Юрий Кургузов - Возвращение Скорпиона
— …Эдик, кто там?
В коридоре показалась женщина. Слава богу, не в одних трусах и не в горошек, а в чем-то типа пеньюара, розового с белым. Невысокого роста, светловолосая, белокожая и голубоглазая, с несколько худощавой, стройной фигурой. Сроду бы не подумал, что она — мать троих детей.
Я по-гусарски щелкнул каблуками:
— Добрый вечер.
Женщина полуиспуганно-полуизумленно вытаращилась на мою повязку:
— Вы кто?!
— Он иностранец, Ин! — радостно вмешался Эдик. — Его зовут Гораций Нельсон, и он в нашем городе проездом, поэтому так поздно. Господину Нельсону очень нужно с тобой поговорить.
Ее щека раздраженно дёрнулась.
— Господи, что ты несешь! — И снова мне: — Что вам надо?
Я едва заметно скосил единственный имеющийся на данный момент в рабочем состоянии глаз в сторону владельца красно-синих трусов и вновь почтительно замер. К счастью, Эдик этих моих косяков не заметил.
С полминуты женщина молчала, продолжая смотреть на меня, и теперь уже не только на дурацкую повязку. Потом тихо произнесла (Эдику):
— Иди в спальню.
Тот удивился:
— Что?!
— Иди в спальню, — повторила она.
Эдик обиделся:
— Это еще почему? — Ему явно хотелось пообщаться с иностранцем.
Не отрывая от меня очень внимательных и очень напряженных глаз, женщина бросила:
— Ты оглох?
Эдик вздохнул:
— Ну иду, иду… — Пожал плечами, и — мне: — Ай эм сорри1, мистер!
Я тоже пожал.
— Нот эт олл,2 сэр.
Когда красные трусы исчезли за горизонтом, хозяйка дома презрительно фыркнула:
— Ну? Теперь скажете наконец, кто вы такой?
Я сдержанно улыбнулся:
— Конечно. Я — старый знакомый вашего покойного мужа.
От ее презрения вмиг не осталось и следа…
Мы сидели на кухне, и чайник стоял на плите.
— Я не хочу чай, — предупредил я, когда мы еще только вошли. — И вообще ничего не хочу.
— Я хочу. — Тон ее был столь же ледяным, сколь и взгляд.
— Ну-ну… — Не дожидаясь приглашения, я опустился на табуретку.
Инна поставила чайник на плиту и уселась напротив, опершись локтями на стол. При нормальном освещении я увидел, что кожа ее по-девичьи гладкая и нежная, хотя по моим прикидкам ей никак не могло быть меньше…
— Тридцать шесть, — сказала она.
Я растерялся.
— Что?..
Она усмехнулась:
— Мне тридцать шесть лет, а мальчику, который пошел в мою спальню, двадцать шесть. Что еще вас интересует, адмирал?
— Господи-боже! — всплеснул я руками. — Да меня и это абсолютно не интересует! — Эх-х, чувствовали бы вы, что чувствовал в тот момент я. Злейшему врагу не пожелаешь!
И вдруг…
И вдруг она улыбнулась. Не так чтобы очень — похоже, вообще была не из улыбчивых, но всё же.
— Ладно, извините. И расслабьтесь. — Пояснила: — Просто… Просто как-то это всё неожиданно.
Я энергично подхватил:
— Конечно-конечно, я понимаю! Но, к сожалению, уже завтра я должен быть в другом городе… — Помолчал. — Не против, если закурю?
— Курите. — Она встала, мелькнув стройными белыми ногами, потому что пеньюар на миг разлетелся едва ли не до пояса, и тотчас же вернулась с взятой с подоконника пепельницей.
Я протянул пачку ей:
— А вы?
— Нет, спасибо, у меня недавно болела голова.
Я чуть не поперхнулся дымом.
— Так что же вы…
Инна подперла щеку рукой.
— Я сказала — недавно. Уже не болит.
— Ну, вы даете! — Я замялся: — Нет, конечно, я тут посторонний…
Она нахмурилась:
— А тут все посторонние.
Я тактично кивнул в предполагаемом направлении спальни:
— И… Эдик?
Инна рассмеялась:
— Эдик — самый посторонний. Неужели не ясно, для чего он здесь?
Я не стал прикидываться лопухом и девственником.
— Да в общем-то, ясно. — Слушайте, эта женщина поставила меня в тупик. Я-то рассчитывал… Хотя на что я рассчитывал? Что посижу, пособолезную, попредаюсь воспоминаниям о "друге" и отвалю?
— Ну а что же мы не вспоминаем усопшего? — вдруг как-то странно произнесла Инна (я даже испугался — неужели действительно телепатка?!). — Вам рассказать о его последних днях? Или часах?
Я вздрогнул:
— Да понимаете… Понимаете, Инна, дело в том, что мы с ним работали тогда вместе. Короче, мне почти всё известно.
Теперь кивнула она:
— Ага. Вам почти всё известно, и разница между ним и вами лишь в том, что вы живы, а он…
— Пожалуйста, не надо, — мягко попросил я. — Не изводите себя, а то, честное слово, я уже жалею, что приехал.
— Жалеете?! — Инна уставилась на меня изумленными глазами. — Погодите, да вы случаем не вообразили ли, что я — безутешная вдова?
Моя челюсть отвисла едва не до пепельницы.
— Но…
Она усмехнулась:
— Ничуть не бывало! Он был плохим мужем, плохим отцом и вообще — порядочной сволочью. Правда, денег оставил… Да, денег хватит еще надолго. — И неожиданно посмотрела невинным взглядом маленькой девочки: — Послушайте, а это часом не вы его?
Я взвился как ошпаренный:
— Да вы что?!
Инна равнодушно пожала плечами:
— Ну, не вы, значит, не вы. Чего орать-то?
Я снова сел. Потому что ощутил предательскую дрожь в коленках. А еще… А еще я вспомнил внезапно, как почти год назад… нет, не точно такую же, но похожую тираду слышал в адрес Серого из уст Маргариты. Дьявол, да что ж это за проклятье такое! Да неужели ж никто из н а с даже после смерти не заслуживает ни единого доброго слова?! И что же тогда скажут когда-нибудь обо мне? "Когда-нибудь"… Вполне вероятно — очень и очень скоро.
Зубы мои крепко сжались.
— Не понимаю я вас…
Ее тонкое лицо не изменило своего безучастного выражения.
— Остыньте и не берите в голову. Всё прекрасно, и жизнь в том числе. Правда, для нового — и главное, счастливого — брака трое детей это, конечно, многовато. Однако не в браке счастье: в этом я убедилась давно. А детей я очень люблю. У них сегодня праздник — ночуют у бабушки. Ну и… Ну и у меня… праздник. Ясно?
— Ясно. — Я полез во внутренний карман куртки, и в это время засвистел чайник.
Инна вскочила, а когда с сахарницей, чашкой и блюдцем вернулась за стол, перед ней лежал продолговатый конверт.
Она удивленно вскинула брови:
— Что это?
— Письмо, — неуклюже сострил я.
Она улыбнулась:
— От кого?
Я тоже неуверенно захихикал, однако сказать ничего не успел…
— С того света?
Хихиканье мое захлебнулось. А Инна взяла конверт, открыла, заглянула внутрь, и…
— Что это?! — Теперь уже не улыбалась и она.
Я вздохнул:
— Гонорар.
Глаза ее потемнели.
— Какой гонорар?!
Я бережно взял ее за руку.
— Видите ли… Видите ли, Инна, тогда я не успел отдать вашему мужу всю причитавшуюся ему сумму за… за работу. Я не имел возможности, мне пришлось срочно уехать, и вот теперь…
— И вот теперь возвращаете те деньги мне?
— Да.
Она не отняла руки, но голос стал мрачным:
— А думаете, я не знала, какого рода "работой" он занимался? Знала.
Я молчал.
— И думаете, не возьму эти деньги? Возьму.
— И правильно сделаете. — Я убрал свою клешню и решительно встал.
Инна бесстрастно поинтересовалась:
— Доллары или рубли?
(Как будто не видела!)
— Доллары.
— И… много?
Я скрипнул зубами.
— Там и много, и мало, Инна. Всё зависит от того, как посмотреть.
Женщина кивнула:
— В любом случае спасибо. — И, видя, что я шагнул к двери… — Подождите!
— Чего? — замер я.
— Ничего. — Инна медленно встала. подошла ко мне и щелкнула дверным шпингалетом. Потом так же медленно развязала поясок своего пеньюара…
Порядочность моя вам известна: я для виду посопротивлялся. Я даже сказал:
— На кухне?!
Она выключила свет.
— А ты никогда не занимался этим на кухне?
Я возразил:
— Дело не в том. Я имел в виду — а как же Эдик?
Ее руки заскользили ниже моего пояса.
— С Эдиком я, между прочим, занимаюсь этим только в спальне.
Я хмыкнул:
— А-а, мне оказана особая честь?
— Конечно, — подтвердила она. — Ой, что это?
— Где?
— Вот, холодное и твердое…
Я испугался:
— Осторожнее, это пистолет! А то, что ты ищешь, немного правее. Гляди только не обожгись!
Она рассмеялась как девчонка:
— Да уж постараюсь!..
Мы вышли на крыльцо. Я посмотрел на часы — без двадцати четыре.
Инна стояла, скрестив руки на груди. Я неловко потоптался и чмокнул ее в щеку.
— Прости…
Она загадочно улыбнулась:
— Что значит — "прости"?
— Ну как — что значит… — Вздохнул как раненый кашалот.
И вдруг она обвила своими тонкими руками мою шею:
