Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
– Девушка, да у вас талант!
– Я знаю, – не отрываясь от работы, отмахнулась от парня Маруся. И повторила: – Не верти головой и помолчи, сделай одолжение. Я все про себя знаю…
Вскоре вокруг них собралась толпа…
Отделение полиции в одном из районов Москвы
Капитан Платошин очень устал. Он молча собирал документы, готовясь уехать домой. Этот тяжелый день наконец окончен. Следователь не один час бился с подозреваемой в двух убийствах гражданкой Старицкой, но та категорически отказывалась признаться в совершенных ею противоправных деяниях. А мотив, вот он: стоило открыть записную книжку. И получается, что Старицкая задумала совершить преступление давным-давно, потому-то, скорее всего, и цианистый калий из лаборатории украла. Непонятно только, почему убита Нелли Робертовна Листова? Неужели из ревности? Да ведь художник, это яблоко раздора, умер давно!
Платошин одевался, вспоминая подробности. Пиджак оставить здесь, в кабинете, а ветровку надеть… А вдруг он что-то упустил?
– …Когда я вышла из комнаты, хозяйка была еще жива, – упиралась Старицкая.
– А что она делала?
– Да ничего! Просто лежала!
– А как вы объясните раздавленную вашей ногой ампулу? Ведь есть результаты экспертизы. Микрочастицы стекла обнаружены именно на подошве вашей туфли, не чьей-нибудь.
– Мне же надо было забрать поднос! Как вы не понимаете!
– Понимаем. Значит, вы вернулись в комнату Нелли Робертовны.
– Да, вернулась. Я увидела, что Нелли… Что она умерла. А под столом валяется пустая ампула. Я сразу поняла, что это та самая.
– Та самая? Что значит, та самая, Ольга Сергеевна?
– Которую я… взяла, а потом ее у меня украли.
– У вас? Украли?
– Ну да.
– Кто же знал, что у вас есть яд?
– Я как-то сказала… Одной женщине. Сказала, что в моей комнате в тумбочке лежит яд.
– Замечательно! Сказали, что в ящичке вашей тумбочки лежит ампула цианистого калия! Это называется: подсказали. Ведь вы с умыслом это сделали, признайтесь, Ольга Сергеевна?
– Я… Не было никакого умысла!
– Ну-ну, продолжайте.
– Она знала, что яд в доме есть. И украла ампулу.
– А зачем же вы уничтожили улику?
– Потому что вы бы все равно узнали. И подумали на меня. Она специально это сделала, чтобы меня стали подозревать в убийстве. Тем более было за что. Да, я ненавидела Нелли! Но не убивала!
– Почему же вы просто не взяли ампулу с собой?
– Полиция уже была в доме. Я испугалась и растерялась. Если бы у меня имелось время подумать, я поступила бы по-другому. Но времени не было. И я сделала глупость.
– Хорошо. Кто из проживающих в доме женщин знал, что у вас есть яд?
И она назвала имя. Вот теперь и думай, Платошин: случайное это совпадение или не случайное? Сколько же в доме у Листовых хранится тайн! А может, Старицкая и врет. Один раз она зашла в комнату, чтобы занести поднос и всыпать цианистый калий в чашку с кофе, а второй раз – убедиться, что хозяйка выпила смертельный напиток и теперь мертва.
Капитан Платошин был расстроен. В этом запутанном деле можно рассчитывать только на признание убийцы. Следователь это прекрасно понял: эмоции к делу не пришьешь. Оно рассыплется в суде словно карточный домик, особенно, если адвоката хорошего нанять. А у Старицкой теперь будут деньги, и немалые. Немного осталось ждать…
Платошин задержался у стола своего коллеги и кивнул на лежащую перед ним фотографию:
– Что это?
– Дамочка одна заявление написала. Мол, дочь у нее пропала. Уехала в Москву экзамены сдавать в театральное училище, а через некоторое время ее документы по почте пришли. Вот дамочка и заволновалась. А девица-то небось с кавалером на юг укатила. А документики просто потеряла, добрый человек нашел, по почте матери прислал. А она истерику устроила: ах, моя Майя не такая, ищите! Знаем мы, какие они нынче, эти девятнадцатилетние девчонки! Оторвы! Кто позовет, с тем и улетят на курорт. Какие уж тут экзамены! Девица-то симпатичная, вот и приглянулась какому-нибудь богатенькому Буратино.
– Да, симпатичная, – кивнул Платошин. – Майя говоришь?
– Майя, – коллега пододвинул к себе исписанный лист бумаги. – Майя Николаева, девятнадцати лет. Я думаю, если мы протянем недельку-другую, то она сама объявится. В крайнем случае через месяц.
– Интересно, очень интересно… А где остановилась ее мать?
– В гостинице. А что?
– Адрес, телефон?
– Да зачем тебе?
– Затем. Я знаю, где находится эта девятнадцатилетняя особа. Та еще оказалась штучка! На курорт, говоришь? Нет, они сейчас в другие игры играют. Молодые, да ранние.
– Ты это серьезно?
– Вполне!
– Вот здорово! Адрес? Да, пожалуйста! Слушай, я так рад. Эта дамочка просто ураган! Сказала, что будет ночевать перед нашей дверью! Газетку, мол, подстелет и ляжет. С места не сойдет. Подайте ей Майю, и все тут! Слушай, а ты чего в пиджаке-то, Николаевич?
– Что? А ведь и впрямь: в пиджаке! – рассмеялся Платошин. – Надо бы переодеться.
И тут зазвонил телефон. Дежурный сообщил:
– Андрей Николаевич? Вы еще не ушли? К вам тут один гражданин просится. Если хотите, я его заверну.
– Какой гражданин?
– Кувалдин. Сергей Петрович Кувалдин. Говорит, с чистосердечным признанием. Пустить? Или отправить?
– Давай. Поговорю с ним.
Платошин положил трубку и пожал плечами:
– Что за день сегодня? Сплошные сюрпризы! Теперь еще и этот, с признанием.
– Кто?
– Кувалда. Как освободился после третьей ходки, так и затих. Вроде как в отставку вышел. А теперь с чистосердечным явился. У нас там никого на днях не помыли? Были квартирные кражи на районе?
– Были, да на Кувалду не похоже. Почерк не тот.
– Чего же он так переполошился? Заскучал? На зону опять захотел?
Раздался осторожный стук в дверь:
– Разрешите?
– Заходи, Кувалда. То есть Кувалдин Сергей Петрович. Чего тебе?
Он вошел шаркающей походкой, ссутулившись, сел на самый краешек стула. Платошин невольно поморщился, увидев испитое лицо Кувалдина: сдал, опустился вконец. А в молодости, помнится, бабы по нему сохли. Красавец был, орел!
– Дак. Не искали разве? – прищурился Кувалдин.
– Мы? Тебя? – Оперативники переглянулись. – Искали, конечно.
– Дак и я подумал. Раз сынка-то убили, вы теперь ко мне. Только я не виновный. Не было меня там.
– Какого еще сынка? – уставился на него Платошин. – У тебя что, сын есть?
– Не, у меня нет. Художника знаменитого сынок. Листов по фамилии. Только я в жизни никого не мочил, граждане начальники. Нету на мне крови. Да и зачем было его убивать, сами посудите? Он же мне денег давал, Листов этот.
– Какие еще деньги? За что? То есть давай все по порядку, Кувалдин. Правила ты знаешь. Ты говори, а мы все, что положено, оформим. Только с самого начала рассказывай.
– С самого начала?
– С него.
– Не верю я, что этот блондинчик у Верки от меня. Смазливый больно, да верткий. Не, я был не такой. Попроще малость. Хоть бумагу и подписал, все одно не верю.
– Мы же договорились: с самого начала, – напомнил Платошин.
– А я и говорю. С Верки все и пошло…
И Кувалдин стал монотонно излагать свою историю. Слушая его, Платошин понял: оба преступления в доме Листовых сегодня же будут раскрыты.
Загородный особняк Листовых
Эдик был страшно зол. Искать ее? Где? Москва большая. Девица – огонь, как она лихо сорвала стоп-кран! Приключений, мол, хочу! И сегодня туда же подалась, за приключениями. Кто знает, в чьей она сейчас постели, эта оторва? У Эдика имелись предположения, куда могла податься Маруся. Он давно уже догадался, кто позвонил и разбудил ее. И что именно сказал девчонке, после чего она сбежала от Оболенских. Эдик уже несколько раз набирал номер телефона в той квартире, где могла находиться Маруся, но там никто не брал трубку. А ведь это был последний шанс! Где же она шатается?
Он звонил и на мобильник, но Маруся сбрасывала его звонки. После длинных гудков раздавались короткие: ту-ту-ту… А потом и вовсе одни только длинные. Эдуард Оболенский для нее, похоже, умер.
Прозевал он свое счастье. У кого-то тоже были планы на наследство Эдуарда Листова, и этот кто-то не дремал. Много лет готовился и, узнав, что Маруся у Эдика, предупредил ее, чтобы знала, с кем имеет дело.
Ах, Маруся, Маруся! Эдик горестно вздохнул. Объединившись, они могли бы такие дела творить! Он, кажется, впервые что-то почувствовал. Встретил родственную душу, и будь у них побольше времени, Маруся прошла бы его школу и, как знать? Может, и не пришлось бы сажать ее на наркотики? У них была бы лю… Нет, не любовь. Любви нет. Жизнь, полная риска и захватывающих приключений, такая, о которой он всегда мечтал. Вечный праздник.
Он вдруг почувствовал горькое разочарование. Поистине: что имеем – не храним, потерявши – плачем.
«Черт возьми, да что со мной такое?!»
Сидеть летом в пустой московской квартире стало невыносимо. Сидеть и ждать не пойми чего. И он поехал в особняк деда…
