Павел Шестаков - Остановка
— Черт!.. Удавил бы этого изобретателя.
Он сунул в рот окровавившийся палец, провел по нему языком и снова взялся за пробку.
— Ты, кажется, уже отметил?
— Кружку пива на ипподроме выпил.
— Ну-ну…
Мать вышла в кухню, вернулась с мясом и редиской на тарелке.
— Вот-вот, — сказал он, — и хватит, больше не надо.
Налил две стопки.
— Давай.
Жена взяла стопку, но заметила:
— Ты много пьешь в последнее время.
Мальчик вышел из соседней комнаты, стал, прислонившись плечом, в дверях, смотрел на родителей молча.
— Только не пили́, ладно?
Она пожала плечами. Отец достал из кошелька еще пятьдесят рублей, протянул жене. — Возьми.
— Такой выигрыш?
— Повезло.
— Часто везет.
Мальчик шагнул к столу.
— Папа!
— И ты, за рыбу деньги?
— Я хочу поговорить с тобой, папа.
Он посмотрел на мальчика, мальчик на него.
— Не сейчас, ладно, Толя?
— Папа…
— Не сейчас…
Вот такую картину нарисовало мое воображение, но ведь это только воображение дилетанта, и я не стал делиться своими фантазиями с профессионалами. И правильно сделал, потому что жизнь, которая, как известно, легко превосходит, самое раскованное воображение, уже приготовила нам сюрприз столь же реальный, как и необъяснимый, и даже абсурдный. Во всяком случае, на первый взгляд…
Как и большинство вестей в наше время, эта весть поступила по телефону. Трубку в качестве хозяина дома поднял я.
— Простите, нет ли у вас Юрия Борисовича Сосновского? Он оставил ваш номер.
— Да, пожалуйста. Юрий, прошу.
Сосновский извинился, улыбнувшись.
— Пришлось оставить на службе ваши координаты, на всякий пожарный…
Он совсем не предполагал, что пожар реально возникнет, но предусмотрительность себя оправдала. Юрий даже растерялся, слушая сотрудника, улыбка исчезла, на лице появилось недоумение. Прикрыв ладонью трубку, Сосновский сказал негромко Мазину:
— Игорь Николаевич! Ничего не понимаю…
И повернулся ко мне:
— У вас есть параллельная трубка?
Я вышел в спальню и принес оттуда второй аппарат на длинном шнуре.
— Возьмите, пожалуйста, Игорь Николаевич, — попросил Юрий.
Тот подключился к разговору.
Собственно, говорить им обоим фактически не пришлось. Только Сосновский распорядился:
— Прочитайте заявление!
Потом оба внимательно слушали, потом переглянулись.
— Сейчас я соображу, что делать, и перезвоню, — пообещал Юрий, кладя трубку. И развел руками.
— Ну, дела!
Это уже относилось к нам.
Мазин кивнул в знак понимания, а я, естественно, недоумевал, но спрашивать не решался.
— Не возражаешь, если я проинформирую Николая Сергеевича? — предложил Мазин. — Как говорится, долг платежом красен. Он нам кое-что горячее подбросил, и мы в долгу не останемся, а?
Как обычно, он иронизировал, но на этот раз скорее по привычке, чем от уверенности в себе.
— Разумеется, — согласился Сосновский. — Какая тут тайна!.. Служебной тайны здесь нет.
— Поэтому я и хочу проинформировать.
— О чем? — спросил я, не сдержав интереса.
— Михалева написала в прокуратуру, просит немедленно взять ее под стражу, так как признает себя полностью виновной в смерти Черновола.
Теперь уже я сказал:
— Ну и дела!
А больше ничего не сказал, дожидаясь пояснений, понять что-то сам, если им было не под силу, я, конечно, не рассчитывал.
— Вы видели ее, Николай Сергеевич? Как, по-вашему, она в своем уме? — спросил Юрий.
— У вас, если не ошибаюсь, существует понятие вменяемости?
— Существует:
— С этой точки зрения, мне кажется, она нормальный человек. Но общее состояние, не сомневаюсь, требует внимания психиатра.
— В чем это выражается, по-вашему?
— Я не специалист. Но, если хотите, Ирина, на мой взгляд, подавлена происшедшим больше, чем следовало бы в ее положении. Оно, безусловно, не сладкое, но и не критическое, верно?
Юрий обрадовался.
— А я о чем говорю? Это же мое собственное впечатление! Вы слышите, Игорь Николаевич?
Мазин не возражал.
— Положимся на жизненный опыт и наблюдательность Николая Сергеевича.
Ободренный, я спросил несколько прямолинейно:
— Почему она хочет в тюрьму?
— Как ты сказал? — переспросил Мазин.
— Прости, я выразился неточно. Почему она настаивает на своей вине? Конечно, в тюрьму она вряд ли хочет. Это представить трудно.
Мазин посмотрел на меня как-то рассеянно. Я за ним такое уже замечал, когда он думал и говорил одновременно, причем думал больше, чем говорил.
— Вряд ли, говоришь? Да, трудно представить. Но, — он сделал паузу, — чего не бывает…
— Да зачем? Опять шутишь? Зачем?
— В самом деле, зачем? Я пока не знаю. Но я знаю человека, который знает.
— Кто?
Вопрос прозвучал слишком требовательно, и Мазин улыбнулся.
— Как кто? Сама Михалева, разумеется. Вот у нее и спроси. Лично.
Я растерялся.
— Как это лично?
— Ты же должен с ней повидаться?
В волнении я совсем позабыл, что должен увидеть Михалеву, чтобы рассказать о сыне. Просто из головы выскочило!
— Но если она будет под стражей…
— Сегодня еще не будет. Как, Юрий?
— Я вообще сомневаюсь в целесообразности.
— Посомневаемся вместе. А тем временем Николай Сергеевич навестит Михалеву.
— Если это нужно.
— Нужно.
— Хорошо, — согласился я, не требуя пояснений. — А это?
Я показал на бумаги, которые привез из Кузовлева.
Мазин подумал.
— Это ей лучше пока не показывать.
— А что сказать? Я знаю, что она созналась?
— Больше слушай, она сама все расскажет.
В инструкциях он не был оригинален, а я возразил:
— В таком крайнем состоянии человек может вообще отказаться говорить.
— Вряд ли, — успокоил меня Мазин.
Как и в большинстве случаев, прав оказался Игорь.
Ирина ждала меня и была почти рада моему приходу. Правда, как и в прошлый раз, открыла не сразу, рассмотрев предварительно в глазок. Зато извинилась.
— Вы не обижайтесь! Я одна, и в моем положений всякое мерещится. Заходите, заходите. Вы видели Толю?
Она казалась полностью трезвой.
— Видел.
— Рассказывайте, рассказывайте, как он! — торопила Ирина.
Я опустился в знакомое кресло, глядя на хозяйку. Мы виделись совсем недавно, а она успела измениться: темнее стали мешки под глазами, совсем исчезли следы косметики. Ирина куталась, натягивала на плечи вязаный шарф, хотя жара почти не спала. Конечно, в старом доме было не так знойно, как в моей панельной многоэтажке, однако нужды в утеплении не чувствовалось и здесь.
— Вам нездоровится?
— Да, зябко… Но это неважно.
«И в таком состоянии в тюрьму?.. В самом деле, нужно показаться врачу. И не только психиатру».
Вслух я этого, понятно, говорить не стал. Напротив, по возможности спокойно и оптимистично рассказал о встрече с Толей и дядей Гришей.
— Значит, ему там хорошо? — переспросила Ирина с недоверием.
— Убежден, — подтвердил я.
— Это хорошо. Это очень хорошо. И он не собирается домой?
— Я спрашивал. Он, конечно, был взволнован моим неожиданным появлением, но, когда узнал, что с вами все в порядке, решил еще поработать.
В глазах ее что-то промелькнуло.
— Все в порядке?
— Так я сказал ему.
— Вы сказали правильно.
«Она не собирается говорить мне о заявлений в прокуратуру, — подумал я. — И в самом деле, какое я имею отношение?..».
— Мальчику там хорошо, и к нему там хорошо относятся, — повторился я.
— Хорошо относятся?
Ирина вскинула к глазам края шарфа, которые сжимала в кулаках.
— Сирота! — выговорила она почти по слогам, закрыв шарфом лицо.
«Кажется, истерика», — испугался я.
— Круглый сирота, — прибавила она с нажимом.
— Но вы живы!
— Я? Жива? Кто вам сказал?
Она отбросила руки на колени и теперь пристально смотрела на меня.
— Кто вам сказал? Нет, вы правы, конечно. Я жива и должна сделать для него все возможное. И я сделаю. Сиротской доли у него не будет.
«Дай-то бог!»
— Спасибо за хлопоты. Вы хороший человек. Даже не верится. В наше-то время… Ведь вы в самом деле хороший человек? Хороший? — переспросила Ирина настойчиво.
— Не знаю, — ответил я честно.
— Нет, вы хороший. Вы не оставите Толика?
— Как? В каком смысле?
— Ах да, вы же ничего не знаете! Если он будет один, вы сможете уделить ему внимание? Ему потребуется помощь. Защита. Эти люди из прокуратуры ваши друзья?
— Да, — взял я на себя смелость согласиться.
Ирина посмотрела долгим, оценивающим взглядом.
— Я вам доверяю.
— Спасибо.
— Меня посадят…
Страшно не люблю лукавить, но что делать! Сказать, что я все знаю, еще хуже. Она снова заподозрит меня и замкнется. К счастью, Ирина сосредоточилась на себе и не видела моего смущения.
