Юрий Кургузов - Возвращение Скорпиона
Подошел к двери и на всякий случай чуть толкнул ее. В больших домах народ с незапертыми воротами не живет, а в таких вот — бывает. О, слава Маниту! — повезло. И я без спроса вошел в дом.
Повсюду было темно как у негра в заднице и тихо как в могиле, только откуда-то, похоже, из ванной, доносился плеск воды. Я сделал еще несколько шагов и увидел слева полоску света из-за двери. Теперь уже ясно, что здесь обитают последний дылда и тот, маленький, коренастый, который и затащил меня в хату, из коей я вовремя завернул оглобли.
У двери ванной прислушался: там был только один. А из дальней комнаты на пол коридора еле-еле падал мягкий серебристый свет. Я осторожно подкрался к дверному проему — самой двери не было — и заглянул внутрь.
Дылда дрых на огромной как танкодром кровати, развалив свои почти два метра по диагонали. Он дрых на спине, и когда я подошел к его голове, то уже знал, каким манером буду действовать.
Я ударил его ребром ладони в… Понимаете, на лице человека есть небольшой участочек, который называется "треугольник смерти", и он настолько чувствителен, что там не нужно даже применять силу: просто тюк и все. Я и тюкнул, а он дёрнулся и затих. Козёл!..
Ну а потом я направил стопы в ванную, уже ведая, кого встречу там, — и не ошибся. И ничему не удивился. Удивился он…
Он разинул пасть, пискнул: "Вова!", но я съездил ему по харе, и он из-под душа звезданулся в ванну, ударившись головой об стену.
Воды в ванне было не очень много, но вполне достаточно. Одной рукой я схватил его за короткие жесткие волосы, а другой за шею, и…
Трепыхался он довольно долго, но ведь не может же человек без воздуха трепыхаться вечно. Когда он закачался на волнах, я тщательно вымыл руки и ушел. А перелезая через забор, вдруг подумал, что сегодня ночью двумя паразитами на свете стало меньше. И не только в смысле образном, переносном — но и самом что ни на есть прямом.
— …да уйди ты! — сердито шипел я, героически пытаясь удержаться на ногах от чрезмерных проявлений радости Джона. — Уйди!..
Удержался. Шмыгнул в ванную, а потом зашлепал по лестнице в спальню Маргариты и ни с того ни с сего вспомнил вдруг Инну. М-да… Ну ладно, ладно…
Вздохнув, толкнул дверь. Интересно, заперта или нет?
Незаперта.
Это хорошо. Значит, не придется опять спускаться за отмычками. А еще…
А еще это означает, чёрт подери, что меня здесь в каком-то смысле ждут. Вот только в каком?
А за окном уже светает…
Я храбро приблизился к кровати Маргариты. Интересно, одета или нет?
Неодета.
Это хорошо. Значит, не придется ее раздевать. А еще…
А еще это тоже означает, чёрт подери, что меня здесь в каком-то смысле ждут. Вот только в каком?
Да, за окном уже светает вовсю…
Я осторожненько прилег рядом с Маргаритой. Интересно, распопрёт или нет?
Не распопёрла.
Это хорошо. Значит, не придется клянчить и унижаться. А еще…
Однако ж вот это последнее "еще" я додумать уже не успел.
Потому что она безжалостно придавила мне голову сначала своим левым, а потом и правым полушарием. Получилось — между молотом и наковальней.
Бедная моя голова!..
Глава десятая
Я открыл один глаз.
Затем второй.
Третий.
Маргариты рядом не было.
А может, оно и к лучшему — по крайней мере, есть хоть немного времени на размышления. Дело в том, что до меня вдруг дошло, что где-то подспудно, в подкорке, все эти дни и часы постоянно крутился вопрос: почему синьор Мошкин для своих внеслужебных финтов воспользовался столь странным маскарадом? Ну посудите сами: мент — и парик! Нет, я еще понимаю — фальшивые усы, темные очки, но парик а" ля Джимми Пейдж?!1
Хотя… Хотя, кажется, я начал кое о чем догадываться. Но нет, надо выяснить всё до конца.
Спустившись вниз, я услышал звуки жизнедеятельности на кухне, однако прошел мимо закрытой двери к открытой — во двор. Ну, спасибо хоть догадалась выпустить Джона. "Встреча на Эльбе" состоялась за почти непроходимыми кустами в самом конце сада и, как всегда, прошла в теплой и дружественной обстановке, в результате чего я пару раз сел попой на траву и, обидевшись, поплелся обратно к дому. А Джон — не поплелся. Я ему запретил.
Вернувшись в дом, я чисто автоматически забрел в малую гостиную, в которой когда-то впервые узрел Маргариту. Забрел и… обомлел: на стене тихо и мирно, будто и не исчезала, висела гитара Серого. Что бы это значило? Рита решила таким образом намекнуть, что всё остается по-прежнему, что ничего не изменилось?
Однако что-то ведь изменилось, и немало. Ну, ладно…
На кухню я вплыл с гитарой наперевес и, преувеличенно похабно терзая струны, голосом "слепых" прогнусил:
Ах, Рита, любимая Рита,
ну как твое сердце смогло
такого красавца, орла и героя
сменять на такое фуфло?
Кажется, эта проникновенная песнь песней Маргарите не шибко понравилась — взгляд ее, оторвавшийся от плиты и обратившийся на меня, посуровел.
Я моментально наступил песне на самое горло и:
— Люби меня, как я тебя! — Уже речитативом.
Ее прекрасные глаза метнули в мои менее прекрасные пучок ярых перунов.
— Замолчи!
Я с трудом увернулся и попросил:
— Love me tender, love me long1…
— Шут гороховый!
— Почему это гороховый? — обиделся я и пояснил: — Просто понимаешь, last night I said this words to my girl2, ну и… Ну и мне показалось, что она восприняла их положительно.
— Тебе показалось, — холодно процедила Маргарита.
Я тяжело вздохнул:
— Слушай, только, пожалуйста, не ври, а? Ты же отлично знаешь, что любишь меня до беспамятства больше всего на свете.
Брови ее подпрыгнули к потолку.
— Люблю тебя до беспамятства?
— Конечно, — невозмутимо подтвердил я. — Или — до безумствия. Только сама себе боишься в этом признаться…
Губка для мытья посуды больно ударила меня в висок, и я со стоном схватился за голову, а Маргарита пообещала:
— В следующий раз метну что-нибудь потяжелее.
Я грустно повесил нос.
— Тяжелее некуда…
— Поищем. Завтракать будешь?
— Что? — Приподнял нос. — Замечательная мысль!
— А выпить не желаешь?
Я удивился:
— Какая странная фраза. Ты же знаешь: на работе не пью.
Маргарита прищурилась:
— Так она всё еще продолжается?
Я тоже прищурился:
— Разумеется.
Небольшая пауза и:
— Ладно, садись.
— Ладно, сажусь. — И уже до окончания трапезы не проронил ни слова.
Маргарита тоже не проронила. По-моему, она чувствовала, что на уме у меня нечто не больно для нее приятное. Покамест на уме, а сейчас… сейчас будет и на языке.
— Дорогая, у тебя есть хобби?
Отреагировала мгновенно:
— Естественно. Бриллианты.
Я опешил:
— Опять?
— Не опять, а снова! Думаешь, ради чего пришлось связаться с этим…
Я протестующе замахал руками, однако внутренне даже был рад, что Марго заикнулась о Мошкине.
И — саданул изо всех орудий:
— Слышь, а он не извращенец?
Глаза ее чуть не выскочили из орбит.
— Совсем рехнулся?
Я страдальчески поморщился:
— Да не совсем. Тут, понимаешь, его… Короче, недавно несколько человек видели твоего подполковника в… в женском парике.
— Ты определенно сошел с ума, — трагически произнесла Маргарита.
Я возразил:
— Отнюдь. Ему по некоторым причинам потребовалось… м-м-м… замаскироваться, и потому он…
— Напялил парик, да?
— Да. Вообще-то девяносто девять и девять десятых процента, что то был Мошкин. Но мне надо знать точно. На все сто.
Она дёрнула шеей, отчего задёргалось и то, что располагалось ниже.
— И из-за этого ты обозвал нормального мужика извращенцем?
— Шутка, — пояснил я. — Наверное, глупая. Да нет, не наверное, а наверняка глупая. Заочно прошу у господина подполковника прощения. Итак… Итак, меня интересует, носит ли его жена парики?
Маргарита вздрогнула.
— Н-не знаю…
Я насторожился — очень уж странным был тон.
— А если подумать?
Отвела глаза.
— Я ее в жизни не видела.
— А ты ходишь в париках?
Маргарита пожала плечами:
— Сейчас не хожу.
— А когда ходила? — не унимался я.
— Несколько лет назад. Покажи бриллиант.
— Что-о-о?! — От столь резкого перехода я едва не навернулся со стула. — Об этом пока забудь! Всему свое время. Они у тебя остались?
Она наградила меня малоприятным взглядом. Но ответом все же удостоила:
— Валяются где-то.
Я поднялся из-за стола и, подойдя к приоткрытому окну, через которое совсем недавно была застрелена молодая девушка (Маргарите мы с Пауком договорились об этом молчать), полез за сигаретами. Закурил, выпустил дым в окно и сказал:
