с ней не встречайся.
– Ладно.
Я промолчал.
– Я же сказала, ладно.
– Хорошо.
– А можно я задам тебе один вопрос?
– Конечно.
– Она хороша в постели?
– Изумительна.
– Ты любишь ее, а она любит тебя?
– Да, очень.
– Тогда в чем же разница?
– Если у тебя нет детей, я думаю, это трудно понять.
– Попробуй объяснить.
Ее вопрос казался мне наивным, но я попытался ответить на него.
– После рождения детей в секс проникает смерть. Ты начинаешь понимать ясно, как никогда прежде, что рано или поздно умрешь. Я этого не понимал, пока у меня не было детей. Теперь я все время боюсь, что они заболеют или умрут, и я знаю, что моя жена тоже боится. Я думаю: что случится, если я умру? Что случится, если она умрет? И кто умрет первым? Кто останется один? Что случится, если умрет один из наших детей? И вот все это как бы проникает в секс. Я имею в виду, что наблюдал за рождением обоих детей.
Кэролайн снова придвинулась ко мне:
– Ну и как это происходит?
– Голова похожа на маленький мокрый теннисный мяч. Когда Лайза рожала Салли, роды были аномальные.
– Что это значит?
– Ребенок отталкивался от позвоночника, задевая спинномозговой нерв. Лайза обезумела от боли. Я попросил врача сделать ей «эпидурал».
– Это обезболивающий укол?
– Они втыкают длинную иглу в спинной мозг. Им приходится выбирать момент между схватками.
