Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
– Ходи по дому, слушай, приглядывайся. И за Настей присмотри.
– Она к вам… очень хорошо относится.
– Мы же договорились, что будем на «ты». «Относится»! – хмыкнул Эдик. – Лишь бы язык за зубами держала! Если что – сигнализируй. Пойду позвоню.
Валя понесла на кухню грязные чашки, а он спустился в сад, достал из кармана мобильный телефон и набрал номер Маруси.
В трубке раздались длинные гудки.
– Что за черт? – Он начал волноваться. – Неужели еще не проснулась?
Эдик набрал номер еще раз: нет ответа. Позвонил на мобильный, потом опять на домашний. Без толку.
– Ту ти, ту, ту, ту, – усмехнулся он. – Надо ехать. Так можно остаться ни с чем.
Эраст Валентинович, уже в своих ботинках, спускался по ступенькам в сад, и они едва не столкнулись.
– Далеко собрались? – поинтересовался Эдик.
– Домой поеду, – тяжело вздохнул Веригин. – Слава богу, все разрешилось. Какой, однако, непорядочной женщиной оказалась эта ваша Ольга Сергеевна!
– Ну да… непорядочной. А папочку верните, Эраст Валентинович.
– Какую папочку?
– Ту самую.
Веригин замялся, начал оглядываться по сторонам, покашливать по-стариковски: «кха-кхе, кха-кхе…», прочищая горло. Потом с неприязнью глянул на Эдика:
– Ах, это тебе, наверное, уборщица рассказала, что я… Честное слово, она совсем не то подумала!
– Она не то, а я подумал как надо. Сами вернете или мне вашу машину обыскать?
– Знаешь ты к бабам подход, – зло сказал Веригин. – И эту девку, шельмец, успел обольстить. Впрочем, она ведь ничего слаще морковки не видела, тебе даже напрягаться не пришлось.
– Угадали, Эраст Валентинович! – широко улыбнулся Эдик. – Валя – мой человек. И напрягаться особенно не пришлось. Пара пошлых комплиментов, невинный поцелуй в щечку, и я ее кумир. Поэтому я знаю все . Что там, в этой папке? – жестко спросил он.
– Ничего особенного, Эдик, ничего особенного, – засуетился Веригин.
– То-то вы в нее вцепились. Где папка?
– В…
– Где?
– В моей машине.
– Я так и думал! Быстро соображаете!
– Там только акварели, ничего не значащие и не стоящие акварели, – побагровел Веригин.
– Кисти Эдуарда Листова. Ну да, ничего не стоящие. Охотно верю. А может, еще что-то? Парочка холстов, а?
– Там даже подписей нет! Это просто этюды, которые двадцать лет назад твой дед привез из провинции! Всего лишь наброски!
– И можно подрисовать: «Э. Веригин». А? В гении метите? А не поздновато вам?
– Но это же невозможно! Все знают манеру Эдуарда Листова, и я…
– Значит, акварели написаны не в манере. Я как-никак по образованию тоже искусствовед, Эраст Валентинович. Пусть мне за взятки зачеты с экзаменами ставили, а чаще за красивые глаза, но кое-чего и я успел нахвататься. Так что разберусь. Это у нас фамильное. А как насчет зависти? – подмигнул Эдик.
– Какой зависти?
– Живописью в молодости, часом, не баловались, Эраст Валентинович?
– Побойся бога, Эдуард! Я только хотел открыть миру нового Листова!
– Вот и откройте. Только без самодеятельности. Папку отдайте мне. Так и быть, деньгами поделюсь. Раскрутите – получите процент.
– Какой ты, однако… – Веригин замялся.
– Какой?
– Жесткий. Будто и не Листов.
– Вот именно.
– Я не понимаю, о чем ты?
– А вот этого недолго уже осталось ждать. Верните мне рисунки, найденные в мастерской моего деда, – твердо сказал Эдик. – Это принадлежит моей семье.
– Хорошо, – устало кивнул Веригин, – я отдам. Но Нелли сама… А впрочем, какая разница! Мне уже все равно!
В сопровождении Эдика он заковылял к своей машине, бережно достал из салона папку, подержал с минуту в руках, потом с явным сожалением протянул Оболенскому:
– Вот. Только ты, Эдик, имей в виду, что…
– Без комментариев, – оборвал тот и жадно заглянул в папку: – Ничего себе этюды! Неплохо, черт возьми! Неплохо! А? Я пока оставлю это у себя.
Веригин что-то еще пытался сказать, но Эдик, не дослушав, торопливо направился к своей машине. Он был зол. Вот прохиндей! Куда ни кинь, одни убийцы, шантажисты и воры! Ты подумай! Никому нельзя доверять!
…Он ехал, нет, летел по шоссе, не обращая внимания на видеокамеры и выразительные жесты водителей, которым он выходил в лоб. Эдик всегда жил на высокой скорости и плевал на все в мире запреты. Сейчас он надеялся лишь на то, что Маруся еще спит. Бессонная ночь, большая доза снотворного. Нет, не могла она так быстро прийти в себя, если только ее не разбудили. А кто разбудил?
Он гнал эти мысли прочь и убеждал себя, что все идет по плану. Отец больше не претендует на половину наследства, Настя пока молчит, Нелли больше нет. Все хорошо, все замечательно, все идет по плану. Ах, мама, мама, надо же было попасть в дом Листовых именно этому пистолету! А Платошин еще удивляется, откуда на нем твои отпечатки пальцев! Хотя он, похоже, ничему больше не удивляется. Но сколько же лет этой истории? Их там просто не может быть, этих отпечатков! Мало ли в чьих руках успел с тех пор побывать «Дерринджер»!
Добравшись до дома, Эдик нетерпеливо давил на кнопку, вызывая лифт, и мысленно торопил: скорее же, скорее! Как медленно!
Лифт не поднимался, он полз по этажам. Вот наконец и знакомая дверь! Эдик нетерпеливо ткнул пальцем в кнопку звонка. Там, за дверью, раздалась соловьиная трель, но никто не спешил на зов. Эдик все еще боялся поверить, что в квартире пусто.
Наконец он не выдержал и открыл дверь своим ключом. Ворвался в прихожую и закричал:
– Маша! Где ты? Маша!
Никакого ответа. Не разуваясь, он прошел в спальню. Кровать была не застелена, на ней, как всегда, стояла грязная посуда, повсюду валялись испачканные красками тряпки. В общем, бардак. А Маруси нет.
– Маша? Где ты? – прошептал Эдик. – Ты спишь. Я знаю: ты спишь…
Он пробежал по квартире. Охваченный яростью, опрокинул стул, разбил вазу с цветами и растоптал выпавший из нее букет роз.
«Что я сделал не так?!! И вообще: чего я для нее не сделал?!! С этой девкой ничего не работает!»
– Я знаю, ты спишь! – орал он. – Ты спряталась и спишь!
Он мог орать сколько угодно, но Маруси в доме не было. В большой комнате на столе он нашел оконченную картину, на ней записку:
«Мне было с тобой очень весело, корнет. Это плата за развлечение, думаю, мы в расчете. Пока! Когда-то твоя М. К.»
– Дура! Кретинка! – выругался Эдик. – И где она теперь? Где?
Арбат
Она шла по самой красивой, по ее мнению, улице Москвы и ела мороженое. Телефонный звонок застал Марусю врасплох, но зато отрезвил, и она почти пришла в себя. Какой муж, какие дети? Эдик ее словно околдовал, это было наваждение, но теперь все прошло. Не такой уж он и классный, если приглядеться. И сексом занимается без огонька.
«Чао, корнет!» – мысленно сказала она, оставив на столе записку.
Марусе не хотелось сейчас ни мужа, ни детей. Ничего определенного. Мир такой большой, а она так молода. Все словно с ума посходили из-за этого наследства! Опять надо куда-то ехать, сначала один заявляет на нее права, потом другой. Да пошли бы они все куда подальше! Разбудили – спасибо! Но выполнять чьи-то инструкции? Увольте!
– Девушка, можно с вами познакомиться?
Вот и этот туда же! Познакомиться!
– Нет.
– А куда вы так спешите?
– Еще не знаю. Но спешу.
Она рассматривала картины, выставленные на продажу, и думала: «Мои лучше». Если и нет, то обязательно будут лучше! Только бы это ее желание не угасало: писать, писать, писать… Лететь, оставив их всех здесь, на земле, маму, друзей, Эдика… Он все равно не поймет. Никогда. Потому им и не быть вместе.
Не поедет она ни в какую квартиру, делать там нечего. Опять какие-то интриги. А куда? Пока не ясно. Она сама не знает, чего хочет. Может, в следующую секунду и появится какое-то желание. А пока… Еще мороженого?
Маруся вздохнула и достала из кармана деньги. Надо было у Эдика занять. Почему она никогда всерьез не думает о деньгах? А они имеют свойство кончаться.
– Мороженое, эскимо в шоколаде.
Опять какой-то парень стоит рядом! Поистине хорошенькой девушке, праздно шатающейся по Москве, проходу не дают! Так и липнут! Ну и город!
– Девушка, сколько времени, не подскажете?
– Нет.
– Что, часов нет?
– Есть часы. Времени нет.
– Ох, какая вы, девушка!
– Какая есть.
– Девушка, девушка, давайте я напишу ваш портрет! Недорого!
Она остановилась. Уличный художник зазывно улыбнулся. Молодой, симпатичный. Девушке скучно, девушку надо развлечь. Она не выдержала и рассмеялась:
– Давай лучше я твой напишу. За так.
– Какая вы, девушка!
– Что, жалко? Тогда я заплачу за то, чтобы написать твой портрет. Идет? Но – недорого. Денег у меня почти нет.
– Идет! – рассмеялся парень. – Мне такого еще никто не предлагал!
– Ты не пожалеешь.
Маруся уселась на складной стульчик перед мольбертом, взяла в руки сангину и начала работать. Вот так… Еще штришок, еще… Она, Мария Кирсанова, она сама по себе. И не надо жалеть о нескольких потерянных днях, Эдик все-таки красавчик. Отлично развлеклась!
