Анатолий Степанов - Привал странников
— Все-то ты знаешь, Ромка! — подначил Ларионов.
— Кое-что знаю, а кое-чего не знаю. Не знаю, был ли он шпионом, но то, что он был негодяем, мерзавцем, растленной скотиной, знал давно. Знал, как он всю грузинскую интеллигенцию уничтожил, знал, как он над людьми глумился, знал, как адъютанты хорошеньких девушек ему по Москве в наложницы искали.
— Мне было легче: я не знал, — вздохнул Смирнов.
— Ты просто не хотел знать, — ответил ему Казарян. — Никто ничего не хотел знать. Как говорится, меньше знаешь — крепче спишь.
— Тебя, верно, все время бессонница мучила? — поинтересовался Ларионов.
— К сожалению, не мучила. Что знал, забывал старательно.
— А сегодня к месту вспомнил, — вставил Смирнов. Казарян глянул на него, рассмеялся.
— Все мы хороши! Но, действительно, кое-что сегодня вспомнил. Хотите рассказ?
— Байку, что ли? — спросил Ларионов.
— Вовсе нет. Как говорит Вера Инбер, это — не факт, это было на самом деле. Ну?
Смирнов глянул на часы и разрешил милостиво:
— Валяй. Сроку — восемь минут.
— Итак, начинаю. Была у меня знакомая чудачка в пятидесятом году, ВГИК она тогда кончала актерский факультет, с ней-то все это в сорок седьмом и приключилось. Вводная: хороша, обаятельна, простодушна и глупа до невозможности. И не понять — простодушна от того, что глупа или глупа от того, что простодушна.
— Ты по делу давай, — поторопил его Ларионов.
— Прошу не перебивать. Если согласились, то слушайте внимательно. Излагаю ее рассказ почти дословно. Что такое осень сорок седьмого, вы знаете: главное — не дремлющее никогда желание пожрать. Так вот, бредет моя девица по Гоголевскому бульвару к общежитию в Зачатьевском переулке и горько думает о том, что спать ложиться сегодня ей придется не жрамши. Краем глаза, а вы, естественно, знаете, что каждая хорошенькая женщина всегда краем глаза сечет мужскую реакцию на нее, замечает, как ее медленно-медленно обгоняет большая машина, и пунем, обращенный к ней из глубины салона, замечает. Она, понятное дело, вскинулась, как боевой конь на зов трубы, но машина обгоняет ее и уезжает. Бредет она себе дальше уже в полной безнадеге, как вдруг рядом останавливается еще одна черная машина, правда, размером поменьше, и из нее выходит бравый полковник со счастливой от возможности видеть нашу девушку улыбкой на лице и приглашает ее прокатиться. Отказывается поначалу дева для порядка, а потом лезет в лимузин: авось пожрать дадут. Прогулка в автомобиле была недолгой: от Гоголевского бульвара до особняка на Садовом.
А там чудеса: галантерейное обхождение, крахмальные скатерти, серебряная посуда, пища, которая может присниться только бывшему аристократу, и напротив за столом вежливый, милый и такой домашний, Лаврентий Павлович.
Но, как говорится, кто нас ужинает, тот нас и танцует. Ее визиты в особняк продолжались довольно долго, ибо это устраивало и девицу, и Лаврентия Павловича. Следует, однако, заметить, что героиня моего рассказа — девушка весьма общительная и любящая поклубиться в компании. Поэтому сеансы тет-а-тет постепенно стали ей надоедать. И вот однажды за очередным ужином она и говорит: "Лаврентий Павлович, что это мы все одни, да одни. Ведь скучно так! Давайте в следующий раз я подружку приведу, а вы Иосифа Виссарионовича пригласите".
Казарян сделал паузу, достойную его соплеменника, трагика Папазяна, неожиданно и вовремя. Смирнов и Ларионов грохнули. Отсмеявшись, Александр сказал:
— Обязательно тебе надо было Сталина в эту историю впутать.
— А он и не впутался, — невинно объяснил Казарян. — Интимный суаре на четыре пуверта не состоялся. Да и вообще после этого замечательного ее монолога мою деву к Лаврентию Павловичу не приглашали. Даже в пятидесятом по этому поводу она удивлялась и обижалась со страшной силой. Меня все спрашивала: "А что я такого ему сказала?" И, действительно, что она ему такого сказала?
— Все. Разминка закончена, — решил Смирнов. — Что там у нас?
— Не у нас. У них, — пояснил Ларионов. — Ждем НТО и медицину.
— Ты же предварительный шмон делал. Должно быть, что-нибудь стоящее?
— Обязательно, Саня. Два письма при нем нашли, но все в крови. Под пулю угодили. Очкарики обещали прочитать их во второй половине дня.
— И вернулся пес на блевотину свою, — процитировал из Библии Казарян.
— Довожу до вашего сведения, — объявил Смирнов, — что разрешения на возобновления дела об убийстве в Тимирязевском лесу Сам не изволил дать. Так что все начинается с первой страницы дела об убийстве гражданина Петровского в Чапаевском переулке.
— Но ведь пойдем обязательно по старым связям! — взорвался Роман.
— Идти мы можем куда угодно и как угодно. Даже туда, куда нас в сердцах послать могут. Добудем прямые доказательства взаимосвязи двух этих дел, нам их без звука объединят. А пока надо действовать. У нас есть половина дня. Роман, тебе отработать Васина и, если успеешь, шофера Шульгина. Позже займешься Иванюком, поищешь выход на Стручка.
— Мне сейчас Шульгин интереснее, — возразил Казарян.
— Что ж, начинай тогда с Шульгина. Сережа, на тебе — завершение палагинских дел. Пальчики, пальчики и пальчики. Если все сойдется, как мы предполагаем, то быстренько передавай дела следователю. Пусть он уже без нас этапированного Сырцова дожидается. И еще просьба: спровадь мальчиков, чтобы они мне Коммерцию, Межакова Валерия Евсеевича отыскали. Отыскали и для разговора доставили.
— Коммерция ведь по палагинскому косвенно фигурирует, только и всего. Тебе-то он зачем?
— В меховом деле он тоже промелькнул. Явился на квартиру Петровского в картишки перекинуться, когда там уже засада была. По этому делу внешне чист. Но явился-то к Петровскому, а Петровского убили. Пусть доставят, он мой давний знакомец, авось разговорю.
Шофер Шульгина после заключения на свою автобазу не вернулся. И шоферить не шоферил: работал водителем троллейбуса. В парке на Ленинградском шоссе Казарян узнал, что Шульгин в смене. Работал Шульгин на двенадцатом маршруте. Слава богу, далеко не мотаться. И еще раз повезло, машина, в которую Казарян сел, шла на конечную остановку "Больница МПС".
Выкатились пассажиры, пошла малость отдохнуть кондукторша. Выйдя из кабины с путевкой в руке, Шульгин увидел в салоне Казаряна.
— Что вы тут делаете, гражданин? А ну выходите! — потребовал Шульгин.
— Мне с тобой, Арнольд, поговорить надо, — тихо сказал Казарян.
Не отвечая, Шульгин исчез в кабине и вышел из нее уже не с путевкой, а с монтировкой в руках.
— Мотай отсюда, паскуда! Быстро, быстро! — приказал он Казаряну.
— Ты меня, Нолик, видимо, спутал с кем-то, — не вставая с сиденья, лениво протянул Казарян. — Ты присаживайся, присаживайся. Сейчас мы с этим недоразумением разберемся.
И извлек из кармана красную книжечку. С монтировкой в руках Шульгин подошел поближе, разглядел знак конторы на корочках и опустился на сиденье через проход от Казаряна. Спросил устало:
— Что надо?
— В связи с твоими телодвижениями порядок вопросов несколько изменится. Сразу же, по горячему — кто к тебе приходил в последнее время и почему ты этого гостя столь невзлюбил, что посланца его готов по куполу монтировкой огреть?
— Приходили тут.
— Значит, не один, а несколько. Твои меховые собратья, естественно?
— Они.
— Так кто же?
— Куркуль и этот пацан с ним, Стручок, что ли.
— Что хотел от тебя Куркуль?
— Хотел, чтоб я у них баранку покрутил.
— Откуда у них машина?
— Я тоже спросил. Сказал, что не моя забота.
— Когда они приходили?
— Позавчера. Сюда же.
— А когда ты должен был баранку крутить?
Шульгин, вспомнив, улыбнулся и ответил:
— Не успел он сказать. Я им тоже монтировку показал.
— Гражданский твой гнев, Арнольд, я одобряю. Но Куркуль в ответ на угрозу, конечно, сказал тебе что-то?
— Сказал, что придут ко мне еще. Вот вы и пришли, а я вас встретил.
Казарян красной книжечкой, которую забыл положить в карман, почесал перебитый свой нос, — думал. Потом поразмышлял вслух:
— Многое, многое сходится… И время, и фигуранты… Вот что, Арнольд, я спешу очень, а мне с тобой еще о многом поговорить надо. Завтра ко мне в МУР можешь заглянуть?
— Могу. Я через день работаю.
— Тогда завтра к десяти. Пропуск тебе будет заказан. — Казарян пожал руку Шульгину и как ошпаренный бросился вон.
В таком деле и своих кровных на такси не жалко.
Через пятнадцать минут он был на Пресне и звонил в дверь квартиры Иванюков.
— Кто там? — басом спросил через дверь Геннадий.
— Я, Геночка. Казарян из МУРа. Открывай!
— Не могу, — мрачно ответствовал Геннадий. — Меня отец снаружи закрыл, а ключи с собой забрал.
— Тебя — на замок?! — изумился Казарян. — Ты же уркаган, Гена, для тебя любой замок — тьфу!
