Йон Колфер - Вокруг пальца
Все смеются, но добродушно. Похоже, у Майка никаких пагубных последствий после стрельбы у него дома. Да и с какой стати? Он жив и на несколько штук богаче, и все это по цене двух окон, которые, вероятно, и без того нуждались в замене стекол на пуленепробиваемые. А сегодня для Майка второй день в раю: попускать слюни, глядя на танцовщицу, урвать пару минут в задней комнате, выстрелить мне в лоб.
И все это хорошо.
Выйдя из-за занавеса, девушка взбирается на подмостки. Она действительно нечто: длинные ноги гимнастки, блестящий наряд танцовщицы живота и лицо, слишком красивое для этих скотов.
– Ладно, Кэл, – замечает Майк. – Она красава, надо отдать тебе должное, паренек. Но у меня уйма красоток.
– Подождите, мистер Мэдден, для полного впечатления нужны световые эффекты.
Келвин спрыгивает со сцены и нажимает несколько клавиш на своем ноутбуке. На экране начинается коловращение психоделических спиралей, и помещение заполняет лучшая классика поп-джаза Шаде.
Шаде. Когда поет эта леди, ни один из живущих гетеросексуалов не может не переключиться в режим легкой расфокусировки.
Движения девушки идеально вписываются в настроение. Никаких традиционных выкрутасов бедрами и потираний, эта танцовщица – воплощенное медленное соблазнение. Ее руки вытворяют какие-то индийские штуковины, а таз движется так, будто в нем пара дополнительных суставов.
Это очень отвлекает.
Келвин знает, что привел победительницу.
– Я же сказал, что она задевает за живое, мистер Мэдден, – заявляет он.
Ну, поехали. Три, два, один…
– У меня тут как раз кое-что живое, паренек, – говорит Майк как по команде, а затем: – Пошли, дорогуша, довольно дразнить, посмотрим товар.
Танцовщица плавно спускается с подмостков, будто шагающая пружина. Она знает, кто здесь намазывает хлеб маслом, и нацеливается на Майка, будто на какого-то полубога. А уж глаза-то у нее – здоровенные, карие, способные одурачить мужика настолько, что он поверит, будто это не профессиональные отношения. Как и все до единого в помещении, я забываю свои беды и в глубине души понимаю, что если б девушка попросила меня сейчас уйти с ней, я бы всерьез над этим задумался.
Никогда не понимал этой байки про Саломею – до сей секунды.
Танцовщица наседает на Майка, и тот пытается вести себя непринужденно, будто такое случается каждый день. Я замечаю, что Келвина немного потряхивает, как будто он из-за чего-то нервничает, а затем я замечаю кое-что еще. Что лиц без кадыка в этих стенах нет.
Ни фига себе! Смелый ход, Келвин.
Подавшись вперед на стуле, я жду взрыва.
Танцовщик сбрасывает свой усеянный блестками топ, и никаких сисек под ним нет. Девочка оказалась мальчиком, и мне кажется, Келвин мог переоценить уровень толерантности своего босса.
Ирландцу Майку требуется секунда, чтобы врубиться, но когда до него доходит, реакция его оказывается комичной. Мэдден совершает движение, которое я могу описать лишь как бросок назад, хотя ни за что бы не поверил, что дородный старпер на такое способен, если б не видел это собственными глазами. Выхватив пистолет, он размахивает им, всерьез раздумывая, не перебить ли всех в комнате.
– Это… это он… – наконец выпаливает Майк.
Я не могу удержаться и понимаю, что Зеб мной гордился бы.
– Это он, это он, завуаленный шпион?
Майк поворачивает пушку на Келвина, который мог бы стать фаворитом, но на сей раз переступил черту.
– Что это за вопиющая, горбатогорная, содомитская гомосятина, Келвин?!
– Я думал, вы сразу поймете, мистер Мэдден, – говорит тот и, клянусь, малодушно делает полупоклон.
Майк яростно сопит носом, беря нервы в кулак.
– Ага, я понял. Потому что понял. Кто бы не понял? Я трахнул достаточно телок, чтобы понять, когда кто-то не телка.
– Ага. Конечно. Вы вроде как гуру по телкам, мистер Мэдден.
Никто не лижет жопу менее деликатно, чем Келвин, но Майку лижут жопу так давно, что он попросту больше не чует запаха говна.
– Это правда. Гуру по телкам. Спроси любую женщину в этом городишке. – Он украдкой бросает взгляд на танцовщика, скукожившегося за спиной у Келвина. – И народ за это платит?
– Шутите?! Большущие деньжищи. Мона огребал… а пять штук в «Коррале». Пять штук за неделю.
Как говорится, деньги решают все.
– Пять штук? За одну неделю?
– За шесть дней, если точнее. По средам она выходная.
Майк фыркает:
– Она – это он, вот кто она. И с этого момента она занята все семь дней. Пусть начинает в «Фойе» сегодня же вечером.
– Само собой, мистер Мэдден. Она благодарна за этот шанс.
Майк хмурится, а он это делает, когда думает.
– Ага, но повесь табличку или что там. Знаешь ли, некоторые клиенты не так восприимчивы, как я. Я не хочу, чтобы кого-нибудь из наших хватил сердечный приступ.
Келвин открыт для любых предложений.
– Ага, табличка. Говорящая «трансвестит-шоу» или что-нибудь в том же духе.
– Может, «шпи-он»? – невинным тоном роняю я.
Мозг Майка со скрипом перебирает варианты и в конце концов приходит к решению, что найти весь эпизод уморительным – для него самое лучшее.
– Шпи-он, – возглашает он, шлепая себя по ляжке, так недавно соседствовавшей с очевидной эрекцией. – Это удачно. Ты меня уморил, паренек. – Он многозначительно подмигивает Келвину, как бы говоря, что настало время заняться серьезным бизнесом, и его второй номер поспешно выпихивает Мону в боковую дверь.
– Мне нравится веселить народ, – отзываюсь я. – Когда возникает такая пресс-перктива.
Майк щурится:
– Эй, попридержи язык! То, что мы смеемся, вовсе не значит, что я размяк.
Иисус, умоляю, заткни механизмы совладания моей глупой пасти.
Майк садится прямо, собравшись для серьезной речи. Довольно валять дурака со стриптизершами и тэ дэ.
– Вчера вечером ты подписал свой смертный приговор, паренек, – переходит он прямо к делу.
По-моему, приговор был подписан задолго до того; может быть, я малость и поторопил казнь, но меня недавно побили фаллоимитатором, так что мои суждения могут быть несколько елдовыми.
А еще у меня есть козырная карта. Видео Томми.
– Лады, Майк. Почему бы не дать мне шанс представить свое дело?
– У тебя мандраж, Дэнни? – интересуется Майк, катая по столу пустой стакан для виски; тот брякает каждой гранью, чем очень раздражает, и мне приходится скрипеть зубами, чтобы не дать себе шлепнуть Майка по руке.
– Я в порядке, Майк, – ровным тоном отзываюсь я. – Бывал я и в более глубоких дырах с людьми похуже.
Майк собирается, чтобы копнуть поглубже и добыть искренний гнев.
– Ты пришел в мой дом, – наконец говорит он. – В мой треклятый дом.
– Я был в жопе, Майк. И туда сунул меня ты.
– Ты переступил черту, Макэвой.
Должно быть, это кодовая фраза, потому что головорезы Майка вскакивают на ноги, выхватывая пижонское оружие. Трудно поверить, что эти образчики Дикого Запада по сей день существуют в стране первого мира.
Я чувствую, как знакомая гудящая пелена окутывает мой мозг, заклинивая автоматические предохранители. Блоки оценки долгосрочных последствий теперь недоступны.
– Я такой, Майк. Всегда переступаю твои драгоценные черты.
– Сперва я теряю родную мать, потом должен смотреть, как ты рыскаешь у меня в саду, подвергая опасности жизнь моей дочери… Может, мы и не на той стороне закона, Макэвой, но есть же кодекс.
– Как учила тебя дорогая усопшая мать, – предполагаю я.
Мэдден попадается на удочку, в восторге от того, что я подкинул ему связку со следующей частью его речи. Его жирное картофельное лицо сияет радостью счастливого совпадения.
– Да, в точности, паренек. Там, откуда я, люди заботятся о своих семьях и делают то, что велит мамочка.
– Все, что она им говорит?
Майк целует палец и гладит им фотографию, прикрепленную к его лацкану.
– Вплоть до буквы. Моя мама была мудрым человеком. Порой я думаю, что эльфы поделились с ней магией.
Двое из мальчиков Майка начинают мычать «Сердце мое за морем, в Ирландии» настолько тихо, что, может статься, мне это лишь чудится.
– Моя мамуля вырастила нас восьмерых на три шиллинга в месяц. Восьмерых!
Обуреть. Даже Джон Фицджералд Кеннеди не удостоился столь непомерно размалеванных посмертных славословий.
Я наседаю на Ирландца.
– А, разумеется, она всего лишь была святой.
– Была. – Майк шмыгает носом. – А я даже не смог ее похоронить.
Меняет галс в мгновение ока. Наш Майк просто живчик.
– Зато я могу похоронить тебя. – Он склабится, хотя на щеках еще не просохли слезы, пробирающиеся вдоль морщин. Его физиономия напоминает ирригационные каналы в рисовой каше. – Ты угрожал моей семье.
Я вижу, куда он клонит. Это классическое самооправдание. Майк не воспринимает себя как монстра, так что должен изложить свои резоны, на случай если Господь смотрит.
– Майк, прежде чем ты завернешь меня в пластик, я должен тебе кое-что показать.
