Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
– Может, она перчатки надела? – подмигнул Эдик. – Она же уборку всегда проводила в перчатках.
– Был поздний вечер, – напомнил Платошин. – Не до уборки. И я все же предполагаю, что убийство было непреднамеренным. Убийца выстрелил спонтанно, видимо, не справившись с нервами.
– А если это сделала моя тетя? – робко сказала Настя. – Когда я… хотела поговорить с дядей Георгием, я вошла и стала дожидаться его в кабинете. А пистолет лежал на столе. Я взяла «Дерринджер» в руки, потом положила обратно, услышав шаги в коридоре. Дядя вошел первым, а следом тетя. Я спряталась в студии.
– Зачем? – в упор посмотрел на нее Платошин.
– Ну… Машинально.
– Одна девушка машинально поднимает с пола орудие преступления, другая машинально прячется от человека, с которым пришла поговорить. Возможно, что кто-то из вас так же машинально выстрелил, – усмехнулся Платошин. – Ваша тетя, Настя, теперь уже ничего не скажет. Поэтому подозрение ни с кого не снимается. Кого бы пригласить в понятые? Разве что соседей?
– Садовника, – подсказал Эдик. – И сторожа. А хотите, меня.
– Эдик, я ведь тебя деньгами выручала, – укоризненно произнесла Ольга Сергеевна.
– Хотите сказать, что я добра не помню? Хорошо, я отказываюсь быть понятым!
– А и в самом деле, – Платошин повернулся к лопоухому, – Вася, пригласи-ка сторожа. И начнем, пожалуй. Ольга Сергеевна, вы ничего не хотите нам выдать, так сказать, добровольно? Наркотики, оружие или, может быть, у вас в комнате есть не принадлежащие вам вещи?
– Там все мое! – вспыхнула она.
– Что ж, идемте проверять.
Э. Листов «Женщина у окна», портрет в бордовых тонах, холст, масло
Ничего интересного для следствия, кроме упомянутой картины, извлеченной из чемодана, в комнате Ольги Сергеевны обнаружить не удалось. После того как все было закончено, Платошин предоставил портрет в бордовых тонах на суд Листовых. Здесь же был и Веригин, оставшийся из любопытства. Именно он и заинтересовался всерьез картиной:
– Ну-ка, ну-ка…
Портрет в бордовых тонах сильно отличался от картины, висевшей в гостиной. Один был весь как будто наполнен светом, небо, преображенное рассветным солнцем, словно переливалось, играло красками, а лицо молодой девушки, изображенной на портрете, было удивительно чистым, спокойным и радостным. Это была сама жизнь.
Женщина в бордовом платье выглядела старой, уставшей, хотя в ее волосах не было ни единого седого волоса, а на лице морщин. И все равно она казалась старухой. Выражение лица неприятное, то ли злое, то ли просто недовольное, губы сжаты, глаза прищурены. Сам же портрет тусклый, слишком темный, такой же неприятный, как и изображенная на нем женщина. Словом, это была сама смерть. Только косы в руках не хватало. Возможно, ее умирающий Листов и писал. Всех, кто видел сейчас портрет, охватило чувство страха.
– Да пусть оставит его себе! – не выдержала Олимпиада Серафимовна.
Эраст Валентинович со вздохом сожаления сказал:
– Крайне неудачная работа. Но подпись имеется. Даже не верится, что это Листов! Думаю, несколько тысяч долларов эта картина все же стоит. Из-за подписи. Как-никак раскрученный бренд. Но, сказать по правде, редкая дрянь, – не удержался он.
Ольга Сергеевна воскликнула:
– Да что вы понимаете! Вы просто завидуете!
Веригин обиженно поправил очки:
– Я не художник. Я критик. Говорю то, что думаю.
Ольга Сергеевна заявила:
– Все критики – это неудавшиеся художники!
Веригин, снимая очки, огрызнулся:
– Ну, знаете! Терпеть оскорбление от особы, которая совершила преступление… Я не намерен! Попрошу оградить!
Платошин пожал плечами:
– Мне только надо знать, имела ли место еще и кража? Кому принадлежит картина?
– Нам, – хором заявили Наталья Александровна и Вера Федоровна.
– А я сказала: пусть забирает! – заупрямилась Олимпиада Серафимовна.
– Хорошо, картина пока останется в доме, – вздохнул Платошин. – Старицкая, пройдемте.
Ольга Сергеевна спросила:
– Можно мне позвонить?
Платошин уточнила:
– Позвонить? Кому?
Ольга Сергеевна ответила:
– Соседке. Разве я не имею права? У меня квартира, я хочу, чтобы за ней присмотрели.
Платошин снизошел:
– Хорошо, вы имеете право на один звонок, можете позвонить кому хотите. Это на ход следствия никак не повлияет. Дать вам мобильный телефон?
Ольга Сергеевна сказала:
– Если вы не возражаете, я с домашнего позвоню.
Платошин пожал плечами:
– Как хотите. Только недолго.
Старицкая, ни на кого не глядя, прошла в дом. Капитан кивнул лопоухому: Вася, мол, проследи, чтобы ничего такого не сотворила. И не сбежала. Потом словно вдруг что-то вспомнив, капитан хлопнул себя по лбу:
– А где записная книжка, что была при Марии Кирсановой? Давно хотел взглянуть.
Олимпиада Серафимовна удивленно подняла брови:
– Записная книжка? А вам она зачем?
Платошин:
– Хочу кое-что проверить. Необходимо для следствия.
Валя, метнувшись к двери, крикнула:
– Я принесу! Она у Маруси в комнате!
Наталья Александровна ей вслед:
– Тебе не в диковинку по чемоданам лазить!
Буквально через несколько минут Валя принесла черную кожаную сумочку на длинном ремешке. Капитан расстегнул замочек и достал оттуда блокнот:
– Это я забираю. Сейчас мы все оформим. Вася! Займись!
Вернувшая на веранду Ольга Сергеевна сразу заметила сумочку и насторожилась:
– Зачем это вам?
Платошин удивился:
– А что вы так занервничали, Ольга Сергеевна?
Ольга Сергеевна вскипела:
– Вы не имеете права! Это не мое! Меня забирайте, а ее оставьте!
Платошин:
– Ваше, не ваше, какая разница? Это мне нужно, и я это возьму. Есть возражения? Кстати, какие именно перчатки вы надеваете во время уборки? Резиновые, нитяные?
Ольга Сергеевна спросила:
– А зачем вам это?
Платошин возмутился:
– Вы отвечайте на вопросы, Старицкая, а не задавайте их. Теперь ваше амплуа: подозреваемая. Причем в убийстве. Вопрос на этот раз поставлен конкретно: из какого материала изготовлено ваше, так сказать, орудие производства?
Ольга Сергеевна молчала. Зато в разговор встрял Егорушка:
– Нитяные, я видел!
Ольга Сергеевна закричала:
– Выродок! Дебил! Ну, ничего, покрутитесь вы теперь! Я вам устрою!
Платошин велел:
– Вас я прошу в машину. Теперь вами следователь займется. Всем остальным до свидания. Как говорится, не прощаюсь.
Домработницу увели. Олимпиада Серафимовна опять разохалась и попросила у Вали капелек и подушку под спину. Пока та бегала за всем этим, пожилая дама обиженно сказала:
– Вы слышали? Она мне опять угрожала! Что за намеки? Что значит покрутимся? О чем это она? – разволновавшись, спросила старая дама.
Но никто ей не ответил.
Черный
После того как завтрак был окончен, на тарелках осталось еще много еды: у всех разом пропал аппетит. Валя принялась ворчать, что напрасно, мол, старалась. Дамы тут же разошлись, чтобы не слышать упреков новой домработницы, и на веранде остались только братья и Валентина, убирающая со стола грязную посуду. Егорушка, посопев носом, сказал:
– Я всегда знал, что Ольга Сергеевна плохая.
– А ты хороший, – усмехнулся старший брат. – Тебе давно лечиться надо. Как ты жить собираешься? И где?
– Как где? Здесь.
– Дорогой мой, но теперь папина доля наследства перейдет к твоей тетке. А тебе ничего не достанется. Ни-че-го, – по слогам повторил Эдик.
– Ну и что? Разве Маруся меня выгонит? Она хорошая.
– У нее ведь и другие родственники имеются. Как ты с ними уживешься?
– Какие еще родственники?
– Как же мне тебя жалко, Егор, – грустно сказал старший брат. – Ладно, живи. Дозволяю. Только перестань подсматривать и подслушивать, иначе вылетишь отсюда с треском.
– А кто меня выгонит? Ты, что ли?
– Хотя бы я, – лениво потянулся Эдик.
– А ты-то здесь кто?
– Конь в пальто. Господи, как с дураком разговаривать?
– Пойду, почитаю книжку, – обиженно сказал Егорушка. – Мне не нравится, как ты говоришь.
Валя, вновь вернувшаяся на веранду за посудой, проводила его долгим взглядом. Потом виновато сказала Эдику:
– Сумочку пришлось отдать.
– Пустяки, – отмахнулся тот. – В конце концов, все тайное равно или поздно становится явным. Странно: практически все заглядывали в Марусину записную книжку, и никто не обратил внимания на запись, которая проливает свет на все! А ведь она находится на первой странице! Не думаю, что домохранительница будет теперь молчать. Хотя… Это мотив так мотив! Если только тупые менты сообразят.
– Насчет чего? – не поняла Валя.
– Почему в этом доме убили двоих. По крайней мере, это объясняет, почему Ольга Сергеевна застрелила моего отца. Ладно, пойду позвоню. А ты молодец. Справляешься.
Валя зарумянилась, похвала Эдика была ей приятна.
– Может, чего еще надо сделать? – потупилась она.
– Ходи по дому, слушай, приглядывайся. И за Настей присмотри.
