Дик Френсис - Осколки
И вот такие-то полуправды, недопонимания и ошибки привели к смерти и разрушению…
– Я взял в «логове» Мартина другую кассету, с записью скачек, завернул ее в ту же самую бумагу и положил ее обратно в ваш карман. Но когда я в тот же вечер прокрутил ту, первую кассету у себя дома, оказалось, что там какая-то непонятная фигня и никаким ожерельем там и не пахнет. Поэтому на следующий день, когда я отгонял машину Мартина к дому Бомбошки, я положил кассету в тот кармашек.
Он огляделся.
– Ну и что? Ничего ж ведь не случилось! Кассета снова у вас. И полицию вызывать было вовсе незачем.
Ничего не случилось… Боже, как он был не прав!
Прошло четыре дня, прежде чем полиция снова пустила меня в «Стекло Логана».
А в Бродвей тем временем стаями слетались репортеры. Драконица говорила по этому поводу:
– Э-э, милок, ты ведь всегда был главным поставщиком новостей в нашем поселке!
В благодарность за то, что я привлек столько новых постояльцев, драконица предоставила мне свой лучший номер и выставила на полке в холле всех своих стеклянных зверюшек с объявлением, что желающие могут приобрести таких же.
Мэриголд, естественная соперница драконицы в области индийских сари, восточных халатов и хлопанья ресницами, не давала мне покоя, желая знать, когда же я, наконец, снова возьмусь за ее приз. Уортингтон получил повышение: из шофера он сделался спутником жизни. И именно ему было поручено вместе со мной забрать ожерелье из банка. Мэриголд не снимала его круглыми сутками, обеспечив себе таким образом полную победу над драконицей, и в конце концов приобрела его у меня за огромные деньги.
Роза, Норман Оспри, доктор Форс и Гикори содержались под стражей. Эдди лежал в больнице: его руки были в ужасном состоянии.
Прайам, который никак не мог понять, из-за чего столько шуму, был отпущен на поруки. Это означало, что у него конфисковали паспорт. Прайам жутко негодовал.
– Хамство какое! – жаловался он. – Почему это со мной обращаются как с каким-то преступником?
– Потому что вы и есть преступник! – сказал ему Уортингтон и повторял это каждому встречному и поперечному.
Профессор Лоусон-Янг получил кассету из машины Мартина. Последовал неприятный момент, когда Шепед попытался забрать кассету в качестве вещественного доказательства. Лоусон-Янг однажды уже потерял записанную на ней информацию и теперь не собирался с ней расставаться. Сошлись на том, что полицейский неохотно позволил профессору взять кассету ненадолго, чтобы сделать копию.
Кэтрин, которая каждую ночь спала в моих объятиях, держала меня в курсе того, что происходит в полицейском участке.
Роза в основном выкрикивала непристойности и проклятия, большую часть из них – в мой адрес.
Гикори винил во всем меня, Розу и весь мир в целом.
Доктор Форс практически ничего не говорил, но почти все отрицал. Однако он сообщил, что Мартин Стакли не подозревал о том, что сведения на кассете похищены. Более того, доктор сказал Мартину, что прячет эти данные от тех, кто пытается похитить результаты его собственных исследований.
Я был очень рад узнать это. А что, разве я сомневался в Мартине?
В четверг мы наконец открылись. Магазин был набит народом, чего прежде по рабочим дням, да еще зимой, никогда не бывало. Торговля шла как по маслу. Однако, по правде говоря, публику больше всего интересовали кровавые пятна на полу – отмыть их полностью оказалось невозможно.
К выходным Памела Джейн оправилась достаточно, чтобы вернуться на работу. Однако пока что она предпочитала работать в магазине, а через мастерскую к своему шкафчику без крайней необходимости старалась не ходить.
В воскресенье, через неделю после достопамятных событий, я снова принялся за изготовление лошади.
Трудяга Айриш согласился исполнять обязанности помощника. И одного зрителя мы все-таки пустили. Кэтрин сидела на своем, теперь уже привычном, месте и смотрела, как я снова раскладываю инструменты и раздеваюсь до майки.
Я наступил на педаль, поднял заслонку, и в мастерскую хлынул жар.
Кэтрин сняла пальто.
– Повесь его в мой шкафчик, – сказал я и бросил ей ключи.
Кэтрин прошла в дальний конец мастерской и отворила дверцу.
– А это что такое? – спросила она, доставая видеокассету. – Тут наклейка: «Изготовление „Критского восхода“…
Я бросился к ней. Кэтрин по ошибке открыла шкафчик Гикори, и внутри обнаружилась не только инструкция по изготовлению ожерелья, но и пакет из оберточной бумаги, в котором лежала пара ярких бело-зеленых шнурков.
Я расхохотался.
– История о трех кассетах! И одна из них все это время была тут, у меня под носом!
– О трех? – переспросила Кэтрин. – Нам и двух-то по горло хватило.
– Кассет было три, – сказал я. – Одна – очень важная, ценная, пожалуй, даже уникальная, – та, на которой содержались похищенные Форсом результаты исследований. Он отдал ее Мартину, который передал ее мне через Эдди. Прайам ее подменил, потому что решил, будто на ней записаны сведения о каких-то сокровищах. Когда он обнаружил, что ни о каких сокровищах там речи не идет, он попросту спрятал ее в машине Мартина. Это была та самая кассета, которую так упорно искали Роза с доктором Форсом.
– А кассета с ожерельем? – спросила Кэтрин. – Вот эта?
– Кассету с инструкцией по изготовлению ожерелья я одолжил Мартину, и она лежала в его доме, пока Гикори не украл ее вместе с остальными. Гикори оставил ее себе, потому что для него эта кассета представляла определенную ценность. Он полагал, что сумеет изготовить копию ожерелья. Очевидно, потому и хранил кассету у себя в шкафчике.
– А что за третья?
– А третья кассета была та, которую Прайам взял в «логове» Мартина до того, как все остальные кассеты украл Гикори. Он положил ее в карман моего плаща, и эту-то самую кассету спер у меня доктор Форс в полночь под Новый год, думая, что это кассета с «раковыми» исследованиями. Хотел бы я видеть его рожу в тот момент, когда он прокрутил кассету и обнаружил, что на ней записаны скачки!
Я сделал эту лошадку для приза. С помощью Айриша я набрал стекло из печи и снова сформировал тело лошади, ноги и хвост. Но на этот раз я не спешил. Я работал аккуратно и вкладывал в работу все свое мастерство и талант, все, чему я успел научиться и что унаследовал от дяди Рона. Я вылепил шею и голову благородного животного, тонко очерченные ноздри и умные глаза. Я сделал гриву, развевающуюся, как на скаку, и припаял ее к шее без швов.
Я взялся за эту работу ради денег, по заказу Мэриголд, Кеннета Трабшоу и его челтнемской комиссии по призам. Но в конце концов у меня вышло настоящее произведение искусства, созданное в память верного друга, которого мне так не хватало. Это был достойный памятник его искусству и отваге.
Когда наконец на катальной плите возникла вставшая на дыбы лошадь, мы с Айришем взяли ее быстро, но осторожно и поставили в одну из отжигательных печей. Там она будет медленно остывать, предоставляя возникающим напряжениям спадать постепенно. Этой лошадке не суждено разлететься на осколки.
Я пошел на отпевание Зануды Пола вместе с Кэтрин, но у входа в церковь уступил ее коллегам в форме и без. Небольшая кучка людей в штатском окружила Кэтрин и горевала вместе с ней. И мой полицейский офицер, который часом позже оседлал мотоцикл, был весьма молчаливым и задумчивым. Кэтрин немного помедлила, прежде чем нажать на стартер, и рассеянно сказала своему будущему пассажиру:
– Кремация состоится завтра, а сегодня вечером мы соберемся в пабе выпить и помянуть Пола. Меня отпустили до конца дня. Куда поедем?
– В постель, – сказал я и добавил, что Зануда Пол наверняка бы это одобрил.
Кэтрин стряхнула с себя скорбь, как дерево стряхивает тающий снег.
– Кстати, – сказал я, – я ведь так и не видел твоего дома. Поехали сейчас?
Она улыбнулась с лукавинкой, пнула стартер и пригласила меня садиться.
От окружного полицейского участка до ее дома было минут пять ходьбы, а на мотоцикле – меньше минуты езды по прямому серому шоссе. Кэтрин затормозила у одноэтажного домика на две семьи, стоящего в ряду точно таких же оштукатуренных коробок, и я в мгновение ока понял, что это место – не для меня. Зря мы сюда приехали. Но, поскольку привезла-то меня все равно Кэтрин, мне оставалось только улыбнуться и сделать вид, что мне тут нравится.
Но делать вид не пришлось. Мне там действительно понравилось.
Внутри одноэтажное обиталище полицейского в штатском было целиком отдано «Алисе в Стране чудес». Огромный Мартовский Заяц вместе с таким же Болванщиком сидели за кухонным столом и деловито запихивали в чайник Соню. У двери ванной стоял Белый Кролик, озабоченно поглядывающий на часы. В гостиной Червонная Дама, кухарка, Морж и Плотник танцевали кадриль. Стенки были расписаны буйной зеленью и цветами.
Глядя на мое очумевшее лицо, Кэтрин рассмеялась.
